Коллектив авторов - Бессмертный полк. Истории и рассказы

• Название: Бессмертный полк. Истории и рассказы
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: О войне
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-102085-9

Каждый год на сайте «Бессмертного полка» (moypolk.ru) появляются десятки тысяч новых семейных историй. Письма, фотографии, воспоминания, выдержки из боевых донесений, наградных документов… Из таких вот историй складывается прошлое, настоящее и будущее России.

Сегодня мы представляем вам Книгу Народной Памяти, в которой собрана лишь небольшая часть таких историй. Главные персонажи здесь – простые люди, а авторы – они сами и их потомки… Книга Народной Памяти – это война в лицах и судьбах, это наша с вами история войны.

Ваш «Бессмертный полк»

---

Тетя работала на торфоразработках, получала какой-то паек. Но внезапно всю их семью угнали в Германию. Тете удалось бежать где-то, не доезжая территории Польши. Она добралась до нас уже после освобождения Смоленска.

Удивительно, что, проживая в оккупации в таких условиях, никто ничем серьезным не болел. Бывала простуда – кашель, болело горло, иногда понос. Лечили отваром трав, горло смазывали керосином, от поноса давали крахмал и угли, которые сбивали с обгоревших головешек в костре.

И все-таки одно из страшных воспоминаний о болезни осталось. Это был сыпной тиф. В 1942 году мы с бабушкой заболели тифом одновременно. Всех заболевших в деревне, у кого была температура, бред, немцы приказали свозить в дом на окраине. Там жители настлали солому и поставили бочки с водой. Немцы поставили охрану, чтобы родные не ходили ухаживать за больными, – боялись заразы. Водой лежачих больных поили тоже больные – те, кто был еще на ногах. Через какое-то время бабушка пришла в сознание. Разыскала среди больных меня, еле живую, вытащила из этого барака, и каким-то чудом мы доползли до своего дома. Восстановиться всем выжившим, и нам в том числе, помогали все жители, чем могли. Только поначалу мы жили в банях. Спасибо им всем, что делились последним и выхаживали!

В послевоенные годы, когда мы уже жили в бараке в Смоленске в комнате 14 кв. метров, к нам приезжали взрослые и дети из деревень, где мы жили в оккупации, и если поступали в техникумы или на какие-то курсы, то оставались жить у нас, в страшной тесноте – спали между ножек стола. Но жили дружно, мы испытывали к ним бесконечную благодарность за то, что помогли пережить нам военное лихолетье. Мы ведь тогда свалились им на голову разутые, раздетые, насмерть перепуганные обрушившейся на нас нашей общей бедой – войной.

В сентябре 1943 года шли жестокие бои за освобождение Смоленщины. Освободили и нас. Наша деревня была на пути к крупному железнодорожному узлу, поэтому бои шли на ее территории. Во время боев все прятались под берегом Днепра, в вырытых неглубоких пещерах. Снаряды при артобстреле, разрываясь, падали в воду, и нас просто заливала вода в наших укрытиях. Дети плакали, кричали. Там нас и нашли наши солдаты, занявшие деревню, а бой покатился дальше к Смоленску – наши преследовали отступающих немцев.

Эти солдаты в нашей деревне были из группы похоронной команды после боя (может, есть какое-то другое название – не знаю), вот они временно расквартировались в деревне. Они помогли потушить дома, которые горели, и как-то своим присутствием вдохнули в нас жизнь. В могиле на краю деревни начались захоронения павших в бою. Солдаты отдавали нам портянки, плащ-палатки, иногда гимнастёрки, сапоги, говорили – это осталось невостребованным. В основном брали все беженцы, у них не было ничего. И для нас, ожидавших зимы, разутых и раздетых, это было невероятной помощью, просто спасением.

Когда мы уже жили в подвалах города, эти плащ-палатки спасали нас, ими завешивали дверные проемы, ведь дверей не было. А тогда солдат-освободителей смогли уже накормить картошкой, которую выкопали. А у них была соль – невиданная роскошь, этого лакомства не было всю войну. Этот отряд прожил в деревне несколько дней. Круглые сутки топились бани, отстирывали их завшивленную одежду, они отмывались, подлечивались. Так начиналось освобождение Смоленщины и Смоленска. Детям строго запрещалось ходить в лес, так как там было много разбросанных гранат, мин, неразорвавшихся снарядов. Но ходили. И были случаи, когда мальчишки, лазая по блиндажам, в лесу подрывались на минах.

Освободили Смоленск 25 сентября 1943 года. Вновь образованными сельсоветами беженцам было рекомендовано возвращаться в город, то есть в никуда, так как город был разрушен почти полностью, а восстановительных работ не производилось – шла война. Но к возвращению беженцев готовили места для проживания: разрушенные дома разбирали, освобождали подвалы, где раньше хранились овощи, это были отсеки 1,5 м на 2,5 м с цементными полами, без окон – в них селились беженцы. Полы досками настилали сами, доставали в разрушенных домах половые доски, из них же делали топчаны, скамейки. Мужчин не было, их заменяли подростки 14–15 лет, дверные проемы зашивали плащ-палатками. Был 1943 год, еще шла война, не было ни пособий, ни магазинов, ни школ. Опять кормились перекопкой полей и луговыми травами.

