Андрей Рубанов - Патриот

• Название: Патриот
• Автор: Андрей Рубанов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-101811-5

Андрей Рубанов – автор книг «Сажайте, и вырастет», «Стыдные подвиги», «Психодел», «Готовься к войне» и других. Финалист премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».

Главный герой романа «Патриот» Сергей Знаев – эксцентричный бизнесмен, в прошлом успешный банкир «из новых», ныне – банкрот. Его сегодняшняя реальность – долги, ссоры со старыми друзьями, воспоминания… Вдруг обнаруживается сын, о существовании которого он даже не догадывался. Сергей тешит себя мыслью, что в один прекрасный день он отправится на войну, где «всё всерьез», но вместо этого оказывается на другой части света…

[b]Книга содержит нецензурную брань.[/b]

---

Вспомнил в таких деталях, что даже слегка испугался. Возможно, меднолицый гигант наколдовал. Или водка помогла. Или пелена поспособствовала.

Идеальная осанка, крепкие грудки, сильные стройные ноги, копна невесомых льняных волос. Клипсы в аккуратных ушках.

Он повёл её в ресторан, она с аппетитом поела и с удовольствием напилась.

Она не воспринимала его всерьёз, он недоумевал, она потешалась.

Он был банкир, миллионер, спортсмен, музыкант, ковбой финансовых прерий – а она, как выяснилось в итоге, хотела просто мужчину. Желательно – не слишком прокуренного и пропитого. Приличного.

Банкир Сергей Знаев, перетянутый ремнём «Версаче», вовсе не курящий и не пьющий, худощавый, но физически сильный, вполне сгодился.

Дома у него было неладно, сын-младенец мучился коликами, жена не высыпалась и нервничала. Каждые полчаса в дверь звонили: возникал то детский врач, то детский массажист, то детский психолог. Оба-трое – деловитые и хорошо оплачиваемые. А папа наш где? А пусть тоже возьмёт малыша на руки, ребёнку это важно, чтобы и мама была, и папа.

Но слышать, как кричит ребёнок, как выгибает спину и задыхается, было невыносимо; он брал малыша на руки, прижимал, гладил по мокрой головёнке, ощущал, как дрожит и напрягается его тельце, – тут же отдавал и уходил, закрывал за собой дверь, затыкал уши.

Собственно, от этого он и сбегал, обескураженный. Что же, думал, за все свои деньги я не могу избавить родных людей от страданий? И получить спокойный вечер в собственном доме?

Герман Жаров, ближайший товарищ тех времён, сразу объяснил: родится ребёнок – жена про тебя забудет. Береги её, не накапливай обид. У всех так.

Вечера он старался проводить вне семейного гнезда: то в спортзал, то в театр, но чаще – торчал сычом в офисе, до полуночи. Считал, размышлял, проектировал что-то. Работал.

Работа была его богом. Работа всегда была ему рада, работа искренне любила его и ждала, работа ни на что не обижалась, работа была на всё согласна, ничего не требовала, не устраивала сцен, не повышала голос, не била посуду и не жаловалась маме.

Работа не предавала и не обманывала.

Он рассказал всё это девушке Веронике – сидя напротив, наклоняясь через стол и теребя золотые запонки; она смеялась и пожимала плечами.

Лаконично сообщила, что работать не любит, а любит нектарины, клубнику, сухое белое, Земфиру и «Тёмные аллеи» Бунина. Перечисляя, юмористически загибала пальцы, давала понять: конечно, я глубже, умней, интересней, клубника и аллеи – не главное.

Близость подразумевалась с первых минут вечера, легко, весело, в скольжении, в полёте. Без условий и обязательств.

После третьего бокала божоле вышли на улицу «подышать» и долго, жадно целовались; она льнула, прижималась готовно вся, от колена до ключиц.

Власть ненавидела, Россию презирала и собиралась эмигрировать при первой возможности; это, как нетрудно догадаться, только добавило банкиру возбуждения.

Говорили не только о политике. Но о чём бы ни говорили – Знаева поражала легкомысленность его новой знакомой. Наконец до него дошло: это не она, это он. Загруженный, унылый, с головой погружённый. Стеклянный, оловянный, деревянный. Отвратительно занятой. Скучный. Человек-андроид.

То на часы, то в телефон, то в себя глядит. Цель жизни – заработать все деньги. В правом кармане – щёточка для чистки замшевых туфель, в левом – банка с мультивитаминами. Не пьёт, не курит, кофе и мясо – табу.

Никаких целей она перед собой не ставила, наслаждалась текущей минутой.

А наслаждаться в те времена было легко. Не существовало в той Москве ни автомобильных пробок, ни мегамоллов, ни айфонов, ни террористов, ни фейсбука, ни «Гарри Поттера», ни принудительной эвакуации, ни «Рутрекера», – был только омытый весенней свежестью бесконечный город, и бесконечное небо над ним, и люди, мужчины, женщины, бесконечно жаждущие друг друга.

Дома у меня никого нет, сообщила девочка Вероника, – тётка на всё лето уезжает на дачу, выращивает гладиолусы.

Неважно, ответил он, у меня тоже есть свободная хата. У каждого банкира есть потайная съёмная хата – для хранения разнообразных нехороших документов, чужих паспортов и жёстких дисков с рискованной информацией, и вообще, на всякий случай, если однажды, не ровен час, прижмёт и надо будет спрятаться.

