Сергей и Дина Волсини - Веселые истории про Антона Ильича (сборник)

• Название: Веселые истории про Антона Ильича (сборник)
• Автор: Сергей и Дина Волсини
• Жанр: Русское современное
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9902212-2-2

СБОРНИК Антон Ильич, холостяк сорока пяти лет, на первый взгляд, типичный «маленький человек» нашей современности. Его отличительной чертой являются редкие сегодня, старомодные качества: он порядочен, интеллигентен, романтичен и нетороплив. Про таких говорят «ему бы в позапрошлом веке родиться». Но Антон Ильич живет в наше время, стремительное и прагматичное, и его необычный нрав то мешает ему, то помогает, но всегда ставит в смешные и нелепые ситуации, из которых ему предстоит найти выход. ПОВЕСТЬ «БАБНИК» Очаровательная брюнетка Александра внезапно врывается в жизнь Антона Ильича и изливает ему душу, приняв за психолога. Не в силах отказать девушке, попавшей в беду, Антон Ильич соглашается на эту роль, для чего берет уроки у своего приятеля, настоящего профессионала, и вскоре погружается в мир психоанализа и эзотерики. Задушевные беседы с красавицей рождают в нем глубокое чувство, но в момент, когда Антон Ильич решает открыться ей, все идет кувырком: за ним начинается слежка, на работе сплошные неприятности, а Александра, похоже, совсем не та, за кого себя выдает…

---

– Ну, что там у тебя? – громыхал в трубку Алексей Евсеич.

– Все по плану, Алексей Евсеич, – рапортовал Антон Ильич, стараясь не выдать волнения.

– Когда открытие?

– Думаю, первого октября, Алексей Евсеич.

– Хм… Раньше не можешь?

– Никак, Алексей Евсеич. Видите ли… – и Антон Ильич называл причину.

– Ладно, – прерывал его Алексей Евсеич, – держи меня в курсе.

– Непременно.

Нельзя сказать, что Антон Ильич не справлялся, отнюдь нет. Несмотря на непривычный для него темп и некоторый организационный или, как говорится, творческий беспорядок, вызванный обилием задач, он вскоре освоился, взял за привычку записывать список дел и ставить галочки напротив выполненного, уже не переживал подолгу из-за какой-нибудь небольшой неудачи, кляня себя и прокручивая ситуацию снова и снова, как это случалось раньше, и не раздумывал часами перед тем, как ехать куда-либо или звонить – на это просто не было времени.

Из-за того, что обедал он теперь, когда придется, лицо у него осунулось, глаза лихорадочно блестели из-под очков, черты его сделались острее, но это было ему к лицу Сам он весь заметно полегчал, оживился, задвигался быстрее, свободнее и резче. Даже Людочка, невольно копируя настроение начальника, стала невероятно стремительной, каблучки ее теперь не стучали ровно и царственно, как раньше, а прыгали неровной дробью порывистых движений, говорила она торопливо, с придыханием, на телефон отвечала коротко, будто нехотя и без особой внимательности, как человек, занятый чем-то более важным.

Два месяца столь напряженной работы принесли свои плоды: просторный зал, увенчанный вывеской над входом, ждал своего часа. Одетые в униформу работники сновали туда-сюда, наводя порядок и делая последние приготовления. На улицах города висели рекламные щиты, оповещавшие о торжественном открытии нового салона. Из Турции ждали директора фирмы-производителя, Пехлюван-бея, летевшего сюда воочию убедиться, что все готово к поставке его товара.

Антон Ильич был взволнован, и рад, и горд собой. Сил было положено немало, но и результат говорил сам за себя.

Однако с того дня, как в двери московского офиса тяжелой поступью взошла статная и увесистая фигура Пехлюван-бея, уверенность стала покидать Антона Ильича. Пехлюван-бей оказался вовсе не таким приятным и вежливым до назойливости господином, каких встречал Антон Ильич множество раз во времена деловых поездок в Турцию. Здесь они, казалось, поменялись ролями, и теперь Пехлюван-бей требовал к себе не то что бы гостеприимства и радушия, а прямо-таки почитания и услужения.

Его приезд предварял присланный факсом список условий, необходимых для его пребывания в Москве. В него входили отдельный кабинет в офисе, два личных секретаря, два переводчика, автомобиль конкретной марки с водителем, обеденное меню из турецких блюд и прочие пункты, поразившие Антона Ильича и размахом и детальностью. Деваться было некуда, как говорится, «взялся за гуж…», и Антон Ильич выполнил этот последний пункт в своем перечне мероприятий так же блистательно, как и все предыдущие. В конце концов, лишь от Пехлюван-бея зависел теперь исход событий: стоило ему удостовериться, что все в порядке, и он мог бы дать отмашку разгружать, наконец, товар, стоящий на складе.

– Ну, что там у тебя? – прогремело в телефонной трубке.

– Все п-п-по п-п-пла-п-п-по… – разволновался Антон Ильич.

– Первого открываемся?

– Алексей Евсеич, как только этот П-ппп-пеликан-бей…

– Не понял. Открываемся или нет?

– Неп-п-пременно.

– Хорошо. Больше звонить не буду.

Но Пехлюван-бей не спешил, да и вообще вел себя, по меньшей мере, странно.

