Павел Алешин - Лудовико Ариосто. Лирика

• Название: Лудовико Ариосто. Лирика
• Автор: Павел Алешин
• Жанр: Поэзия

Лудовико Ариосто (1474—1533), один из величайших поэтов эпохи Возрождения, известен в России, в первую очередь, благодаря эпической поэме «Неистовый Орландо» (в русском переводе – «Неистовый Роланд»). Но он был также замечательным лириком. Вниманию читателей впервые предлагается перевод всех его сонетов и мадригалов, а также одной канцоны и двух капитоло.

---

XII

Не здесь ли, улыбаясь и играя,
Амур опутал сердце мне сетями?
А тот же ль я, и теми же ль мечтами
живу, как прежде им себя вверяя?
Да, точно, здесь тот уголочек рая,
где забывался счастьем я часами,
где грудь, окованная холодами,
зажглась моя, огнём любви сгорая.
Но тот я, кто обманут был когда-то,
и за надеждою, Амур, твоею,
боюсь идти, исполненный сомнений,
ведь знаю: чувством сердце чьё объято,
не должен тот испытывать волнений.
Я ж ныне трепещу и леденею.

XIII

Меня в темнице сладостной и нежной
не из обиды и ожесточенья
моя врагиня держит в заточенье,
но из любви и милости безбрежной.
В иной тюрьме страданье – неизбежно,
но счастлив я: не боль, а облегченье
от боли, жизнь, не долгие мученья
душой я ожидаю безмятежной,
но радостные встречи, сладострастье
объятий долгих, жар ночных признаний,
улыбки, ласки, игры, смех любимой,
но сердцем всем желаемое счастье
и тысячи и тысячи лобзаний —
любви взаимной дар неисчислимый.

XIV

Когда я нежный взгляд узрел впервые,
и губ пурпурных сладостные розы,
и кудри, вьющиеся, словно лозы,
пленительные, светло-золотые,
я думал, что достоинства иные,
что небом вам даны, – ничто, лишь грёзы
в сравненье с красотой, что их угрозы
её сияньем превзойти – пустые.
Но я расстался с мыслями такими,
ваш кроткий нрав всё больше узнавая:
в его сиянье нет почти отличий.
Они равны в божественном величье:
соперничать, о нет, не смогут с ними
ни нрав иной, ни красота иная.

XV

Одни – прелестный лик, иль кудри донны
своей поют, а белизну – вторые,
природой коже данную, иные —
очей прекрасных славят взор бездонный;
Не смертной красотой заворожённый,
пою я – нет, не так, как остальные:
душа и нрав благие, неземные,
дух, телом будто бы не отягчённый,
и грация, любого мановенья
изящество и легкость, – вот те силы,
что мне всегда даруют вдохновенье;
и если бы стихи подобны были
мои тем силам, с их благословенья
и статую они бы оживили.

XVI

Ах, если жить я мог бы ожиданьем!
Ах, служба донне стала бы приятной!
Но по тропе к усладам благодатной
идти запрещено моим мечтаньям.
Я знаю, что не смертью, лишь страданьем
Амур грозит мне, в силе необъятный,
какой бы мукою невероятной
он не пытал, каким бы испытаньем.
И что могу и должен делать – знаю.
И если потерплю я неудачу,
винить судьбу я буду только злую.
Но все же, донна, вам напоминаю,
что от коня и большую отдачу
вы можете иметь, его балуя.

XVII

Когда (глаза мои благословенны!)
любуюсь, донна, вами я, быстрее,
чем сокол в небе на крылах Борея,
боль исчезает вся моя – мгновенно.
Но взор лишь отведу, и непременно
печаль растёт, становится острее,
воспоминания мои, хирея
со вздохом каждым, тают постепенно.
Коль в сердце дивный образ ваш чудесно
запечатлелся бы моём навечно,
не стал бы вас томить я повсеместно.
Глядеть на вас хочу я бесконечно,
мои хоть взгляды будут неуместны.
О, сжальтесь ж надо мной простосердечно!

XVIII

Косуля та, завидуют которой
столь многие, любима нежно тою,
кто, высшею сияя красотою,
царит в сердцах невозмутимой корой.
Но сражена была стрелою скорой
её косуля, и, томясь тоскою,
мадонна приказала упокоя
отметить место памятником споро.
Но ждёт меня ли милость и услада
вознагражденья, коли за служенье
косуле даже явлена награда?
Вы далеко, но сердце – в предвкушенье:
ведь чувствуется после снегопада
последнего конец зимы княженья.

XIX

Мадонна, что вдали от вас быть – трудно,
не думал я, но раз увидев нежный
ваш взгляд, душою понял я мятежной,
сколь мысль моя была та безрассудна.
С тех пор, как я забылся беспробудно,
горя желанием любви безбрежной,
без вас томится сердце неизбежной
тоской, и боль растет в нем поминутно.
Разлука – яд, приносит мне мученья:
не знаю, как же быть нам друг без друга,
а встречи – краткое лишь облегченье.
Со смертного одра поднять – услуга
сомнительна больному, коль леченье
вслед не последует его недуга.

