Геннадий Каплун - Собачьи дни

• Название: Собачьи дни
• Автор: Геннадий Каплун
• Жанр: Альтернативная история

В этом странном провинциальном городке под названием Каинск разворачиваются события, предсказанные Нострадамусом. Армиллий Штерн, вернувшийся в родной город из Земли Обетованной, подчиняет своей воле каждого, кто встречается на его пути. Носитель древних знаний Икар утверждает, что Армиллий является Злом. Остановить его может только бешеная собака и то лишь в так называемые «собачьи дни».

---

– Мне бы орден «Красное Знамя» не старше 1926 года, – не здороваясь, озвучил очередной заказ мужчина в летних штанах и сомбреро, поправив на пузе под футболкой пистолет Макарова, с которым он почти никогда не расставался.

– И Вам доброго времени суток, господин Жульников. Старый антиквар дядя Йося частенько говаривал, – сладко улыбнулся Мендель, – что за неимением своей славы, можно недорого купить чужую.

– Насколько недорого? – деловито поинтересовался Дмитрий Данилович, милостиво пропустив мимо ушей явную издёвку.

– Конечно, с деньгами не так хорошо, как без них плохо, – изрёк еврейскую мудрость антиквар. – В Вашем случае, молодой человек, Вашему кошельку будет ещё достаточно хорошо и не слишком плохо.

– Ладно! Недели хватит определиться с ценой? – раздражённо произнёс нескромный слуга Фемиды.

– Как говорила Сара на «Привозе»: будет товар – будет цена, будет цена – будет торг. А торг всегда уместен, если гешефт будет не в накладе. Надеюсь, через неделю я не буду огорчён, а Вы довольны и не в накладе…

Свои грязные судебные делишки Жульников проворачивал с пожилым и не неглупым щербатым адвокатом Антоном Альбертовичем Щербетовым. Правда, со временем, его профессионализм улетучился, так как в нём отпала необходимость. Для посредника в даче взяток вполне хватило прежних заслуг и подвешенного языка. К грузному, рыхлому, толстомордозадому, с глазками крота и неприятным запахом изо рта адвокату народ шёл, зная, что Щербетов и Жульников вась-вась, хотя злые языки намекали на шуры-муры…

Городским головой было не то чтобы БЕЗголовое, но довольно БЕЗобразное мужеподобное существо – Петрова Надежда Ахилесовна. О, она была не просто некрасива, она была восхитительно нехороша!

Такая женщина не могла не глянуться Штерну. Ему были БЕСконечно близки грязные, продажные душонки… по духу. Но эта крашеная бабище, пользующаяся бледной, как поганка, губной помадой, была ближе других ещё и по… носу. Многие в городе, судя по её загнуто-мясистой части лица, точной копии армиллиевской, судачили, что Надежда Ахилесовна не может не быть его родственницей.

В целом образ Петровой с выстиранными васильками непоседливо-суетливых глазок напоминал прожжённую моль, за свой век уничтожившую не одно меховое изделие. По иронии это мощное насекомое в юбке было одним из самых известных лепидоптерофилистов Восточной Европы. Замечательная коллекция бабочек занимала три комнаты аляповато-помпезного загородного особняка Каинского головы. Её непривлекательная внешность резко контрастировала с великолепными творениями с полным циклом превращения: от яйца до имаго. За любовь к крылатым насекомым Надежду Ахилесовну величали Бабочкой.

– Не всякая бабочка краше гусеницы, – посвятил градоначальнику афоризм юродивый Фрол, задев Петрову за живое.

Ничего удивительного, что Надежда Ахилесовна не побрезговала держать в городе сеть ломбардов, конечно же оформленных на подставное лицо, занимаясь такой же древней, как и проституция, и такой же презираемой, деятельностью.

Она не была знакома с мнением Иоанна Златоуста, признанного авторитета Церкви, считавшего, что «ничего нет постыднее и жестокосерднее, как брать рост здесь на земле». Богослов утверждал, что «ростовщик обогащается за счёт чужих бедствий, несчастие другого обращает себе в прибыль, требует платы за своё человеколюбие, и как бы боясь показаться немилосердным, под видом человеколюбия роет яму глубже».

И только иудаизм подошёл к этому вопросу чисто творчески. Запретив выдачу денег под проценты единоверцам: «если дашь деньги взаймы бедному из народа Моего, то не притесняй его и не налагай на него роста», для гоев иудеи любезно сделали исключение: «с иноземца взыскивай, а что будет твое у брата твоего, прости», «ты будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы; и господствовать будешь над многими народами, а они над тобою не будут господствовать».

В общем, Надежда Ахилесовна за счёт авторитетно-порицаемого бизнеса добросовестно вносила посильную лепту в дело укрепления финансового могущества империи Штерна.

Да, во всём мало-мальски значимом в жизни города ощущалась железная воля Армиллия.

