Фаина Раневская - Письма к подруге

• Название: Письма к подруге
• Автор: Фаина Раневская
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-9955-0918-9

Уникальный, без преувеличения исторический материал! Где, как не в письмах к своим близким мы можем полностью раскрыться и быть самими собой?

В письмах к подруге Эсфири Ицкович, живущей в Баку, Раневская была совершенно искренна. Во-первых, они очень давно знали друг друга и между ними царило полное доверие. Во-вторых, в юности мечтавшая стать актрисой, Эсфирь интересовалась всем, что происходило в мире театра. С ней Раневская могла быть полностью откровенной, поскольку знала, что все сказанное между ними между ними и останется. У Фаины Раневской было мало близких друзей. Кроме того, большинство ее друзей принадлежали к актерскому миру и с ними можно было откровенничать далеко не на все темы.

Письма охватывают период с 1931 по 1974 год. Читая их, мы словно проживаем вместе с великой актрисой ее такую нелегкую и такую яркую жизнь. Ее мысли и планы, ее достижения и разочарования, отношение к разным людям… Каждое письмо является своеобразным откровением. Такой Раневской вы еще не знали!

---

Как ты, милая моя? Твой противный директор по-прежнему треплет тебе нервы или уже приутих? Что сейчас идет в вашем театре? Пиши мне обо всем, только, умоляю тебя, не надо писать о С., да еще и в такой драматической форме. Кстати, милая, имей в виду, что у тебя есть литературные задатки. Ты умеешь так сгустить краски, что слезы на глаза наворачиваются. Попробуй написать пьесу. Если главная роль будет подходить мне, то я покажу твою пьесу Таирову. Я шучу про пьесу. Разве же я осмелюсь прийти к нему в кабинет и сказать: «Вот пьеса, которая мне понравилась и в которой я хочу играть главную роль»? Я шучу, потому что у меня веселое настроение и мне хочется шутить не переставая. Но про твои способности не шучу. Ты умеешь управляться не только с цифрами, но и с буквами.

Целую тебя, подруга дней моих суровых, голубка юная моя!

Твоя Фаня.

PS. Я не случайно помянула голубку. Дело в том, что Таиров подумывает ставить спектакль по «Египетским ночам»[14]. Об этом я узнала от Ниночки. Сразу же перечитала повесть, выискивая роль для себя и, одновременно, думая о том, как ее можно было бы продолжить. Ты только подумай – дописать то, что не успел дописать Пушкин! Какое кощунство! Но тем не менее я его совершила. Осмелела настолько, что представила себя в роли Клеопатры, которую, вне всякого сомнения, будет играть Коонен. Я – царица-соблазнительница! Смешно! Анекдот! Чушь! Я гожусь лишь на то, чтобы в меня влюблялись пожилые семейные мужчины. Но иногда хочется помечтать о чем-то таком, несбыточном.

15 апреля 1932 года

Здравствуй, Фирочка!

Прости, что долго не писала. Не было настроения писать. И сейчас бы не стала, если бы не праздник. Кошерного тебе Пейсаха, милая моя! Пусть радость и счастье всегда будут с нами!

Вспомнила сейчас, как праздновали праздники у нас дома, и грусть моя стала еще сильнее. Ты меня понимаешь. Но ты еще не знаешь, что со мной стряслось. Большое облако дало маленький дождь, вот что. Было столько надежд, но спектакль, в котором я играла Зинку, сняли с репертуара. Навсегда. Таиров чувствует себя как шадхен[15], который сосватал двух парней. Ходит мрачнее тучи, на днях накричал на Алису Георгиевну. Представь себе! Накричал при свидетелях! Обычно с ней он держится очень любезно. Стоит только побывать на одной репетиции, и сразу же становится ясно, кто на самом деле в их семье главный. Но Алисе Георгиевне хватает ума для того, чтобы не выпячивать на людях свое главенство. Она тоже сильно нервничает. Все нервничают. В Камерном репетируют подолгу, готовят солидные декорации, шьют костюмы к каждой постановке. Если потрачено столько труда и столько средств, то хочется получить хорошую «прибыль». Я не о деньгах, ведь у нас советский театр, я о славе и обо всем прочем, что к ней прилагается. Такая была пьеса, такой был спектакль, такая была роль… Поверишь, милая моя, я к этой Зинке привыкла, как к близкой подруге. Спектакль сняли, и у меня такое впечатление, будто подруга у меня умерла. Понимаю, что жизнь на этом не закончится, что будут новые роли, но все равно очень жаль. Такая потеря.

