Елена Семёнова - Собирали злато, да черепками богаты

• Название: Собирали злато, да черепками богаты
• Автор: Елена Семёнова
• Жанр: Исторический детектив

90-е годы ХIХ века. Обычные уголовные преступления вытесняются политическими. На смену простым грабителям и злодеям из «бывших людей» приходят идейные преступники из интеллигенции. Властителем дум становится Ницше. Террор становится частью русской жизни, а террористы кумирами. Извращения и разрушение культивируются модными поэтами, писателями и газетами. Безумные «пророки» и ловкие шарлатаны играют на нервах экзальтированной публики. В Москве одновременно происходят два преступления. В пульмановском вагоне пришедшего из столицы поезда обнаружен труп без головы, а в казармах N-го полка зарублен офицер, племянник прославленного генерала Дагомыжского. Следователи Немировский и Вигель вместе с сыщиками Романенко и Овчаровым расследуют запутанные преступления. Очень скоро выясняется, что за генералом охотятся террористы, а его младший сын умирает при странных обстоятельствах. Очередное дело сводит Вигеля, чья молодая жена угасает от тяжёлой болезни, с первой возлюбленной – вдовой богатого мецената Ольгой Тягаевой, чей сын, молодой офицер, оказывается одним из подозреваемых. В романе уделено большое внимание духовному состоянию русского общества за 20 лет до революции.

---

Гостиная генерала Дагомыжского была выдержана в стиле ампир. В двух стенных проёмах красовались огромные в полный рост портреты хозяев: самого генерала в парадном мундире со всеми наградными знаками и его молодой супруги, женщины классической красоты, с которой, вероятно, любой скульптор мечтал бы изваять образ древнегреческой богини Венеры или же Афродиты. В ожидании Дагомыжского Николай Степанович внимательно рассматривал гостиную. В мягком кресле он заметил забытую кем-то книгу, поднял её и поморщился:

– Ницше…

– Это Аня читает, – послышался негромкий, глуховатый голос.

Немировский обернулся и увидел немолодую женщину, худощавую, с усталым, но довольно приятным лицом, одетую в тёмное простое платье. Следователь учтиво поклонился:

– Действительный статский советник Немировский.

– Генерал сейчас спустится к вам… Только… Вы, когда поговорите с ним, не уезжайте сразу. Обождите немного в вашем экипаже, мне несколько слов вам сказать нужно – здесь вам никто больше не скажет…

– А вы?..

– Лариса Дмитриевна Воржак. Я что-то вроде экономки в этом доме. Генерал – мой деверь. Моя покойная сестра была его женой, – странная женщина прислушалась. – Он идёт. Не говорите ему, что видели меня и не уезжайте, не поговорив.

– Обещаю вам, сударыня…

Лариса Дмитриевна исчезла за драпировкой, которой, как оказалось, был завешан один из дверных проёмов гостиной. Николай Степанович озадаченно склонил голову набок. Очень любопытно было бы знать, действительно имеет эта особа что сообщить, или же она просто экзальтированная старая дева, что-то выдумавшая себе и теперь ищущая благодарного слушателя? Впечатления неврастенички она не производит, хотя… кто их теперь разберёт? Размышления следователя прервал вошедший в гостиную генерал…

Константин Алексеевич Дагомыжский, несмотря на лета (а ему уже перевалило за шестьдесят), отличался богатырский фигурой. Высокий и подтянутый, он внушительно смотрелся, как верхом, объезжая полки, так и стоя на земле. Рассказывали, что в дни Балканской кампании турки разбегались в рассыпную от одного вида этого рыцаря, тогда ещё носившего чин капитана, несущегося на их ряды на взмыленном коне с занесённой, сияющей саблей, с победным криком «Ура!»… Какое-то время Константин Алексеевич исполнял обязанности адъютанта ближайшего сподвижника Скобелева Фёдора Эдуардовича Келлера7 и нередко видел самого «белого генерала», который лично вручал ему георгиевское оружие за проявленную в бою под Шейновым отчаянную смелость. Вместе же с Фёдором Эдуардовичем Дагомыжский в ту кампанию прошёл огонь и воду. Он успел отличиться и в ходе дерзкой вылазки-рекогносцировки накануне большой битвы при Фундине, и в схватках в долине Моравы, где турки потерпели сокрушительное поражение. Имя Алексея Константиновича знали и боснийские мусульмане, чьи нападения не раз отражала его могучая рука, и сербы и болгары, плечом к плечу с которыми он сражался за свободу их земли… Всем видом своим генерал Дагомыжский внушал людям смесь почтения и трепета. Правда, Немировский слышал, что подчинённые не очень любят генерала за его чрезмерную жестокость… Лицо Константина Алексеевича с благородными чертами, седыми волосами, чуть отпущенными сзади и редеющими у лба, и аккуратно подстриженной бородой, выражало суровость, а в этот час даже некоторое раздражение.

– Господин Немировский, – начал он глубоким красивым баритоном, – прошу извинить, что заставил вас ждать. Я должен был срочно окончить одно чрезвычайно срочное дело. Присаживайтесь! – широкий жест могучей руки в сторону одного из кресел. – Я представляю, какие вопросы вы теперь будете задавать, а потому для экономии нашего общего времени давайте я просто расскажу вам о моём головотяпе-племяннике, а вы уж уточните, что вам понадобится.

– Сделайте милость, – кивнул Николай Степанович, располагаясь в кресле и открывая свою тавлинку.

– Табачком угощаться изволите?

– Не желаете?

