Генри Киссинджер - О Китае

• Название: О Китае
• Автор: Генри Киссинджер
• Жанр: Прочая научная литература

Генри Киссинджер написал книгу о стране, которую хорошо знает и которой помог сформировать отношения с Западом.

Автор изучает ключевые моменты китайской внешней политики – с древнейших времен и до наших дней, и рассказывает о «внутренней кухне» китайской дипломатии.

Опираясь на свой богатый опыт общения с китайскими лидерами – Мао Цзэдуном, Чжоу Эньлаем и Дэн Сяопином, Киссинджер размышляет о том, какое влияние каждый из них оказал на судьбу современного Китая, а также делает собственные прогнозы о глобальном соотношении политических сил в XXI веке.

---

Эта литературная традиция была настолько присуща Мао Цзэдуну, что в 1969 году, в поворотный год в его внешней политике, четверо высокопоставленных чиновников, получивших от Мао задание разработать варианты стратегического развития страны, сопроводили свои рекомендации начать сотрудничество с тогдашним заклятым врагом Америкой цитатами из запрещенного в Китае романа «Троецарствие», будучи уверенными, что Мао его читал. В разгар широкомасштабных нападок на древнее наследие Китая Мао Цзэдун составлял внешнеполитические доктрины, используя термины, аналогичные используемым в типично традиционных китайских интеллектуальных играх. Он описывал начало действий в китайско-индийском конфликте как «пересечение границы в виде пропасти между царствами Хань и Чу» – сравнение, взятое из терминов китайских шахмат[153]. Он использовал традиционную азартную игру «мацзян» как пособие для изучения стратегических идей. «Если вы знаете, как играть в эту игру, – сказал он своему врачу, – вы также поймете отношения между принципом возможности и принципом достоверности»[154]. В конфликте Китая как с Соединенными Штатами, так и с Советским Союзом Мао и его высокопоставленные коллеги расценивали угрозу в терминах игры в облавные шашки «вэйци», то есть следовало не допускать стратегического окружения.

Именно сугубо традиционные аспекты мешали сверхдержавам понимать стратегические мотивы Мао. Многие военные действия Пекина в первые три десятилетия «холодной войны» выглядели через призму западных стратегических анализов практически маловероятными и, по крайней мере на бумаге, невозможными. Нацеливая Китай против, как правило, гораздо более мощного противника и оказываясь на территориях, которые прежде казались не имеющими первостепенного стратегического значения – Северная Корея, прибрежные островки в Тайваньском проливе, слабонаселенные урочища в Гималаях, замерзшие пятачки суши на реке Уссури, – эти китайские вторжения или наступления застигали практически всех наблюдателей – и каждого из противников – врасплох. Мао был полон решимости не допустить окружения любой державой или альянсом держав, независимо от идеологии, и это он рассматривал как накапливание, как в игре «вэйци», как можно большего количества фишек вокруг Китая и тем самым срыва их расчетов.

В этом заключался какой-то катализатор, который привел Китай к Корейской войне, несмотря на его относительную слабость, и который после смерти Мао приведет Пекин к войне с Вьетнамом, недавним союзником, несмотря на договор о взаимопомощи между Ханоем и Москвой и миллионную армию Советского Союза на северных границах Китая. Долгосрочные расчеты соотношения сил вокруг границ Китая считались более значимыми, чем прямой подсчет непосредственного баланса сил. Сочетание долгосрочного прогноза с психологическим анализом проявилось в подходе Мао к отражению предполагаемых военных угроз.

Как бы много Мао Цзэдун ни брал из китайской истории, ни один из предшествующих правителей Китая не сочетал традиционные элементы с той же долей властности и жестокости, а также глобальным масштабом чисток, как Мао: жестокость перед лицом вызовов и опытная дипломатия, когда обстоятельства не давали ему возможности применять решительные, всеподавляющие инициативы. Его далекоидущие и смелые внешнеполитические инициативы – при всем традиционном характере его тактики – проводились путем дикой встряски китайского общества. Весь мир, как он обещал, будет перестроен, все получит свою противоположность:

«В мире больше всех других стремится изменить свое положение пролетариат, а затем полупролетариат, так как первый вообще ничего не имеет, а второй имеет, но немного. Существующее ныне положение, когда США командуют большинством голосов в ООН и контролируют многие районы мира, является лишь временным. Рано или поздно настанет день, когда это положение изменится. Положение Китая как бедной страны и его бесправие на международной арене также изменятся: бедная страна превратится в богатую, бесправие превратится в полноправие, то есть произойдет переход в свою противоположность»[155].

