Антология - Хаос на пороге (сборник)

• Название: Хаос на пороге (сборник)
• Автор: Антология
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-097863-2

Созданный под редакцией Джона Джозефа Адамса и Хью Хауи – опытнейших составителей фантастических антологий, Триптих Апокалипсиса представляет собой серию из трех сборников апокалиптической фантастики.

«Хаос на пороге» фокусируется на событиях, предшествующих массовой катастрофе, когда лишь единицы предчувствовали грядущий коллапс. «Царствие хаоса» обрушивает на человечество мощные удары, практически не оставляющие выбора ни странам, ни отдельным людям. «Хаос: отступление?» изображает участь человечества после Апокалипсиса.

В этом сборнике вашему вниманию представлены 22 новые, ранее не публиковавшиеся истории, вышедшие из-под пера Паоло Бачигалупи, Тананарив Дью, Ненси Кресс, Кена Лю и многих других мастеров современной фантастической прозы.

---

Дети не могли оценить аналогию с раствором: по моему совету они отвергли дьявольскую науку и держались подальше от химических лабораторий и всего такого. Возможно, поэтому они не знали страха.

– С чего это я должен бояться? – в ответ спросил пацан. – Ведь я знаю, что Бог очень любит меня.

– «Очень любит»?

– Он привел меня к тебе как раз вовремя, разве нет? Он спас меня. И Он, должно быть, очень любит тебя и Детей, раз привел меня к вам, чтобы я мог спасти вас.

По всему было видать, что он твердо намерен пережить конец света и остаться в живых. Дети его поддерживали. Оно и понятно: детям свойственно наивно верить, что жизнь предпочтительней смерти, перед которой они испытывали животный страх, а о жизненных тяготах они понятия не имели. Дети не представляют себе, каким кошмаром может обернуться жизнь.

А я представлял и давным-давно решил, что, когда меня начнет медленно пожирать рак – а до него доживает каждый, особенно в моей семье, – я прыгну с моста или нажрусь таблеток. Что угодно, лишь бы опередить медленное расползание опухоли, химиотерапию, подкладное судно и адскую боль. За простодушным желанием выжить стояла самонадеянность тех, кто забыл про боль. Мне некого было винить, кроме себя: разве не я вернул им невинность, подменил жестокую правду удобной ложью, научил надеяться? Говорят, люди не помнят боли – помнят лишь то, что она была, но не её самое, не физические ощущения агонии. Боль проходит – и воспоминания о ней стираются из памяти. Поэтому так легко забыть, что боль – это больно, что жить в боли порой невыносимо. С моей помощью Дети забыли об этом, но я помнил. Помнить о боли – единственный способ ее избежать.

Предположим, ты их спасешь, хотел я сказать. Но для какой жизни, скажи на милость?

– Бог мог послать к тебе кого угодно, – опередил меня пацан. – Но выбрал меня.

Мой сын – избранный. Мой сын. Этот заморыш.

Я старался поменьше думать. Проще было представить, что он со мной заодно, что мы вместе ощипаем этих курей. Ведь было же очевидно, что ему досталась от меня не только преждевременная лысина – пацан был прирожденный оратор. Я мог бы свалить вместе с ним в Майами, когда придет время. Или еще лучше – натаскать его, повременив с выходом на пенсию. Отец и сын в одном деле – беспроигрышный вариант. Две тысячи лет прошло, а фокус до сих пор работает. Может, променять всех моих Детей на одного пацана – не самая плохая идея. Что бы там ни говорили про конец времен, а все-таки мы еще живы.

Я так увлекся, представляя, как мы с ним заживем, что испытывал почти неприличное удовольствие. А впрочем, что такого? Что плохого в желании воспитывать собственного сына, сделать из него человека? По-моему, вполне понятное и естественное стремление.

Эту сказку я рассказывал себе каждую ночь.

Вечером накануне Судного дня Дети заперлись на все замки и настроились ждать конца. Пацан расставил всех на боевые посты, выдал оружие и велел приготовиться к худшему. Я все выжидал, когда же открыть ему еще одно, последнее, непростое повеление свыше: двинуться в исход, покинув землю обетованную.

– Я не вернусь с тобой в Эдем, – сказал я вполголоса, чтобы Дети не услышали: хватит с меня слезливых прощаний. – Кому-то надо остаться снаружи, отгонять безбожников и все такое.

– Но в Интернете пишут…

– Послушай, это не рекомендации ведущих специалистов компании «Гугл», – мягко перебил я и замолчал. Сейчас он, наконец, скажет «хватит пудрить мне мозги», думал я, или хоть раз поведет себя как ребенок, расклеится, разнюнится, вцепится в меня, – какой ребенок захочет встречать конец света без папочки? Если бы он запросился со мной – достаточно одной просьбы, одного намека – я бы не раздумывал, рассказал бы ему кое-что о реальной жизни, а затем усадил бы в свой личный «самосвал» и дал тягу. Уж я бы как-нибудь выкрутился – в конце концов, он всего лишь ребенок, что стоит одурачить его еще раз – и вот тогда бы все пошло по плану, отец и сын плечом к плечу против остального мира.

Пацан не плакал, не умолял. Ни на что не намекал. Только по-взрослому кивнул, принимая неизбежное.