Нахмуренное, ко всему подозрительное выражение не сходило с лица измирского гостя. Его манера держаться ставила окружающих в недоумение: приехав утром на работу, на вежливые приветствия секретарей и прочих служащих он не то что не отзывался ни словом, ни улыбкой, ни кивком головы, ни ответным взглядом, но будто бы нарочно не замечал того, кто поздоровался с ним. С таким невидящим взором и высоко вскинутой головой он шагал мимо растерянных лиц, замерших на полуслове, в свой кабинет, ставил на стол портфель и замирал на несколько секунд, оглядываясь вокруг, проверяя, все ли на месте. Убедившись, что все здесь в точности так, как он оставил накануне, он, тем не менее, не меняя выражения недовольства на лице, брался за пуговицу своего пиджака. Тут, дождавшись нужного момента, не раньше и не позже, к нему подлетала Эмиля, перехватывала скинутый пиджак и бережно вешала его на плечики. Затем она аккуратно открывала крышку компьютера перед усевшимся в кресло Пехлюван-беем, обходила вокруг стола и нажимала кнопку включения. В это время другая девушка, Камилла, приносила чай, заваренный в той пропорции и в той чашке, как приказал Пехлюван-бей, ставила на стол чуть левее от компьютера и тут же, рядом оставляла стакан холодной воды.

Весь этот утренний ритуал, как правило, происходил в полном молчании, девушки знали, что Пехлюван-бей не любит лишних звуков и потому действовали тихо, проворно, разговаривая друг с другом глазами. Пехлюван-бей смотрел по своему обычаю сквозь них, ему будто не терпелось, чтобы они поскорее оставили его. Случалось, однако, он вдруг что-то громко говорил, требовательно, возмущенно, крикливо. Не понимая ни слова, девушки замирали от испуга или суетились, желая исправить, да не знали, что. Пока одна из них не убегала к себе и оттуда, чуть не плача, роняла в телефонную трубку: «Людмила Григорьевна, у нас опять ЧП… помогите, ради бога… нет, чай как всегда… проветрили… закрыли… предупредили… убрали… заказали… да-да, спасибо…» Через мгновенье в комнату вбегала Людмила Григорьевна, за ней Инга Викторовна, единственная поблизости, знавшая турецкий язык, и вскоре, усилиями всех четверых выяснялось, что чай, дескать, потерял свой вкус, вероятно, вода в бутылке застоялась, а воздух в кабинете чересчур прохладный или, напротив, слишком душный.

Секретаршам Пехлюван-бея приходилось труднее всего. Обе они жили в напряженной тишине, двигаясь скованно и бесшумно, то и дело прислушиваясь к каждому шороху в кабинете Пехлюван-бея: едва телефон только на его столе издаст первую трель, та, что ближе к двери, мчится стремглав, чтобы снять трубку и подать ее патрону, звякнет ли о стол чашка – другая бегом, унести ее с глаз долой (пустой посуды Пехлюван-бей терпеть не мог), раздастся ли в кабинете раскатистое, несдерживаемое чиханье – одна из них тут как тут с салфеткой в руках и с выражением вины в глазах, простите, дескать, опять от сквозняка не уберегли, случись же сорваться с плотно сжатых губ начальника короткому и невнятному «Миля!», как обе девушки тотчас предстанут перед ним, не разбирая, кого из них он кликнул, Эмилю или Камиллу.

Вообще Пехлюван-бей стремился во всем оградить себя от обыденности, он не обременял себя пустыми, незначительными делами и не разменивался на мелочи. Все, с чем в его понимании могли, хорошо ли, плохо ли, справиться другие, он предоставлял делать им, себя же он берег для труда солидного, интеллектуального – и здесь никто не мог его заменить – он мыслил, он решал, он руководил.

На важные встречи, впрочем, не важных встреч у Пехлюван-бея не было, он отправлялся в сопровождении целой свиты, независимо от того, предстояло ли ему ехать на другой конец Москвы или пройти в переговорную комнату на соседний этаж. В любом случае нужен был кто-то, чтобы нести его личные вещи – ручку, органайзер, калькулятор, печать, кто-то, чтобы нести образцы и подарки клиентам – а это целые пакеты календарей, блокнотов и прочей канцелярской утвари, кто-то, кто бы отворял двери, вызывал лифт, словом, устранял всевозможные задержки и препятствия на пути, да еще, само собой, кто-то из переводчиков.

Надо сказать, говорить Пехлюван-бей умел. Мысли он излагал складно, неторопливо, образно и издалека. В речах его чувствовалось неизменное уважение и к собеседнику и к стране, в которой он находился, и к людям, которые здесь жили. Складывалось впечатление, что общечеловеческие ценности ему отнюдь не чужды, во всяком случае, на словах. В такие минуты Антон Ильич заслушивался им, сидел, удивленный, завороженный, будто бы видел этого человека впервые, и постепенно, оттаяв, растрогавшись, переполнялся таким умилением, таким единением души и мысли с этим странным, непонятным и вместе с тем таким близким, оказывается, ему человеком, что готов был простить ему его чудачества и сам нести ему сумки и открывать перед ним двери в знак окончательного примирения и начала большой дружбы, да вот незадача, стоило им распрощаться с гостями, как лицо Пехлюван-бея принимало свой обычный надменный вид и ничто более ни в походке его, ни во взгляде не напоминало только что сказанных слов. «Экий гусь», – с досадой думал Антон Ильич.

Все теперь пребывали в оцепенении, в недоумении. Заданный было Антоном Ильичем энергичный темп, воодушевлявший всех вокруг, пошел на убыль, в офисе воцарилось недружелюбное молчание. Никто не понимал, для чего здесь Пехлюван-бей, что он делает и сколько еще пробудет.