Мао, однако, был даже больше чем реалистом, чтобы ставить в качестве практической цели мировую революцию. В результате самым существенным воздействием Китая в плане мировой революции являлось преимущественно идеологическое влияние, заключавшееся в интеллектуальной поддержке местных коммунистических партий. Мао объяснял такой подход в 1965 году в интервью Эдгару Сноу, первому американскому журналисту, описавшему базу КПК в Яньани во время гражданской войны: «Китай поддерживал революционные движения, но не вторжением в другие страны. Конечно, где бы ни существовала освободительная борьба, Китай будет публиковать заявления и созывать демонстрации в ее поддержку»[156].

В том же ключе высказывался в 1965 году Линь Бяо, предполагаемый преемник Мао. В своей брошюре «Да здравствует победа народной войны» он писал о том, что мировая деревня (то есть развивающиеся страны) победит города (то есть передовые страны) почти так, как Народно-освободительная армия Китая (НОАК) разбила Чан Кайши. Администрация Линдона Джонсона расценила эти строчки как китайский план поддержки – а возможно, и прямого участия – в коммунистической подрывной деятельности по всему миру и особенно в Индокитае. Брошюра Линь Бяо была фактором, способствовавшим принятию решения направить американские войска во Вьетнам. Современные ученые, однако, рассматривают его текст как заявление о пределах китайской военной поддержки Вьетнама и других революционных движений. Объясняют на деле так: Линь Бяо заявлял, что «освобождение масс – дело рук самих масс. Это основной принцип марксизма-ленинизма. Революция или народная война в любой стране – это дело масс данной страны, и они должны осуществляться прежде всего их собственными силами; иного пути нет»[157].

Эта сдержанность отражала реалистическую оценку реального баланса сил. Мы не можем знать, на какие действия решился бы Мао Цзэдун, если бы баланс сместился в сторону коммунистической державы. Но то ли из-за проявления реалистического подхода, то ли из-за философских мотиваций революционная идеология использовалась как средство переделки мира посредством различных деяний, но не войны. Так, как правило, традиционные императоры видели собственную роль.

Группа китайских ученых, имевших доступ в Центральный архив в Пекине, подготовила захватывающий отчет относительно двойственности Мао: приверженец мировой революции, готовый поддержать ее где бы то ни было, и он же защитник всего того, что способствует сохранению Китая[158]. Присущая ему двойственность проявилась и во время разговора Мао Цзэдуна с руководителем коммунистической партии Австралии Е. Ф. Хиллом в 1969 году. Именно тогда Мао рассматривал возможность начала новых отношений с США, с которыми Китай находился во враждебных отношениях на протяжении двух десятилетий. Он спросил своего собеседника: «Идем ли мы к революции, которая предотвратит войну? Или нам предстоит война, которая вызовет революцию?»[159] Если верно первое, то недальновидно строить отношения с США, если второе – тогда обязательно нужно пойти на это, избежав тем самым нападения на Китай. В итоге после некоторых колебаний Мао выбрал вариант с установлением отношений с Америкой. Предотвращение войны (а она на тот момент, вероятнее всего, вызвала бы советский удар по Китаю) было важнее, чем поощрение революции.

Перманентная революция и китайский народ

Шаг Мао по установлению отношений с Соединенными Штатами стал крупным как идеологическим, так и стратегическим решением. Но он не повлиял на его приверженность концепции перманентной революции в его собственной стране. Даже в 1972 году, в год визита президента Ричарда Никсона в Китай, он потребовал опубликовать письмо, посланное им своей жене Цзян Цин в начале «культурной революции» 6 лет назад:

«Ситуация меняется от великого потрясения к великому миру каждые 7 или 8 лет. Привидения и монстры выпрыгивают сами по себе… И наша задача в этот момент очистить от правых всю партию и всю страну. Мы запустим еще одну кампанию чистки привидений и монстров через следующие 7 или 8 лет и будем проводить еще такие кампании позже»[160].

Призыв к приверженности идеологии кратко охарактеризовал дилемму Мао как дилемму любой победоносной революции: когда революционеры берут власть в свои руки, они вынуждены создавать иерархию власти, если хотят избежать паралича или хаоса. Чем кардинальнее свержение, тем большей будет иерархия власти взамен консенсуса, на котором держится жизнь всего общества. И чем изощренней иерархическая структура, тем быстрее она может переродиться в еще более изощренный вариант свергнутого репрессивного аппарата.

Таким образом, с самого начала Мао втянулся в поиск истины, логическим завершением которого могла бы стать атака на собственные коммунистические институты, даже на такие, которые он сам и создавал. В то время как ленинизм утверждал, что приход коммунизма решит все «противоречия» в обществе, философия Мао не признавала передышки. Недостаточно провести индустриализацию страны, как это сделал Советский Союз. В поиске исторической уникальности Китая общественный порядок должен пребывать в постоянном движении с целью недопущения греха «ревизионизма», в котором Мао Цзэдун все больше обвинял постсталинскую Россию. Коммунистическая страна, по Мао, не должна превращаться в бюрократическое общество; мотивационной силой должна стать идеология, а не иерархия.