Антология - Вход и выход. Антология мистики

• Название: Вход и выход. Антология мистики
• Автор: Антология
• Жанр: Проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-905720-31-4

Таинственные, исполненные сакрального ужаса, выходящие за границы обыденной реальности новеллы признанных мастеров американской и английской литературы, включенные в этот сборник, будут интересны не только любителям жанров хоррора и мистики, но и самому широкому кругу читателей, ибо непознанные миры и реальности расширяют представление о жизни и дают пищу для размышлений.

---

– Знаю, я не оправдал ожиданий… Дело в том, что я ощущаю постоянное преследование – и речь не о привидениях или галлюцинациях, – но, Редмонд, это так странно, что и передать не могу. Меня неотступно что-то преследует, мучает, наполняет тоской, омрачает мою жизнь.

Он сделал паузу, поддавшись свойственной англичанам застенчивости, которая нередко овладевает нами, когда приходится говорить о чем-нибудь трогательном, печальном или прекрасном.

– Ты ведь окончил колледж Святого Ательстана[16]? – вдруг задал он риторический вопрос, совсем некстати, как показалось в тот момент. – Что ж…

И он снова умолк. А потом, сначала запинаясь, но постепенно обретая уверенность, поведал мне свою тайну, неотступные воспоминания о которой были связаны с неземной красотой и блаженством, пробуждавшими в его сердце ненасытное томление, отчего мирская жизнь со всеми ее прелестями стала казаться ему унылой, скучной и пустой.

Теперь, когда я владею ключом к этой тайне, мне кажется, что и прежде все было написано у него на лице. Есть у меня одна фотография, подтверждающая это особенно наглядно, ибо фотографу удалось запечатлеть до странности отрешенный взгляд Лайонела. А еще вспоминаются слова женщины, очень любившей его: «Внезапно, – рассказывала она, – он теряет всякий интерес к окружающему миру. И просто забывает о вашем существовании. Его ничего не волнует, ему ни до чего нет дела, в том числе и до вас, хотя вы находитесь рядом с ним…»

Однако подобное происходило с Уоллесом отнюдь не всегда, и, если ему удавалось задержать на чем-то свое внимание, он добивался исключительных успехов, коих в его карьере – целая россыпь. Он давно превзошел меня, став «птицей высокого полета» и заметной фигурой в обществе, о чем я мог только мечтать. Но и это – не главное. Поговаривают, что, будь он жив, непременно получил бы очень ответственный пост и скорее всего вошел бы в состав нового кабинета, а ведь ему не было еще и сорока лет. В учебе он всегда опережал меня, причем даже не прилагая особых усилий – это получалось у него как бы само собой. Почти все школьные годы мы провели вместе в колледже Святого Ательстана в Восточном Кенсингтоне. В начале обучения наши познания были примерно на одном уровне, но к моменту окончания колледжа он оставил меня далеко позади, поражая всех блестящей эрудицией и всесторонней образованностью, при том что и я добился вполне неплохих результатов. Именно в школе я впервые услышал о «двери в стене», о которой вторично Уоллес рассказал мне всего за месяц до своей смерти.

Для самого Уоллеса «дверь в стене» была реальной дверью, ведущей в мир вечных ценностей, скрытый за реальной стеной. Теперь я в этом совершенно уверен.

О таинственном мире, навсегда изменившем его жизнь, он узнал еще ребенком, в возрасте пяти-шести лет. Помню, как, неторопливо начав свою исповедь, он с очень серьезным видом пытался восстановить в памяти, когда именно это произошло.

– Там был дикий виноград, – говорил он. – Багряные лианы, освещенные янтарным полуденным солнцем, ярко выделялись на фоне белой стены. Почему это отчетливо запечатлелось в моем сознании, уже и не скажу – слишком много лет прошло. А еще там на чистом тротуаре перед зеленой дверью лежали листья конского каштана: они были одновременно и желтые и зеленые, но не бурые и не грязные, понимаешь – вероятно, совсем недавно опали. Значит, стоял октябрь. Я каждый год наблюдаю, как осыпается листва конского каштана, так что могу точно это определить. Если не ошибаюсь, мне в то время было пять лет и четыре месяца.

По словам Уоллеса, уже тогда он отличался от своих сверстников – рано научился говорить, проявлял не свойственное детям благоразумие и, по мнению окружающих, вел себя «совсем как взрослый». Будучи не по годам развитым ребенком, он уже в этом возрасте пользовался такой свободой, какую большинство детей получают, в лучшем случае, в семь-восемь лет. Мать Уоллеса умерла при родах, и он рос под присмотром не слишком бдительной и строгой бонны-воспитательницы. Его отец – суровый, поглощенный своими делами адвокат – уделял сыну мало внимания, но был убежден, что мальчика ждет великое будущее. А самому Лайонелу, как я думаю, несмотря на всю его одаренность, жизнь казалась немного серой и скучной. И однажды он пошел погулять, направившись куда глаза глядят.

Как ему удалось улизнуть из дома и по каким улицам Восточного Кенсингтона он бродил, Уоллес не помнил. С течением времени это выветрилось из памяти. Но белая стена и зеленая дверь отпечатались в сознании необычайно ярко.