– Неисповедимы пути Господни, но истинны и справедливы. Детям я все объясню. – Он говорил так спокойно, словно я сознался в том, что разбил стакан. – Обещаю воспитать их достойными тебя и твоей жертвы, о которой они никогда не забудут. Прощай, Отче.

Он так и сказал – «Отче», как другие Дети. Как будто он мне не сын и никогда им не был.

Он коснулся пальцами моего лба, словно благословляя, и на этом всё. Пацан стал в точности тем, кого я из него сделал – фанатиком.

То, что мы оказались по разные стороны закрытой бронированной двери, даже к лучшему, – фанатик был мне ни к чему.

Без меня ему будет лучше, твердил я про себя, когда Эдем остался позади. Возможно, его попустит. Кто-нибудь из Детей его усыновит, когда через месяц-другой они выползут на свет божий и поймут, что они полные идиоты. Хуже того – нищие идиоты. Но в глубине души я всё знал наперед. Старого жулика не пережулить. Я знал, что стало с чудаковатым, никому не нужным ребенком, и готов был поспорить, что Дети отвернутся от него. Особенно когда допетрят, во что он их втянул – он и его папаша. Ему еще крупно повезет, если его не линчуют.

Делай с ним, что хочешь, только не убивай, сказала Хилари. По всей видимости, я даже с этим не справился.

Все это вертелось у меня в голове, пока я мчался на юг, где ждал океан и распухший банковский счет, пляжи, залитые солнцем, девушки в бикини и будущее. Ничто не длится вечно, даже чувство вины. Переживу, решил я.

Я решил, что у меня уйма времени.

Всё произошло на следующий день, как я и предсказывал.

Подробностей я не знаю: электричество пропало в два счета, за ним радио и последний шанс выяснить, в чем, черт возьми, дело.

Благодаря пацану я знал достаточно, чтобы строить – или отбрасывать – предположения. Не эпидемия. Очевидно, что не глобальное потепление. Не восстание машин (извини, пацан). Не Бог. Не Страшный суд. Не сбывшееся пророчество – уж в этом я был железно уверен.

Не Страшный суд, но очень похоже: на горизонте заиграл ослепительный сполох, как вспышка сверхновой, с грохотом прокатилась ударная волна, земля затряслась так, что ломались деревья, тысячи лучей, словно инопланетная флотилия, пронзили сгустившиеся тучи, небо, казалось, вот-вот упадет на землю, как в фильме-катастрофе с миллиардным бюджетом. Происходящее было настолько за гранью человеческих чувств, что впору было поверить в невозможное: будто всё это происходит наяву: и раскаты грома, и нахлынувшая тишина, запах горелого, ниоткуда налетевший ветер, взметнувший пыль, неземное сияние и вдруг – как будто кто-то дернул рубильник – мрак среди бела дня.

От удара гигантского астероида или взрыва ядерной бомбы в небо поднимутся тучи пыли, пепла и хрен знает, чего еще, и заволокут солнце, говорил пацан. В воздухе витало предощущение чего-то зловещего. Дурного. Оно близилось.

Хотел бы я сказать, что не удивился, что заранее предчувствовал назревающую катастрофу, внемля силе свыше, которая двигала моей рукой, когда я указал на этот роковой день. Что давно чуял неладное, уловив горький привкус абсолютной истины.

«Не удивился»? Если и было чему удивляться, так это тому, что я не окочурился прямо за рулем. Как еще описать, что со мной сделалось, когда небо рухнуло на землю? Или когда я доехал до Филадельфии – а передо мной вместо очертаний города расстилался пустой горизонт. Нет таких слов. Возможно, город лежал за темными клубами пыли и пепла, обесточенный, наполовину смешанный с землей, но навряд ли. Я думаю, города больше нет. Я думаю, настал конец времен, как я и предсказывал. И я думаю, что надо поменьше об этом думать.

Я продолжал вести машину. А что мне оставалось делать? Не возвращаться же на север, в Эдем, – никто и ничто не проберется туда еще много месяцев, а может, и лет. Если я сунусь, меня пристрелят. Нет, надо ехать на восток, к океану. Даже если меня смоет цунами – а пацан ясно дал понять, что без цунами не обойдется, – я хотел увидеть напоследок океан.

Я не доехал.

И близко не доехал. Дороги были забиты машинами, а вдали, на черном горизонте, вставало огненное зарево, с предельной ясностью означающее, что путь закрыт.

Раньше я не умел читать знамения, но пацан меня научил. Я знаю, что грядет: разруха и запустение. Города исчезнут с лица Земли, миллионы людей погибнут в огне, развалится инфраструктура, повсюду будут гнить трупы, плакать оголодавшие сироты, рыскать головорезы, наступит ядерная зима и обрушит на наши головы смуту, голод, мор, адский огонь и муки вечные. Раз уж конец света обошелся без Господа, то и обломки земной цивилизации превратятся в ад без его помощи. Люди – способные существа. Мы сами справимся почти с чем угодно.

Неширокая трасса пролегала через густой лес. Я бросил машину в пробке, затерялся среди деревьев и принялся ждать, что будет дальше. И все еще жду.