Когда мы стали жить в подвалах и пошел запах пищи, пришли крысы, такие большие, что их даже кошки боялись. Ночью крысы лезли в тепло, в наши тряпки на топчанах, и ноги нам на ночь укутывали солдатскими портянками. Так мы и сосуществовали с ними, с этими зверьками, но рано утром они уходили, дверей ведь не было, а проёмы закрывали солдатскими плащ-палатками. А еще в подвалах была страшная напасть – днем кусались блохи, а ночью со стен, с потолка падали мокрицы – маленькие ворсистые сороконожки, они могли заползти в ушко – бабушка вынимала булавкой, но все равно ушко болело, не спасали и платки, которые надевали нам на головы, – очень уж эти мокрицы были пронырливые.

В наших подвалах жило до 50 семей, было много детей, но уже не летали немецкие самолеты, не бомбили, и стал потихоньку отпускать страх. А жили дружно, делились всем и помогали.

У нас не было адреса и не доходили похоронки, и все надеялись, что наши на войне живы. В 1945 году всех окрылила Победа.

А война покатилась дальше на запад, и вот уже битва за Берлин. Жесточайшие бои. Мама рассказывала, что количество раненых в госпиталях утраивалось. Пока шли эти непрестанные бои, раненые – полные калеки, без ног, без рук, слепые, как-то уже смирились со своими увечьями – все-таки остались живы, и уже строили какие-то планы, знали – матери любых их примут, общая ведь беда, советовались с медперсоналом. С легкоранеными сдружились, те ведь им помогали всегда, а помощь нужна была почти постоянная.

Но все изменилось в День Победы. В палатах безнадежно увечные начали крушить все. За что? Они не хотели жить, пытались бить окна – кто чем, резали себя стеклом, срывали бинты, начиналось кровотечение, пошли стеной, поползли на костылях в палаты лежачих, но не увечных. Это была какая-то общая истерика. Замполит госпиталя приказал стрелять вверх, чтобы как-то всех образумить. Мама рассказывала, что продолжалось это несколько часов. Ни убеждения, ни уговоры, ничего не действовало – увечные забаррикадировались в палатах. Ведь закончилась война, впереди – мирная жизнь, а какая у них жизнь? Бойцы охраны открыли палаты, началось оказание срочной помощи. Палаты и посты были просто разгромлены. Никто не погиб, но долго успокаивались, и ужас всего происходящего потряс всех. Вот что наделала подлая война! Эти покалеченные совсем еще молодые люди совершенно не были приспособлены к выживанию за стенами госпиталя, без постоянной помощи. Их пугало и то, что они будут только в тягость своим семьям и никогда не станут добытчиками. А бои еще продолжались, уже в самом Берлине, и солдаты погибали уже после Победы, и продолжали поступать тяжело, безнадежно раненные и увечные. Вот такие события происходили в эвакогоспитале Первого эшелона, как рассказывала моя мама, старшая операционная сестра. Происходило это в дни счастья всей нашей страны, в дни Победы и радости со слезами на глазах. Потом уже сотрудникам госпиталя разрешили расписаться на Рейхстаге, была там и мамина роспись. В 1946 году демобилизовалась мама, долго искала нас по деревням, потом узнала про подвалы и нашла нас, а здесь уже скоро построили бараки, и всем дали комнаты. Мама переживала за мое изувеченное лицо, но шрамы понемногу разглаживались и перестали быть синими. Ну а здоровье у нас, переживших оккупацию, оставляло желать лучшего – разрывы бомб, контузии. Страхи перед непонятной речью, ночной лай собак, повешение на глазах, постоянный голод. А тут еще мое лицо, которые все разглядывают, спрашивают – что да как, ужасы ночных кошмаров.

Частый мой сон – немец догоняет меня, уже рядом, за спиной, может выстрелить, а мои ноги не бегут. И однажды во сне мне все-таки выстрелили в спину, в лопатку – мистика, но это место долго болело, и мне его долго лечили.

А потом была школа. Учителям было запрещено кричать на нас – почти все в классе были после оккупации. Я хорошо училось, но однажды стояла у доски – какая-то задача никак не решалась, и математик (был чудесный учитель, но вышел из себя) стукнул стулом об пол и что-то резкое прокричал, и я описалась у доски, потом сразу ушла домой, но в классе меня не дразнили, и с учителем отношения не испортились.

Всю свою последующую жизнь я, заполняя анкеты в пионерлагерь, поступая в мединститут, в автобиографии писала, что с 1941 по 1943 год была в оккупации, и это было клеймом, хотя моя мама прошла войну и отец погиб.

А те, кто прожил войну в тылу, может быть и в таких же лишениях, но этого бремени не несли. В институте при поступлении надо было набрать баллов с запасом, это был 1955 год. Я поступила в мединститут, закончила его и 37 лет отработала врачом с милосердием и добром к больным.