XX

Укрыто было солнце покрывалом,
что распростерлось надо всей землёю.
шумели ветры лиственною мглою,
и гром гремел в азарте небывалом.
Боялся я, но и под снежным шквалом
готовился бороться с быстриною
что сына солнца погребла волною,
сражённого молниеносным жалом.
Но вдруг мне засиял с другого брега
очей прекрасных ваших свет, слова я,
Леандром словно став тогда, услышал.
И из-за туч лик солнца светлый вышел,
смирила гнев стихия роковая,
и в небе разлилась благая нега.

XXI

Вот здесь связали волосы златые
меня и здесь я был смертельно ранен.
И день, что для меня был столь нежданен,
вы помните, дома и мостовые;
такое было празднество впервые,
и каждый был блаженством отуманен;
не так справляли брак, что был желанен
Юпитеру, во времена иные.
Вы знаете, кто здесь меня пленила,
пронзив мне сердце, но вам неизвестно
о гибели моей и воскресенье,
о том, что донна душу мне чудесно
свою дала, мою как поднесенье
приняв, и в жизни нас соединила.

XXII

Я чувствую, когда любуюсь вами,
чей образ в сердце высечен Амуром,
подобно превосходнейшим скульптурам,
что душу мне любви сжигает пламя.
И, вашими пленённый чудесами,
двум голосам, как будто трубадурам,
то радостным внимаю, то понурым
я сердцем: – Верь и следуй за мечтами!
Ведь коль горит душа, то запылает,
в ответ другая, божеству подвластна,
хоть лёд её пока что покрывает.
Но в то же время страх всегда пугает:
– Скажи мне, если в чувствах вы согласны,
зачем она тобой пренебрегает?

XXIII

О, как мне верить, что ты внемлешь, Боже,
моим молитвам, редким и холодным,
ведь знаешь, что молю о неугодном,
что к радости не будет сердце строже?
Что я тебе противлюсь, то – негоже,
но помоги от чувств мне стать свободным,
пока меня к пределам безысходным
Харон не переправил, в царство дрожи.
Прости же мне, Господь, мои услады,
из-за которых впал я в заблужденье,
не видя меж добром и злом преграды.
Простить просящего о снисхожденье,
и люди могут, но от мрака ада
лишь Ты способен дать освобожденье.

XXIV

О, вздохи, сердца страстные призывы,
о, слёзы, что с трудом я днём скрываю,
о, просьбы, что бесплодно рассыпаю,
о, стоны, повод чей – несправедливый;
о, мыслей неуёмные порывы,
желанье, что никак не обуздаю,
Амур, надеждам чьим себя вверяю,
то близким, то далёким, терпеливо;
когда-нибудь смогу ль освободиться
от вас я, или будете вы вечно
со мной, от вас давно уставшим, рядом?
Не знаю я, но вижу ясным взглядом,
что – в том любовь виновна – бесконечно
сердечное страданье будет длиться.

XXV

Мадонна, вы прекрасны, столь прекрасны,
что в мире нет вам равной красотою;
и две звезды, сиянье чье святое
всегда мне путь указывают ясный,
и нежные уста с их речью страстной,
и волосы, с такою простотою
которыми, как сетью золотою,
Амур меня опутал сладострастный,
и алебастровые грудь и шея,
и руки тонкие – в вас всё прелестно,
чудесны вы, и всем известно это;
но всё же дерзко я сказать посмею,
что только, может, более чудесна,
чем ваша красота, любовь поэта.

XXVI

Счастливая рука и труд блаженный,
блаженный шелк, блаженнейшее злато
и благородный лён – богиней взяты
моей как образец вы совершенный,
чтоб сшить наряд, который бы бесценный
мой мир, моё сокровище богато
украсил, что на земли султаната
иль Индии не променял бы я священной.
Вы счастливы; я счастлив буду тоже,
коль чувствами, делами и словами
любви явлю я образец ей вечной.
Как вознесётся славою над вами
она, когда со мною будет схожа
и в верности, и в нежности сердечной!

XXVII

Те ль это волосы, златые сети,
что, собраны в косу ли, иль ветрами
развеяны, иль лентой, жемчугами
украшены, всегда стремлюсь воспеть я?
Кто допустил, что были пряди эти
разлучены с прекрасными чертами
лица прекраснейшего, кто руками
их разлучил, о, кто за то в ответе?
Врач неучёный! Разве он иное
не мог лечение придумать, пряди
не состригать чтоб эти золотые?
Но, может, Феба то желанье злое,
сурового, не склонного к пощаде:
свои он кудри защищал густые.

XXVIII