Михаил Пузырев - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Михаил Пузырев
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4329-0073-9

В «Избранное» писателя, философа и публициста Михаила Дмитриевича Пузырева (26.10.1915-16.11.2009) вошли как издававшиеся, так и не публиковавшиеся ранее тексты. Первая часть сборника содержит произведение «И покатился колобок…», вторая состоит из публицистических сочинений, созданных на рубеже XX–XXI веков, а в третью включены философские, историко-философские и литературные труды. Творчество автора настолько целостно, что очень сложно разделить его по отдельным жанрам. Опыт его уникален. История его жизни – это история нашего Отечества в XX веке.

---

Конюшни и часть лошадей еще сохранились.

Там мы грузили лес на железнодорожные платформы по правилам коммерческих грузов дальнего следования. Никаких погрузочных механизмов не было. Об этом еще никто ничего не знал. Весь процесс – вручную. Кто это делал, тот знает, что это такое. Допустить небрежность в погрузке нельзя. Выгоны оформлял приемщик с железной дороги. У нас родилась песня:

Вот вам, братцы, всем по норме,
На два рыла по платформе.

Такой порядок был невозможен, и мы работали вчетвером.

Очень трудной была увязка грузов в конце дня. После такой работы надо было поесть. Нам что-то давали, потому что это была важная работа, и мы ее делали без сбоев.

Тогда же мы запустили в работу шпалорезку на локомобильном приводе, которая долго бездействовала. На этой работе я отдышался, потому что был машинистом локомобиля, а это довольно легкие обязанности. Лес был отличный, крупный, и шпалопиление шло хорошо. Такой кряж было трудно подтянуть к станку, и мы специально для этой работы берегли и подкармливали одного сильного коня.

Наступила зима 1943 года. Шпалопиление прекратилось, вагоны подавали редко, пути заносило снегом на глубину до метра, лошади все передохли от бескормицы, продукты перестали поступать. Опять прозябание и смертность, как в прошедшую зиму.

Сейчас своим старческим умом я не могу представить, кто управлял нашей жизнью и мог ли он иметь влияние на тот порядок. Думаю, такого человека и не могло быть. Душегубная система работала сама по себе.

Даже при этих условиях зачем-то нужно было выморить стадо лошадей, стаскать их на лесобиржу и там сжечь падаль вместе с лесом, когда в зонах смертный голод.

Предлагаю вам самим решить, что тут к чему приложить. Если бы этих лошадей пустить на мясо, то сотни людей сохранили бы свою жизнь. Значит, можно предположить, что кому-то этого не хотелось.

Во второй половине зимы мы ловили не только воробьев, но и крыс. Кости сожженных лошадей сутками парили в печи и поедали без остатка.

Здесь мне очень пригодился навык по строительству домашних печей. Я нашел в себе силы построить еще две печи, за что был подкормлен сверх той ничтожной нормы питания, при которой не умереть невозможно. И волосок моей жизни окреп.

Однажды я мазал глиной и клал кирпичики и пел: «Марок кур кише и сосне и сонем. От фокс мойд ширный тай озал мода ней» и т. д.

Теперь все слова я не вспомню.

Мелодию помню до сих пор. Это танго с венгерским текстом. Язык я не знаю.

Дальше произошло нечто удивительное. Меня обступили молодые люди 16–20 лет. Они шумно меня о чем-то спрашивали, пока не увидели, что я их не понимаю.

Этим я погасил их радость встретить в этом гиблом месте своего земляка. Я рассказал им, как в 1938 году в Карелии меня научил петь венгерские песни их соотечественник Имре, он умер от чахотки.

Этих мальчиков было человек двадцать пять. Мы очень подружились. В 1939 году при освободительном походе нашей армии на Запад они, сообразуясь с европейскими обычаями, перешли нашу границу. Захотели узнать, как живут люди в государстве рабочих и крестьян. В 1941 году их всех заточили в лагерь. Там же, на Осиновке, они все умерли от истощения и тоски по дому, который опрометчиво покинули.

Они не были похожи на советских «красных дьяволят». Славные, симпатичные, милые и несчастные юноши! Я пережил вас и эти страшные события, но забыть вас не мог. Вашим родителям лучше не знать о случившемся с вами. Я разделяю их скорбь.

…В апреле 1944 года добрейший Карл Карлович, наш врач, наш «лепило» Айболит направил меня на оздоровительную колонну Падун.

О ней тоже есть что сказать.

В трех километрах от первого целлюлозного завода, вниз по стоку его вредных вод есть еще одна, обжитая с начала тридцатых годов лагерная зона. Возле нее большое огородное поле.

