Карл-Йоганн Вальгрен - Живописец теней

• Название: Живописец теней
• Автор: Карл-Йоганн Вальгрен
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-386-08780-7

Карл-Йоганн Вальгрен – автор восьми романов, переведенных на основные европейские языки и ставших бестселлерами.

После смерти Виктора Кунцельманна, знаменитого коллекционера и музейного эксперта с мировым именем, осталась уникальная коллекция живописи. Сын Виктора, Иоаким Кунцельманн, молодой прожигатель жизни и остатков денег, с нетерпением ждет наследства, ведь кредиторы уже давно стучат в дверь. Надо скорее начать продавать картины!

И тут оказывается, что знаменитой коллекции не существует. Что же собирал его отец? Исследуя двойную жизнь Виктора, Иоаким узнает, что во времена Третьего рейха отец был фальшивомонетчиком, сидел в концлагере за гомосексуальные связи и всю жизнь гениально подделывал картины великих художников. И возможно, шедевры, хранящиеся в музеях мира, принадлежат кисти его отца…

Что такое копия, а что – оригинал? Как размыты эти понятия в современном мире, где ничего больше нет, кроме подделок: женщины с силиконовой грудью, фальшивая реклама, вранье политиков с трибун. Быть может, его отец попросту опередил свое время?

---

Остекленная дверь подъезда в доме Луизы в Старом Эншеде отразила вовсе не того человека, каким ему хотелось бы предстать перед бывшей женой. Правая брючина разорвана, куртка в земле, засохшая кровь на лице. Правая щиколотка болела – чем дальше, тем хуже.

Маленький Винсент, которому только что исполнилось пять лет, открыл дверь, даже не пытаясь скрыть враждебности – к чужакам вообще, а к этому конкретному чужаку в особенности.

– У тебя кровь на носу, – сказал он.

– Я знаю. Слезал с балкона и поранился. А мама дома?

Иоаким соорудил на лице некое подобие всепонимающей взрослой улыбки. Но ребенок на него даже не поглядел – развернулся на каблуках и ушел в дом, разочарованно шаркая ногами.

Из двери пахнуло семейным счастьем – свежеиспеченный хлеб, только что вымытые полы, детский шампунь… очень много любви на квадратный метр. Оказывается, юг Стокгольма купался в лучах какого-то другого солнца, случайно забредшего из иных, неизвестных ему измерений. Запах гриля из сада, детский смех… женщина, которую он когда-то любил и на которой был женат, встретила его в прихожей, оборудованной в индийском стиле.

– Что случилось? – спросила она. – Ты пьян?

Следуя своему правилу, что правда – не что иное, как семантический компромисс между двумя не желающими ссориться людьми, он отверг ее версию.

– Что произошло? У тебя все лицо в крови!

– Упал в кусты… Пожалуйста, не надо, объясню в другой раз.

– О’кей, – сказала Луиза. – Заходи. Кстати, насчет кустов – я как раз вожусь в саду. Фотографии захватил?

В незапамятные времена, когда двадцатичетырехлетний Иоаким приехал в Стокгольм учиться на литературо-и киноведа, вид этой женщины приводил его в транс, из которого он вышел, только женившись на ней и систематически обманывая ее восемь долгих лет. Он даже не был уверен, что его чувства к ней можно назвать любовью. Скорее она была для него своего рода лекарством, он принимал этот препарат от одиночества, принимал профилактически, не думая о тяжелых побочных эффектах… а потом пытался эти побочные эффекты лечить тем же способом.

Они встретились в старом добром ресторанчике «Тимс» на Тиммермансгатан, где она отмечала с приятелями сданный экзамен. Разогретый приличной выпивкой, слегка покачиваясь, Иоаким подошел к бару, где она стояла с двумя подругами. Оказалось, они земляки – она тоже из Халланда, даже из того же города, что и он. И он никак не мог уразуметь, как это он ничего о ней не слышал и почему они никогда не встречались. Луиза выросла в семье миссионеров, они по полгода проводили в страдающих от эпидемий африканских странах, меняющих название с каждым новым диктатором. Она училась в интернациональных школах за границей, а в те редкие периоды, когда родители возвращались в Фалькенберг, занималась дома. В семнадцать лет ей надоела кочевая жизнь, и она упросила родителей отпустить ее в школу-интернат под Стокгольмом.

И сейчас, когда Иоаким увидел, как покачивается ее зад, облаченный в мешковатые плотницкие штаны, ему показалось, что их развод был ошибкой. Они должны были остаться вместе. И это у них должен был расти мальчик, копия Винсента, и это они ездили бы по чартеру раз в году, раз в пять лет меняли бы мягкую мебель из «ИКЕА» на такую же, играли в гольф, читали «Красивый дом», говорили о воспитании детей. Следили бы за калориями. Иногда, при благоприятном расположении планет, занимались бы сексом… Препирались бы, кому на этот раз вести машину после вечеринки у друзей с такой же мебелью и такими же клюшками для гольфа.

В крошечной кухне на него со всех сторон напирало семейное счастье. Детские рисунки на стенах – диковатые эксперименты с центральной перспективой, изображения мамы и Винсента, а также папы Леонарда, который после года не особо мирного сосуществования с Луизой сбежал к своей первой жене в Мальмё.

На столе разложен детский пазл с диснеевским мотивом, на полке, пристально уставившись на Иоакима, сидит плюшевый зверь с антропоморфной ухмылкой. В духовке поспевает пара дюжин коричных булочек, их аромат прочно ассоциируется с семейной идиллией… И он мог бы так жить, если бы природа не создала его таким идиотом.

