Геннадий Каплун - Собачьи дни

• Название: Собачьи дни
• Автор: Геннадий Каплун
• Жанр: Альтернативная история

В этом странном провинциальном городке под названием Каинск разворачиваются события, предсказанные Нострадамусом. Армиллий Штерн, вернувшийся в родной город из Земли Обетованной, подчиняет своей воле каждого, кто встречается на его пути. Носитель древних знаний Икар утверждает, что Армиллий является Злом. Остановить его может только бешеная собака и то лишь в так называемые «собачьи дни».

---

– Интересно…

– Надеюсь, читать будет не пресно, – высказался собеседник в своём репертуаре.

– И к какому же виду романа ты относишь написанное?

– Собачий роман, – не задумываясь, ответил Перро.

– Звучит, но такого понятия не существует.

– Всё когда-то не существовало. К тому же автору видней, – назидательно произнёс Перро и безжалостно почесал за ухом.

– Если он зрит в корень.

– Зрю.

– Посмотрим.

– Здесь написана правда, ложки-матрёшки, – Перро снова перевоплотился в статую Свободы.

– И только правда… – продолжил я. – Но правда глаза колет…

– На то она и правда…

– Причём у каждого своя, – я решил подвести черту разговору. – Куришь?

– Курю.

– Тогда дыми, – я придвинул пепельницу поближе к писателю, – а я посмотрю, как Перро отточил своё перо.

– Только помни: не на пользу книги читать, коли только вершки в них хватать, – посетитель уже конкретно начинал напрягать.

– Знаешь, что, волосатый знаток народной мудрости, пыхти… Пыхти и не пускай пузыри… Как говорят китайцы, не дави на брови и ресницы. Понравится глава – прочту всё, нет – уйдёшь ни с чем. Вернее, с чем пришёл.

Я прочёл всё – от корки до корки. Понравилось ли мне написанное? Да, особенно если бы это было моё произведение. Перо у Перро оказалось отточенным. Но публиковать чужое… Чужое – в конец километровой очереди времён периода застоя.

Почему же тогда я решил вручить пальму первенства этому роману, не обращая внимание на «шедевры», ждущие своего выхода в утиль… простите, тираж? Всё просто. Автор попросил меня выдать своё сочинение за моё.

– … С какой целью? – без фальши поинтересовался я.

– Я спустил собак. Дальше уже не моё дело, – пробубнил Перро, безжалостно приговорив три пачки сигарет, пока я читал роман. – Да и мысли не мои. Теперь я ищу свои…

Когда визитёр вышел из кабинета, меня как магнитом притянуло к окну. Вход в издательство ярким светом поливал декоративный фонарь. Я увидел, как Перро подошёл к стоящему возле входа в издательство рослому старику в чёрном клобуке и котомкой за спиной. Мне пришло на ум, что уж очень он похож на Гриба из прочитанного романа. На фоне его белоснежной окладистой бороды искусственная растительность Перро выглядела словно облезлый хвост помоечного кота. Рядом со стариком резвился крупный пёс, но… без каких-либо белых пятен вокруг глаз.

Неожиданно из-за деревьев показалась фигура спортивного телосложения среднего роста и направилась к бородачу. Навстречу юноше, весело виляя хвостом, подбежал друг человека, которого тот потрепал за холку.

Фигура с горделивой осанкой подняла голову, на которую упал свет, отчеканив благородный нос с горбинкой и высокий лоб античного мыслителя.

– Икар, – сорвалось с губ имя как податливый осенний лист.

Молодой человек неожиданно приветственно помахал мне рукой, словно мог видеть густеющим вечером сквозь оконное стекло.

Компания постояла под фонарём минуту и направилась в загородную осень, не оставляя следов, а я снова сел за стол, на котором лежала рукопись, которую твёрдо решил предать огласке.

Это уже потом, после выхода в свет первого издания книги, в моё каинское издательство стали приходить письма со всех концов необъятной когда-то родины, разорванной на составляющие ветром перемен.

По словам читателей, колоритную троицу видели в Одессе на «Привозе» в рыбном ряду. Там между Икаром и тучной торговкой, якобы, состоялся следующий диалог.

– Креветки! Живые креветки! – соревнуясь с оперным сопрано, орала труженица… Нет, пожалуй, жрица… культа «Привоза».

Полупрозрачные рачки вовсю прыгали по прилавку, ожидая, когда их окунут в подсоленную, горячую воду. Вывеска на лицевой стороне прилавка гласила: «Черноморская эротическая креветка. Гибкая система скидок. Сказочное удовольствие».

– Три стакана эротики, – заказал молодой человек, – из самых прыгучих рачков.

– А таки в чём смысл?

– Если верить вывеске, в более активном сексе.

