Кен Уилбер - Очи познания: плоть, разум, созерцание

• Название: Очи познания: плоть, разум, созерцание
• Автор: Кен Уилбер
• Жанр: Современная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-386-09477-5

В книге передового современного философа и основателя «интегрального подхода» Кена Уилбера вниманию читателя представлена картография всего спектра развития человеческого сознания, включающая в себя научно-эмпирические, психологические и медитативно-созерцательные способы познания мира.

Автор развивает последовательную критику основной проблемы современности – склонности к редукционизму и пренебрежению различными дисциплинами и уровнями познания.

---

Мы должны обратить внимание на ее поразительную продуктивность в качестве системы концепций для упорядочивания научных исследований. В этом смысле она совершенно достойна гения того века, который ее произвел на свет. И она сделала себя ведущим принципом научных исследований с тех пор. И все еще правит бал. Каждый университет в мире организует себя в соответствии с нею. Не было предложено ни единой альтернативной системы организации поисков научной истины. Она не просто воцарилась, но еще и не имеет никаких соперниц. И все же… она весьма неубедительна.[43]

Таково знаменитое суждение Уайтхеда о научном воззрении на мир. Другие оказались даже еще менее благосклонны: «Проблема не в осознанной структуре науки, а в бессознательном слое научного эго, в научной структуре-характере. Уайтхед назвал современную научную точку зрения „весьма неубедительной“. Психоаналитики добавили важное наблюдение: она безумна».[44] Психиатр Карл Стерн сформулировал это следующим образом: «Такое воззрение безумно. И я не имею в виду „безумие“ в качестве некоего жаргонного оскорбления; напротив, я имею в виду именно техническое значение этого слова – как нечто психотическое. Ведь, и вправду, подобное воззрение очень много общего имеет с определенными аспектами шизофренического мышления».[45]

Ученые – не полные безумцы, но по той лишь причине, что сами они всецело не верят в эмпирико-научное воззрение на мир. Или, если же они верят в него, они по-настоящему ценят науку; или они в уместной степени гордятся ею; или они считают, что занятие наукой имеет смысл, радость и цель. Но каждое из этих выделенных курсивом слов является неэмпирическими сущностями, будучи субъективными ценностями и намерениями. Иначе говоря, здравомыслящий ученый есть тот, кто ненаучен касаемо своей собственной личности.

Мы, однако, оставим рассуждения о безумии научного мировоззрения психиатрам, и вместо этого сконцентрируемся на идее Уайтхеда о его неубедительности. И эмпирико-научное воззрение на мир неубедительно, потому что оно частично и, претендуя на целое, оказывается в ловушке недоверия. Ибо, помимо всего прочего, эмпирико-научный метод фактически неспособен взаимодействовать с качественным измерением. «Наука преимущественно количественна», – пишет Уайтхед, и человек не мыслит научно, если он «мыслит качественно, а не количественно». Ведь наука – это «поиск количественных показателей».[46] То есть чисел.

Итак, проблема с числами состоит в том, что в то время, как одно качество может быть лучше другого, одно число лучше другого не может быть. Любовь по сути своей лучше, чем ненависть, но «три» по сути своей не лучше, чем «пять». И, таким образом, как только вы переводите мир в эмпирические меры и числа, то гарантированно получаете мир без качеств. То есть мир без ценности и смысла. Все, что остается, по словам Уайтхеда, это «голая обесцененность», которая «направила внимание на вещи вместо ценностей».[47] Бертран Рассел, который, вероятно, знает, о чем говорит, согласен с этим: «Сфера ценностей лежит за пределами науки».[48] Согласно Хьюстону Смиту, наука, как правило, упускает из виду ценности, потому что «само по себе качество не поддается измерению…Неспособность взаимодействовать с тем, что качественно неизмеримо, ведет к тому, что Льюис Мамфорд назвал „обескачественной вселенной“». Короче говоря, Смит пишет, что «ценности, смыслы жизни, предназначения и качества ускользают от науки подобно тому, как морская вода ускользает сквозь рыболовные сети».[49]

Эмпирико-аналитическая наука не способна свободно функционировать без измерения; измерение, в основе своей, это количество; количество – это число; число же само по себе находится за пределами ценностей. Качество так никогда в нее и не пробирается. Оно и не может пробраться. Л. Л. Уайт попал в самую точку: «Все величины имеют равный статус перед законами элементарной арифметики, чьи операции не проводят различий между одной ценностью и другой».[50]

Обратите внимание, что я не порицаю за это эмпирико-аналитическую науку. Я просто пытаюсь очертить ее роль, чтобы, когда она выйдет за пределы своей допустимой сферы и попытается выдать себя за полную картину мира, мы находились бы в несколько более выгодной позиции, чтобы подвергнуть критике такое превышение полномочий, такую категориальную ошибку, известную как эмпирический позитивизм, или исключительно эмпирическая верификация, или научный материализм.