Это было место для крайне истощенных и физически беспомощных людей. На работы за паек там не выводили. Все питались равно плохо и отдыхали. Такие зоны многих спасали от смерти, но попасть туда было крайне трудно. Какому смелому человеку удалось внедрить в обиход лагерей этот метод помощи погибающим людям, установить невозможно, но это был акт милосердия к «врагам народа», пойти на который в то время было непросто. Спасибо тем людям.

Лагерное население не лечилось от тех банальных болезней, которые известны всем на свободе. В лагере были дистрофия, анемия, подагра – все объединялось игриво-веселым словом «фитиль». Фитиль гас, слез не было. Была забота получить еще раз паек для трупа. Вот в такой оздоровительной зоне я оказался весной 1944 года по воле добрейшего Карла Карловича, лагерного «лепилы», врача-немца из зоны лагпункта Осиновка. Врачевание там было скромное, но был отдых и покой.

Из своих наблюдений выделю два факта.

Там я встретил компанию «фитилей», человек десять, сведущих в литературе и искусствах. Все они были молодые, не старше тридцати лет.

В трагических обстоятельствах эти люди спорили о поэзии, читали стихи, в ролях читали Шекспира, Пушкина и других авторов. Казалось, что они совсем не голодны и не больны и вовсе не в заключении.

Среди имущества ГУЛАГа был большой книжный фонд, собранный из библиотек, конфискованных у репрессированных владельцев.

Редкие, ценные, роскошные библиотеки с большим количеством книг оказывались завезенными в лагерные административные центры. Там как-то определялось их место содержания, и они работали не только для вольного населения, но и в некоторых постоянных крупных зонах, где смертность была минимальная, а контингент жил более уютно и относительно спокойно. Вот такие роскошные книгохранилища я встретил здесь, в Пуксо-озерском отделении Каргопольлага, позднее в Княж-Погосте в Коми Республике. Конечно, при возможности я с удовольствием ими пользовался.

Второе наблюдение. Там были бараки, населенные стариками. Все они трудились на овощных огородах. Среди них было много священников и других служителей церкви. Иногда, совсем не готовясь, экспромтом один из них начинал петь из какой-нибудь литургии, кто-то вступал, продолжал, и музыка хорошо подготовленных вокалистов завораживала, уносила за другие горизонты, откуда не хотелось возвращаться.

Однажды, в день весеннего Николы (22 мая), в солнечное теплое утро они увлеченно провели всю литургию этого дня, и я видел, как хорошо быть верующим, как вера помогает нести им свой крест без ропота и озлобления.

Все они умерли и похоронены на Падуне. И мой земляк, отец Михаил, неукротимый оптимист, также уступил смерти.

После Падуна я обживал и другие зоны. Мне пришлось пройти с тяжелой работой по сплаву леса по всей реке Мехреньге. Красивая и мертвая река, отравленная до самого устья сбросами Пуксо-озерского целлюлозного завода. Это была очень изнурительная работа при постоянном движении, без жилья и кухни. Кончилась наша водная служба тем, что нас, чуть живых, погрузили на тракторные волокуши и повезли по тайге. К пешему переходу мы уже были неспособны. Позади мы оставили могилы своих товарищей.

По дороге в стационарный лагерь механики-трактористы, тоже зэки, но бесконвойные, симулировали поломку машины, бросили нас среди леса и ушли по своим интересам в ближайшие деревни. Двое суток сидения на волокушах, при раздраженных конвоирах, при питании засохшей соленой треской доконали многих из нас. Соленое, в нашем состоянии истощения, вызывает отечность и гибель.

Среди нас был лепило-врач с медицинской сумкой, тоже зэк. Звали его Юрий, отчество и фамилию я запамятовал. Помню, как этот молодой человек с больной и распухшей рукой пытался уколами взбодрить умирающих, а сам еле передвигался. Спасибо тебе, Юра. И на живодерне он был человеком.

Освободился он из лагеря в 1945 или 1946 году. Жил в поселке Пукса-озеро, не знаю, сколь долго. Женился на местной учительнице или медичке, не русской по национальности. Имени ее я не помню.

Юрий был феноменально остроумен и весел в общении. Любую мысль он выражал метафорой, блестящим коротким анекдотом, всегда изящно, коротко. Сберег ли он себя в этой трудной жизни, с таким умом и эмоциями, – не знаю. Боюсь, что нет. Такие натуры излучают себя без остатка или разбиваются.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Низкорослый молодой лес. – Здесь и далее прим. ред.

2

Возвышение, высокий, порой крутой холм.