Хозяин поддерживал не только политиков, но и представительниц ещё более древней профессии, торгующих не совестью, но телом. Во всех частях города, учитывая количество «храмов» плотских наслаждений, можно было повесить несколько десятков красных фонарей. Видимо, Каинск стремился превзойти славу Помпей, в которых на двадцать тысяч населения приходилось 35 публичных дома. Ничего удивительного не было бы в том, если бы вскоре в Каинске появились фаллические указатели к домам терпимости, как в городе, уничтоженном вулканическим… семяизвержением.

Количество же неучтенных жриц любви оставалось неизвестным. Известным было только одно – мужская половина города не испытывала нехватки в любви и ласке, иногда позволяя даже грубости в отношении особо навязчивых представительниц слабого пола, избравших путь порока вместо уюта домашнего очага, пьяного супруга, сопливого одного или парочки детишек, стирки, уборки и прочих радостей семейной жизни. Супружескую повинность усталого тела женщины свободного полета смело и, самое главное, охотно, меняли на полёт фантазии клиента или группы клиентов, забывая о возможных последствиях буйного разгула.

Штерн без зазрения совести посадил ментов на процент от «крышевания» домашних притонов. Конечно, не обошлось без жертвы, принесённой на алтарь порока. Очень уж не хотелось уступать доходный бизнес «выскочке», как опрометчиво высказался об Армиллии, тот самый, ныне покойный начальник Каинского городского отдела милиции Кубышкин Игорь Вальдемарович.

Сумасшедший Фрол предсказал ему печальный конец, озвучив катрен, над которым Кубышкин только поржал:

Запомни, голова – не колобок:

Убежит и не вернется никогда.

Положат деньги тебе на зубок

И бумагу, но это ведь не еда.

Защищая своё, Игорь Вальдемарович, в прямом смысле, положил голову на пьедестал памятника Карлу Марксу в городском скверике. Её то рано утром и обнаружила дворник Бояновна. У бедного каинского Йорика изо рта торчала солидно-соблазнительная сумма денег и записка с текстом из одного слова: «Подавился».

– Бедный Йорик! Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине. А теперь это само отвращение и тошнотой подступает к горлу. Здесь должны были двигаться губы, которые я целовал не знаю сколько раз…1 – процитировала дворник Шекспира.

К моменту прибытия милиции к месту обнаружения не самой нужной части тела начальника горотдела денег и записки во рту Кубышкина обнаружено не было, как, впрочем, и всего остального, отягощённого деликатесами и алкоголем. Зато Бояновна, не побрезговав, прибарахлилась, сходила в салон красоты «Нефертити» и почти месяц поглощала морские гребешки, жирную гусиную печень, нарезку из телятины, грибы, суши, сыры: эдам и гауду, фрукты, ягоды, орехи, миндаль и даже «вульгарную» пиццу, которая не слишком сочеталась с благородным шампанским. Бояновна в нём прямо-таки купалась и не одна, а с давними, как родинки на ягодице, подружками: Тонькой и Нинкой.

В отличие от филолога Бояновной подруга детства Тонька всю сознательную жизнь просидела в конторе одного из цехов градостроительного предприятия, а на пенсии осталась работать банщицей. Из обмылков, вес которых шёл на тонны, Тонька наладила

1Шекспир Уильям, Гамлет, принц датский (пер. М. Лозинский). Издательский дом: Азбука. Год издания: 2000.

производство мыла на дому почти в промышленных масштабах. За это соседки, да и подруги называли её Мыльницей. Что касается Нинки, то она работала в Каинской исправительной колонии общего режима и изъяснялась по фене, немного разбавленной русским языком. Многое из её лексикона переняли и подруги, и частенько в узком кругу ботали на уголовном жаргоне.

– И откуда привалил такой фарт (счастье, удача), подруга? – поинтересовалась Нинка, давясь нарезкой из телятины.

– Так масть легла (так вышло, такая судьба), – уклончиво ответила Бояновна, позволив себе rutto da champagne – отрыжку от шампанского.

– Не колоти понты (притворство, показуха, лицемерие), – встряла в разговор Мыльница.

– Западло (претит, лень, неохота) шобле (компания, сообщество, группа подельников) про башли (деньги) кольнуться (признаться в содеянном преступлении) по-свойски? – давила на подругу Нинка.

– Промолчу – поберегу макитру (голова). И всё, ша – закрыли тему. Давайте лучше о погоде и о туманном, но светлом завтра…

О расчленении Кубышкина одни поговаривали, что к его смерти причастен честный лейтенант, натерпевшийся от начальника, о котором теперь только хорошо или, как мы, почти ничего. Другие, что в убийстве Кубышкина виноват вор в законе Румын. Разглагольствовали, что оборотни со звёздами на мундирах и криминал со звёздами на ключицах чего-то там не поделили. Но узкий круг приближённых Штерна знал правду. Знал, но помалкивал.