Итак, традиционный взгляд на реальность говорил о том, что бытие иерархически ранжировано, что сфера созерцания более реальна и более ценна, чем сфера ума, которая, в свою очередь, более реальна и более ценна, чем сфера плоти. Признавалась ценность всех трех сфер, и все они использовались, но не было никаких заблуждений касаемо их соотносительной ценности: причинное выше, чем тонкое, которое выше, чем грубое. И, как выразился Смит, высшее более реально, чем низшее, поскольку оно более наполнено Бытием.

Но по мере того, как все знание стало сводиться к плотскому, эмпирическому знанию, и коль скоро судьей плотского знания стало служить число, и коль скоро число является количеством, лишенным качества или ценности, то, когда наука старательно начала искать великую ценностную Цепь бытия, произошла экстраординарная трансмутация, возможно – самая значимая из всех, известных истории. Все, что наука была способна увидеть, рассматривалось сквозь призму числа, а поскольку ни одно число изначально не лучше, чем другое число, вся иерархия ценности схлопнулась – оказалась редуцирована до простых, лишенных ценности столовых наборов, существующих только лишь для того, чтобы занять свое правильное место в естественном порядке вещей и стать частью этой унылой природы, лишенной звука, запаха, цвета; просто суеты материального, бесконечной и бессмысленной.

Старую иерархию ценности и бытия тем самым променяли на иерархию чисел. Более нельзя было говорить, что какие-то сферы выше, или реальнее, или лучше, чем другие: можно было лишь говорить, что они больше или меньше, чем другие. Можно утверждать, что уровни значимости подменились уровнями величин. Мы перестали признавать сферы, которые выше, значимее и реальнее, чем сфера обыденного (например, созерцательный рай), мы стали признавать только сферы, которые больше обыденного в размерах (например, астрономические расстояния). И вместо более низких, менее значимых и менее реальных сфер, чем сфера обыденного (подчеловеческие, плотские, материалистические сферы), мы стали видеть только сферы, которые меньше, чем обыденное, в размерах (например, субатомная сфера). «Лучше» и «хуже» превратились в «больше» и «меньше», а затем оказались и вовсе отброшены.

Но что еще можно было бы ожидать от животного, отрекшегося от ока разума и ока созерцания? Единственное оставшееся око было плотским и физическим, и по мере того, как оно оглядывалось по сторонам, единственное, что ему удавалось обнаружить, были различия в размерах. Когда закрылись очи рассудка и созерцания, око плоти уставилось немигающим взглядом на материальный мир, начав свою ритмичную литанию утверждений: 1, 2, 3, 4, 5…

Противоречие сциентизма

Итак, если бы сциентизм был всего лишь неубедителен, то все мы могли бы поддаться искушению перестать обращать на него внимание. Но он не просто «всего лишь неубедителен» – и не просто всего лишь безумен в своем количественном сумасшествии. Сциентизм, как мировоззрение, формально противоречит самому себе.

Данный вопрос можно рассмотреть с множества сторон. Вероятно, мы могли бы сперва отметить следующее: сциентизм считает, что созерцательное знание Абсолюта невозможно. Единственное знание, которое допустимо, это знание плоти, которое, по всеобщему признанию, есть относительное знание. Итак, если бы позитивист просто утверждал: «Мы ограничим себя изучением сферы относительного знания», – то все это было бы совершенно приемлемо. Но он идет дальше и утверждает: «Достоверно только лишь относительное знание». И это само по себе абсолютное утверждение, ведь оно говорит: «Абсолютной истиной является то, что нет абсолютной истины». Шуон выразил это следующим образом: «Релятивизм ставит перед собой задачу низвести любой элемент абсолютности до относительности, при этом допуская весьма нелогичное исключение ради самого данного действия по низведению». Он продолжает:

На самом деле, релятивизм состоит из заявления: истиной является то, что не существует истины. Или из заявления, что абсолютной истиной является то, что ничто, кроме относительной истины, не существует. С тем же успехом можно было бы сказать, что языка не существует, или же написать, что нет такой вещи, как письменность.[51]