– Такой молодой и симпатичный и уже на тебе…

– Вот видишь, а ты всё плачешься, что стар, – обратился к собаке юноша, потрепав животное за ухом…

В Петербурге на Сенатской площади возле Медного всадника Икар, говорят, агитировал восстановить в России монархию, ссылаясь на авторитетное мнение Платона, что это одна из лучших форм государственного устройства. Ему поддакивал колоритный старик и подгавкивал большущий пёс.

А в Москве Икар, будто бы, призывал восстановить историческую справедливость и переименовать российскую столицу в Долгоручинск, тем более, что у этого города всегда были длинные руки, а с этимологией слова «москва» не всё ясно…

Ладно, пожалуй, пора переходить к тексту рукописи…

Что такое город? Это, прежде всего, удивительный продукт цивилизации, напоминающий одновременно бешеный улей, слаженный муравейник и колонию коралловых полипов, после смерти которых, из множества скелетов, образуется риф. Об этот риф рано или поздно разбиваются судьбы, словно, солидные и не очень, суда, и судёнышки. Удержаться на плаву на протяжении всего плавания по океану Жизни, по жизни, удаётся не многим… А ведь правда, есть что-то надёжное в тавтологии? Недаром одной из самых убедительно-побудительных русских пословиц стала фраза: «Повторение – мать учения».

В городе, как и в улье, и в муравейнике, тоже есть свои неугомонные труженики и неутомимые трутни. Правда, и те, и другие постоянно мутируют и даже скрещиваются, рождая новые причудливые генетические формы. Веянием сегодняшнего дня стали депрессивные трудоголики и дешёвая имитация настоящих обломовых, которые в своё время с барским шиком превращали апатию в своеобразный образ жизни. Их вытеснила другая категория прожигателей Жизни. На её арену вышла… Нет, скорее выползла из Эдема змея по имени Игромания, жалящая гремучей смесью передёрнутого трудоголизма и облезлой обломовщины.

– Поиграем ещщщё, – далеко за полночь искушает Игромания Адама с красными как у кролика глазами, забывшего о существовании Евы. – Ещщщё один уровень.

– Ты скоро, а то ещё немного и любви не проси! – угрожающе-обиженно напомнит о себе Ева, зная наверняка, что её реальные прелести не способны вытащить мужа из виртуального болота.

– Да, да! Я скоро! – на автопилоте, в очередной раз за день пообещает Адам и нажмёт копку «game».

– Никуда она не денется, – заверит змея. – Подожжждёт…

В любом более-менее крупном населённом пункте каждый день что-то строится, накапливается и разрушается, рождается, суетится, умирает, но, главное, в любом городе есть свой неповторимый, хотя и во многом схожий, коллективный дух его жителей с их, в основном, броуновскими порывами. Горожан с целеустремлёнными намерениями в любом городе ненамного больше популяции амурских тигров в пересчёте на сто тысяч жителей. Именно поэтому судьбы городов во многом схожи.

Но в этом странном населённом пункте групповой инстинкт был особенным, представляя собой гоголь-моголь святости и греховности, мудрости и глупости, благородства и низости в тех метафизических пропорциях, которые делали его поистине уникальным. Из эдакого противоречивого замеса, бесспорно, можно было бы с успехом вылепить народ Магог, с его вождём Гогом, который согласно предсказанию пророка Иезекииля пойдёт войной на Израиль незадолго до прихода Мессии.

Неповторимой была и судьба этого города. Она разительно отличалась от судеб других городов, которые в явном или тайном стремлении к величию неизбежно строились по ранжиру. В славянском строю за пальму первенства боролись, как минимум, многострадальная Москва и Колыбель трёх революций, она же Северная Венеция.

Третий Рим научил не верить слезам, а Город Петра стал кузницей вождей, которые вошли в «каучуковую» историю, растягивающуюся в угоду другим, измельчавшим, носителям власти, в очередной раз не ведающим что творят.

Взгляд в прошлое слишком зависим от продажного настоящего. Истина, канувшая в Лету, превращается в правду. Взгляд в будущее более честен, хотя и туманен. Это, конечно, не Туманность Андромеды, но занавес из мельчайших частичек водяного пара астрологических предвидений тоже с успехом «замыливает глаза».

Но и наш город – не город-герой, а герой повествования, не скромно не стоял особняком. И ему было что сказать двум избалованным вниманием российским столицам. И я не исключаю возможности следующей словесной дуэли.

– Ты кто такой? – угрожающе-артистично махнёт фразой, как шпагой, город на Неве.

– Давай, до свидания! – продемонстрирует Москва свежий пример частичной ассимиляции пришлым меньшинством кисельно-гостеприимного большинства.

На этот раз в широкую душу жителей Русской равнины с неистребимым акцентом и мелодичными песнями под танец с кинжалами вбежали выходцы с обеих сторон Кавказского хребта. Со временем всё вернётся на круги своя. Пришлая горная интеллигенция останется интеллигенцией и воспримет ценности равнинного большинства, а просочившийся вместе с ней кавказский криминал займёт своё достойное место среди русской и прочих мафий.