Как следует из его воспоминаний о том далеком дне, при первом же взгляде на зеленую дверь он ощутил необъяснимое желание открыть ее и войти, она буквально притягивала его к себе.

Вместе с тем он был убежден, что поддаваться этому влечению неразумно либо неправильно – ему не удалось точно определить, что именно. И еще – Уоллес особо отметил сей любопытный факт – он с самого начала знал, если, конечно, память не подшутила над ним, что дверь не заперта и он может войти в нее в любой момент, как только решится. Я так и вижу маленького мальчика, который топчется перед дверью в стене, то приближаясь к ней, то отступая назад. И совершенно непостижимо почему, но Лайонел был уверен, что отец очень рассердится, если он войдет в эту дверь.

Уоллес подробно описал мне свое состояние в тот момент. Охваченный сомнениями, он прошел мимо двери, потом сунул руки в карманы, по-мальчишески свистнул, дабы скрыть неуверенность, и с независимым видом зашагал вдоль стены. Когда стена закончилась, рассказывал он, его взору предстал ряд убогих грязных лавчонок, особенно запомнились ему мастерские водопроводчика и маляра, вокруг которых повсюду валялись в беспорядке пыльные глиняные трубы, листы свинца, круглые краны, каталоги с образцами обоев и жестянки с эмалью. Он стоял, делая вид, будто рассматривает все это, хотя на самом деле страстно желал вернуться к зеленой двери.

А затем, вспоминал Уоллес, поток эмоций нахлынул на него, и, пока нерешительность снова не овладела им, он помчался к вожделенной двери, толкнул ее вытянутой вперед рукой и вступил в неведомый мир, оставив привычную реальность по другую сторону двери, которая тут же захлопнулась за ним. Вот так, в один миг он очутился в таинственном саду, с тех пор не дававшем ему покоя всю его жизнь.

Уоллес с трудом подбирал слова, пытаясь передать свои впечатления от этого сада.

– Воздух там был невыразимо пьянящим, что давало ощущение легкости, счастья и благополучия. Казалось, будто сад нарисован акварелью – такими чистыми, нежными, изысканными и светящимися красками он ласкал взор. Стоило только попасть туда, и тебя сразу захлестывала безграничная радость, какая в нашем мире даруется людям лишь в редкие мгновения безоблачной юности. Там все было прекрасно…

Уоллес задумался, потом продолжил свой рассказ.

– Веришь ли… – произнес он с легким сомнением в голосе и на миг замолчал, словно выдерживая паузу перед тем, как сообщить нечто совершенно невероятное. – Там были две огромные пантеры… Да, две бархатистые пятнистые пантеры. И я их не испугался. Они играли с мячом на длинной широкой аллее, окаймленной с обеих сторон мраморными бордюрами и клумбами с цветами. Одна из пантер подняла голову и направилась ко мне, глядя на меня, как показалось, с любопытством. Подойдя, она нежно потерлась своим мягким круглым ухом о мою протянутую к ней ручонку и заурчала. Говорю тебе, это был зачарованный сад. Я знаю… Какого он размера? О! Он простирался во все стороны, и его границы терялись где-то за горизонтом. Вроде бы вдалеке виднелись холмы. Бог знает, куда вдруг подевался Восточный Кенсингтон. И почему-то у меня было чувство, будто я вернулся домой.

Знаешь, в ту же секунду, как дверь захлопнулась за мной, я сразу забыл дорогу, усыпанную опавшими листьями каштана, с ее экипажами и повозками торговцев; забыл о дисциплине и повиновении; забыл о своих сомнениях и страхах; забыл об осторожности; забыл знакомую реальность обычной жизни. В одно мгновение я стал самым веселым и счастливым мальчишкой на свете – в том, другом мире. А мир этот был действительно совсем другим: озаренный теплым, мягким светом, он поражал сочностью и насыщенностью красок; тихая ясная радость искрилась в воздухе; в небесной синеве плыли легкие, пронизанные солнцем облака. Длинная широкая аллея манила меня, словно приглашая идти вперед; по обеим ее сторонам росли великолепные цветы, которые, хотя за ними никто не ухаживал, выглядели бесподобно, и я не заметил ни одного сорняка. Рядом со мной шли две большие пантеры.

Я не испытывал страха, когда погрузил свои маленькие пальчики в густой мягкий мех, лаская их круглые уши и почесывая особо чувствительные места за ушами, и всю дорогу беззаботно играл с ними, а они будто приветствовали меня, всем своим видом показывая, что здесь мой дом. Да и сам я был охвачен радостным чувством долгожданного возвращения домой. И когда через некоторое время на аллее появилась высокая светловолосая девушка, которая с улыбкой пошла мне навстречу и сказала: «Вот и ты!», а потом подняла меня, поцеловала, опустила на землю и, взяв за руку, повела за собой, – я ничуть не удивился, ибо с радостью сознавал, что иначе и быть не могло. Все в этом зачарованном саду словно напоминало мне о счастливых моментах моей жизни, которые я каким-то странным образом пропустил. По широким красным ступеням, едва различимым в зарослях дельфиниума, мы поднялись к просторной аллее, лежащей в тени высоких старых деревьев. Знаешь, вдоль этой аллеи, среди багряных обветренных стволов, высились мраморные памятники и статуи, а рядом бродили ручные, очень ласковые белые голуби.