Мне не везет с проститутками. Как играю проститутку, так спектакль снимают. В Баку была Манька, в Москве Зинка. Решила, что впредь не стану больше играть проституток. Это какое-то проклятье на мою бедную голову. От такой жизни седых волос становится все больше и больше. Ты думаешь, что это все? Ох, Фирочка, далеко не все. Есть же такая примета – кто потерял кошелек, тот непременно еще что-нибудь потеряет. Две недели назад Ниночка сказала мне, что режиссер Кулешов[16] ищет характерных актеров для своей новой картины из американской жизни. Я съездила к Кулешову на Межрабпомфильм[17]. Почему бы не сняться в картине, пока я жду роли. Ниночка, у которой в знакомых ходит половина Межрабпомфильма, рассказала мне, сколько там платят артистам. Тебе, Фирочка, признаюсь честно, что я отправилась к Кулешову не ради искусства, а ради денег. Посмотреть на него тоже хотелось, потому что здесь, в Москве, как только заходит речь о кино, так все сразу же начинают вспоминать Кулешова с Эйзенштейном[18] и ахать. Обронить небрежно где-нибудь на людях: «Я знакома с Кулешовым», это уже что-то вроде рекомендации. Я столько лет моталась по провинции, что совершенно отстала от жизни и не имею никаких полезных знакомств. Надо наверстывать. Часто вспоминаю, как Екатерина Васильевна[19] уговаривала меня не уезжать из Москвы с антрепризой Лавровской. Все мне предлагала – живи у меня сколько хочешь на всем готовом, только не губи свою жизнь, не отказывайся от столичной сцены. Но мне тогда казалось, что в провинции я прославлюсь быстрее, чем в Москве, да и неловко было состоять в нахлебницах у моей доброй Екатерины Васильевны. Вот и уехала. Иногда думаю, что правильно поступила, иногда, что нет, но что уж теперь, снявши голову, плакать по волосам. Теперь вот набираюсь столичного лоска.

Кулешов принял меня хорошо, но снимать отказался. Сразу же сказал, что для его новой картины я не подхожу. В глазах у него при этом явственно читалось: «Вы, милочка, вообще для кино не годитесь». Он смотрел на меня так, как доктор с раввином смотрят на умирающего. У меня от всех этих театральных переживаний порядком расстроились нервы, и я повела себя, как последняя дура. Расплакалась прямо в кабинете у Кулешова, начала жаловаться на жизнь и просила дать мне хоть какую-нибудь рольку. Ты, Фирочка, знаешь, что подобное поведение мне не свойственно. Но тут на меня что-то нашло, случилась такая вот истерика. Кулешов меня успокоил, дал попить водички, а затем очень участливо спросил, умею ли я печатать на машинке. Если умею, то он может устроить меня на Межрабпомфильм, им нужны машинистки. Ты только представь себе эту сцену, достойную чеховского пера! Дура-актриса приходит на киностудию, устраивает там истерику, пытаясь разжалобить режиссера, а тот советует ей идти в машинистки! Прямо хоть сама садись и пиши рассказ. Но мне не хватало еще этой болячки – заняться писательством. Если я когда-нибудь и возьмусь за перо, то только для того, чтобы написать книгу о Павле Леонтьевне. В моей памяти хранятся все ее рассказы о себе. Бывает так, что она что-то забудет, а я сразу подсказываю: «В таком-то году вы там-то играли у того-то…» За это она называет меня «живой энциклопедией русского театра». Вот, вспомнила сейчас и улыбнулась – ну какая же из меня энциклопедия? Улыбнулась в первый раз за много дней.