И вдруг подумал: лучше к ней, в тёткины покои, чтоб в любой момент можно было мгновенно собраться и исчезнуть, оставив довольную даму нежиться в любимых пухлых подушках.

Так и вышло.

Тёткина квартира ему понравилась: опрятная, с высокими потолками, а банкир, как всякий мегаломаньяк, имел слабость к высоким потолкам. Были там ещё вазы с цветами, приятные половики поверх скрипящего паркета, и повсюду зеркала, добавляющие объёма и без того просторным комнатам, и даже какие-то витые подсвечники, и заботливо накрытый полотенчиком пирог с ягодами на кухонном столе, и старая вислоухая собака: вышла обнюхать гостя и удалилась, вздыхая деликатно, в свой дальний уголок.

Остальное тоже понравилось. В сексе, как в бизнесе, хороши честность и прямота.

Но сразу решил: второй встречи не будет. У него есть жена. Мать его сына. Чувство вины появилось сразу, едва вздел на себя штаны. Неожиданно этот стыд освежил его, поправил. Если на душе погано, рассудил Знаев, значит, есть она, душа, – горячая, шевелящаяся; значит, я не мыслящий арифмометр, не железный дровосек, а живой, обыкновенный, тоже – грешный, и «Тёмные аллеи» читал, и наслаждаться умею, и жизнь ценю, и свою страну ни на какую другую менять не желаю, и в бледное предутреннее небо люблю посмотреть иногда; может, я вообще никакой не банкир, а тот, кем был в юности, – музыкант, рождённый выделять звуки, как цветок выделяет пыльцу. Не столь много мне лет – всё может перемениться. Есть жена – а вдруг уйдёт? Есть деньги – а вдруг испарятся все?

Как в воду глядел.

13

А всё равно – пьяному человеку в Москве безопасно и уютно. Особенно когда в автомобиле катишь медленно, аккуратно, открыв окна, занюхивая хмель выхлопными газами. Пьяному только на мотоцикле нельзя, а остальное – не возбраняется.

Задавить кого-нибудь – не задавлю, не настолько окосел, ни разу за всю жизнь не был в серьёзных авариях, а поймает полиция – на своих двоих продолжу. Пешком тоже хорошо.

Москва – мировая столица пьянства. Могут, конечно, и обобрать, и камнем по голове удивить – но тоже в рамках древней, практически священной традиции, с уважением и пониманием к хмельному бедолаге.

С чувством равновесия и уюта Знаев увидел: с обочины ему машут люди в форме.

– Полный беспредел, – строго сказал полицейский: серьёзный, чисто выбритый, в новеньких лейтенантских погонах; на глаз, он вполне годился Знаеву в сыновья. – Я вас отстраняю от управления. Выйдите из машины.

Знаев кое-как, с пыхтением, выбрался; подобрал солёные сопли; полицейский изучил его твёрдым взглядом.

– Пожилой человек, – сказал он, – а управляете в нетрезвом виде.

– Мне с’рок восемь, – с обидой сообщил Знаев. – Кто тут п’ж’лой?

– Зачем пьяный садитесь за руль?

– С-cп’шил, – выговорил Знаев. – И я не пьян’й… Преп’раты принимаю… Пр’тиво… Пр’тивно…

Слово «противосудорожный» не далось ему, и он грустно махнул рукой.

– А номера где?

– М’шину сн’л с уч’та… Отдаю з’ долги… На душе – тяж-ж-ж’ло… Сам понимаешь…

– Не понимаю.

– Ладно, – небрежно разрешил пьяный нарушитель. – Мне вс’ р’вно. Уеду в др’гой климат, нахер…

– Другой климат – это да, – сказал полицейский. – Но вам сначала до дома добраться надо.

– У меня нет дома. Отп’сти меня, ком’ндир! П’жалста.

– Командир? – презрительно переспросил полицейский. – Командиры – в Донбассе.

– Х’р’шо, – произнёс Знаев. – Ты п’бедил сегодня… Ск’ко надо тебе? Сто тыщ – хватит?

– Не хватит, – равнодушно ответил лейтенант.

– А двести?

– И двести тоже.

– Пон’маю! Доллар п’д’р’жал… На! Д’ржи всё! Вот, здесь п’тьсот штук… Ровно…

– Убери, – враждебно произнёс полицейский. – В тюрьму захотел?

Нарушитель помотал головой, погрозил пальцем.

– Не… Я в т’рьму не хочу… Чего там делать? Я в др’гой климат хочу… Вот в этом, как его… В Д’нбассе… Что там за климат? Н’рмальный?

– Съезди, – рекомендовал лейтенант. – Сам разберёшься.

– Ладно, – сказал Знаев. – Как скажеш-ш-шь, н’чальник… П’дчиняюсь з’кону… Я п’шёл.

– Иди, – разрешил полицейский. – Вон туда иди. В мою машину. Оформим тебя – и пойдёшь куда хочешь.

Пока оформляли – выяснилось, что на автомобиль наложен арест, по иску некоего гражданина Солодюка, то есть – снимать технику с учёта нарушитель не имел права; как ему удалось это сделать – пояснить не смог, от медицинского освидетельствования наотрез отказался, подписал все протоколы не читая и был отпущен с богом; без машины, разумеется.

Машина – всё, ушла с концами. Жалко, хорошая была, очень быстрая. Двенадцать цилиндров. Но чёрт с нею. Ещё не хватало скорбеть по цилиндрам.