– А негативы тоже захватил? – спросила Луиза, вынимая противень с булочками и ставя новый. – Я хотела бы сделать копии.

– Конечно! – Иоаким потряс конвертом из фотолаборатории.

– Смешно… Мы сейчас читаем сказку, и действие разворачивается как раз в том квартале, где мы жили, помнишь? Хорошая была поездка…

У Луизы была на редкость избирательная память. Только благодаря этому свойству она вообще позволяла ему переступать порог ее дома. Мало этого, если бы не избирательность памяти, она бы вряд ли выдержала его почти десять лет. Иоаким, например, вспоминал эту поездку в Париж как непрерывную цепь бессмысленных ссор и ритуальных постельных примирений в отеле, готовом к сносу, с тараканами такой величины, что уборщица в панике убежала куда глаза глядят, с обязательными экскурсиями в Лувр и на Эйфелеву башню. Скучные вечера в дешевом североафриканском ресторане, насквозь провонявшем чесноком и фритюром, четырнадцать вечеров с дешевым красным вином, кошмарным похмельем… Все это кончилось тем, что Луиза уехала домой, не дождавшись чартера, после грандиозной ссоры, причины которой он вспомнить не мог.

– Как с писательством? – спросила она, перебирая фотографии. – Статьи для газет?

– Не жалуюсь. С замыслами, по крайней мере, все нормально. Только сегодня, кстати, мне пришла в голову мысль провести журналистское расследование, как в Швеции работают коллекторы… Какими методами они вышибают долги из неплательщиков. В этакой, знаешь ли, исторической перспективе… начиная с наемников Густава Васы, сшибающих колокола с деревенских церквей, до «Фактаб Финанс» и мафиозных банд байкеров вроде «Хелл Энджелс».

– Тебе булок не дадут, потому что ты дурак, – философски заметил Винсент, слизывая с палочки эскимо. Он смотрел на Иоакима со странной смесью ненависти и презрения. Что именно преобладало, Иоаким так и не понял.

– Булочки еще не готовы, дорогой. – Луиза улыбнулась всепрощающей материнской улыбкой, что спасло Иоакима от дальнейшего углубления в придуманную под действием хаша версию о многовековой истории шведских торпед. – Винсент немножко болел – простудился, пока был у отца. Вы же были в «Тиволи» в Копенгагене, я правильно поняла, малыш?

– Этот кровавый тип булок не получит, – упрямо сказал Винсент.

Иоакима это высказывание нисколько не удивило.

– Как у вас тут хорошо, – сменил он тему. – Может быть, сдашь комнатку бедному бывшему мужу? Моя квартира мне, похоже, не по средствам, к тому же я купил дачу на Готланде, вернее сказать, не дачу, а хуторок, и за него тоже надо платить… К тому же это за мной, а не за кем-то еще начнут охотиться «Хелл Энджелс», если я сокращу ежемесячные выплаты.

Он принужденно засмеялся, дабы убедить жену, что это всего лишь невинная шутка, вполне уместная между бывшими супругами. Но Луиза к шуткам расположена не была:

– Я живу одна, и так и будет в дальнейшем. Мне не везет с мужчинами, Иоаким. И ты тому живой пример. Я не хочу тебя обидеть… Но меньше всего мне хотелось бы делить жилье именно с тобой.

– Я же пошутил!

– Смешно, – сказала Луиза без улыбки. – Но я-то не шучу. Поразительно, на то, чтобы понять, что мне лучше всего с самой собой, ушло десять лет. Знаешь, когда я искала дом, я поставила целью найти что-то в этом духе. Небольшая жилая площадь, но большой сад. В моей спальне наверху умещается только односпальная кровать. Маклер говорил, что это единственный недостаток, все остальное замечательно – гостиная, кухня и спальня внизу. Но как раз именно та крошечная комнатка мне больше всего и понравилась. Здесь уместится только односпальная кровать, подумала я, а детская будет внизу, в комнате побольше. Не сомневайся, Луиза, сказала я себе. Это как раз то, что тебе нужно!

Внезапный вопль Винсента помешал нежелательному развитию беседы. Ребенок вставил между щек палочку от мороженого, отчего сделался похожим на лягушку, и никак не мог ее вынуть. Пока Луиза занималась ортодонтологическими проблемами сына, Иоаким попытался представить, как выглядит ее грудь под блузкой. Он не видел ее голой уже лет шесть… наверняка тяжелая беременность и роды мало что оставили от природной красоты ее тела, не говоря уж о пролетевшем времени… Он попытался вызвать в памяти какие-то чувственные эпизоды с ее участием, но ничего не приходило в голову. Единственное, что ему удалось вспомнить с легким содроганием, как он когда-то практиковал семяизвержение на эту самую грудь – и то чаще в отчаянии, чем в эйфории. Им даже никогда не было особенно хорошо в постели, напомнил он себе. Их половая жизнь постепенно превратилась в средство примирения, быстрые и неряшливые соития после завтрака в их двушке на Лилла Эссинге, почти не раздеваясь. В холодном поту нежности, смешанной с ужасом, они, словно с трибуны стадиона, наблюдали, как тает их любовь… Луиза уходила на работу – она тогда проводила исследование рынка для какой-то продуктовой компании, – а он занимался самообразованием, студент-недоучка, живущий на средства жены и мечтающий… О чем, собственно, он тогда мечтал?