– Нет, я табаку не курю и не нюхаю. Предпочитаю порох! – генерал прошёл по комнате. – Итак, слушайте же. Михаил – сын моего покойного старшего брата. Он рано остался сиротой и с той поры жил у моего старика-отца, пока тот не скончался. Никакими талантами мой племянник не отличался и, вообще, надо сказать, был пустым человеком. Я устроил его в полк, рассчитывая, что там он, по крайней мере, научится дисциплине, порядку… Но я напрасно надеялся. Знали бы вы, господин Немировский, сколько неприятностей я имел из-за этого пащенка! И хоть бы какая благодарность! Ничуть! Он, подлец, прости Господи, ещё и позволял утверждать, что я ограбил его!

– На чём же основано было такое утверждение?

– На том, что наследство отца было поделено поровну между моим братом и мной, а после смерти брата его часть должна была перейти его сыну. Но я, зная совершеннейшую безалаберность моего племянника, уговорил отца переменить завещание с тем, чтобы означенная часть могла быть получена Михаилом только после его женитьбы на какой-либо достойной особе нашего круга, а до той поры я являюсь распорядителем этих денег. Да будет вам известно, что ни копейки из них я не истратил, а моему неблагодарному племяннику выдавал ежемесячно приличные деньги на его нужды, и это он считал грабежом! Но ведь разве можно отдавать взбалмошному юнцу такую сумму? Ведь он одним махом прокутил бы её, а потом одалживался всю жизнь! В конце концов, он мог бы давно жениться, и весь капитал перешёл бы его семье… Правда, отец, зная свободные нравы нынешней молодёжи, мудро поставил условие, что невеста должна быть нашего круга, если же она была бы какой-нибудь, прости Господи, камелией, то Михаил потерял бы право на наследство. А мой племянник, должен вам сказать, именно к такого рода женщинам испытывал страсть. Вы, уверен, поймёте меня, господин Немировский… Подумайте, как распустились наши молодые люди! Они ищут порока, страсти, их влечёт всё падшее, всё, что содержит в себе червоточину. Это же уже болезнь какая-то! Вы согласны со мной?

– Несомненно, генерал, – кивнул следователь. – Скажите, у вашего племянника были враги?

– Рад бы сказать, да нечего. Главный враг его был он сам. Я, господин Немировский, в его жизнь носа не совал – что за охота! Жил он в казарме, изредка бывал у нас, скандалил…

– Значит, никаких предположений, кто мог бы убить его, у вас нет?

– Ни малейших. Хотя могу предположить, что, при его характере, людей, имевших желание сделать это, должно было быть немало. Надеюсь, что наши офицеры не имеют к этому отношения. Иначе господа борзописцы оставят от нас мокрое место. Они любят такие историйки! Сволочи… Я, господин Немировский, не читаю газет и журналов. Из принципу! Плевать я хотел на гнусную возню этих щелкопёров… Однако же, все теперь читают, и скандала бы мне не хотелось. Поэтому прошу, насколько это в ваших силах, позаботиться о том, чтобы сведения по этому делу как можно меньше просачивались в газеты.

– Всё зависящее от меня я сделаю, но обнадёжить вас не могу. Слишком громкое дело. Думаю, уже вечерние газеты будут пестреть соответствующими заголовками…

– Сволочи, – буркнул генерал. – У вас есть ещё вопросы ко мне?

– К вам нет. Но я рассчитывал поговорить и с членами вашей семьи. Может быть, они смогут сообщить что-то…

– Господь с вами! Михаил, по счастью, был нечастым гостем в нашем доме. Никто вам здесь большего не скажет. Да и говорить некому толком… Жены нет дома. Моего старшего сына Серёжи – также. А мой младший сын, Леонид, болен нервами. Эта история и так очень тяжело на него подействовала, и я категорически против, чтобы вы допрашивали его.

– В таком случае мне придётся наведаться к вам вновь, – сказал Немировский, поднимаясь.

– Как вам будет угодно, – холодно отозвался Дагомыжский.

Покинув дом генерала, Николай Степанович сел в пролётку и велел извозчику слегка повременить. Минут через десять он заметил знакомую худощавую фигуру, осторожно вышедшую из дома и направившуюся в его сторону.

– Спасибо, что дождались меня, господин Немировский, – сказала Лариса Дмитриевна, подойдя.

– Можете называть меня по имени и отчеству. Где мы будем разговаривать?

– Давайте просто прогуляемся по Арбату, и я вам расскажу всё.

– Как вам будет угодно, Лариса Дмитриевна.

Они неспешно пошли по Арбату в сторону Арбатской площади. Лариса Дмитриевна была взволнованна и время от времени озиралась по сторонам.

– Вы чего-то боитесь? – спросил Немировский.

– Если он узнает, что я с вами разговаривала, то очень рассердится.

– Генерал?

– Да, – Лариса Дмитриевна вздохнула. – Но я не могу вам не рассказать… Потому что боюсь, за него боюсь. У меня очень мало времени, поэтому слушайте: недели три тому назад Константин Алексеевич получил анонимное письмо, в котором некто предупреждал его о том, что на него готовится покушение, что он приговорён к смерти… Генерал был вне себя. Он был уверен, что это выходки Миши. Миша, в самом деле, как-то угрожал ему, но это было сгоряча… Миша никогда бы не пошёл на преступление. Он был взбалмошный, скрытный… Но, я уверена, что он не способен на преступление. Ведь я вырастила всех их троих: и Мишу, и Серёжу, и Лёничку… Я знаю их, как облупленных. Когда Константин Алексеевич остыл, то решил, что это просто чья-то глупая шутка…