О таких мелочах, как то, что я чуть было не сломала ногу, когда спускалась по лестнице, я писать не стану. Не сломала – и хорошо, должно же быть в жизни хоть что-то хорошее. Весна в этом году дрянная – сырая, холодная, неуютная. Представляю, как хорошо сейчас у вас в Баку, и завидую тебе. Я вообще тебе часто завидую, потому что ты далека от того мира, в котором живу я. Знаешь, Фирочка, я с момента нашей встречи хотела сказать тебе кое-что, но все никак не находился подходящий момент. А вот сейчас я напишу. Милая моя! Не переживай из-за того, что ты не стала актрисой. Вот честно тебе говорю – не переживай. Актерский хлеб замешан на горчице и только сверху слегка присыпан сахаром. Лизнешь разок – сладко, а в другой раз уже горько. Зрители приходят в театр за праздником, и они видят то, за чем пришли. Спектакль! Аплодисменты! Улыбки! Цветы! Кажется, что вся актерская жизнь – сплошной праздник. Я уже не раз рассказывала тебе, какой это «праздник». Совсем недавно мне аплодировали и даже дарили цветы. А что сейчас? Если кто-то из тех, кто восхищался моей игрой, встретит меня сегодня на улице, то не узнает. Скажет: «Что за лахудра идет?» Меня на днях актер Аркадин[20] обозвал «лахудрой». В шутку, не желая обидеть, но я все равно обиделась. В театр бегу каждое утро, как сумасшедшая, как нищий на ярмарку. Тороплю Павлу Леонтьевну, не даю ей спокойно выпить чаю. От спешки иной раз забываю причесаться. Написала «как нищий», а ведь я и есть нищая, потому что сижу без ролей. В театр прихожу первой и ухожу последней – вдруг Таирову срочно понадобится актриса на замену, а я тут как тут. Сижу на репетициях (сейчас репетируют мало, только если Таиров что-то меняет в спектаклях из репертуара), часто бываю на уроках Павлы Леонтьевны. Восхищаюсь ее терпением. Она будет сто раз объяснять и показывать одно и то же, пока не убедится, что ученики все поняли. Причем все эти разы будет доброжелательной. У меня бы не хватило терпения.

В театре с недавних пор идет спектакль «Линия огня». Стройка, сознательные и несознательные рабочие, борьба за выполнение производственного плана и т. п. Очень похоже на «Цемент»[21]. Я придумала для себя роль в этой пьесе – неграмотную суеверную бабу, которая говорит несколько смешных реплик. Вспомни портниху Дарью Осиповну, образ я срисовала с нее и назвала ее же именем. Павла Леонтьевна одобрила мою задумку, сказала, что получилось смешно. Теперь ломаю голову над тем, как показать мою Дарью Осиповну Таирову. Нужен удобный момент. Не могу же я заявиться к нему и сказать: «Я тут роль себе придумала, назначьте репетицию». Он крайне щепетилен во всем, что касается сцены, и вдруг я, которая без году неделю провела в труппе, сунусь к нему с таким предложением. Вот если бы зашло обсуждение спектакля, то можно было бы высказать свое мнение, с оговорками высказать, деликатно. «Мне кажется, что в этой сцене…» И будто бы сымпровизировать. Таиров высоко ценит импровизаторские способности, и у него на каждом шагу импровизируют. Дома отрепетируют, а потом выдают за импровизацию. Я попросила Ниночку завести при Таирове разговор про «Линию огня». Ей, как племяннице Алисы Георгиевны, то есть – родственнице, дозволяется высказывать то, что не позволено другим. А если не выйдет, то я приду к Таирову, но разговор начну не с моей Д.О., а с того, что мне неловко есть хлеб даром. Зарплату же мне платят, правда только голую ставку (это немного). А раз платят, так я же должна ее отрабатывать.