Игорь Угляр - Белый дом. Президенту Обама лично в руки. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

• Название: Белый дом. Президенту Обама лично в руки. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
• Автор: Игорь Угляр
• Жанр: Биографии и Мемуары

”Со времен Томаса Джефферсона в этих стенах не присутствовала столь высокая концентрации гения и таланта…”. ”Сорок лет тому Уильям Ледерер назвал нас «Нацией баранов». Сегодня мы должны быть счастливы. Мы не нация баранов – мы нация дебилов…”. Об этом и не только по ту сторону океаническую своими глазами…

---

в. лиценция

г. бизнесс карта

Прошу любить и жаловать: МТ 131 Business Practices Quiz 2, 02/07/2011 Уже не с заглавной литеры как в МТ 131 Career Development Quiz#2, от того же 02/07/2011, а почему – то с прописной, а задай вопрос почему, да к тому же без # – примут за малахольного. У нас под пальмами все едино, твоя моя сильно любить, поздравляем, вот тебе грамота почетная за достигнутые успехи на ниве изучения месторасположения носа по отношению к ушам от января 20 года 2011, где черным по белому вырублено: Igor Ugliar perfect усвоил пройденный материал. Congratulation! Поздравляем!

Мне повезло. Причем несказанно. В конце – концов я захрюкал. Не скажу что сразу, нет, держался, правда не долго, силы вышли где – то на третьем месяце изучения месторасположения носа по отношению к gluteus перемежающимся с курсом телефонной этики. В моих, принявших очертания gluteus, frontales помутилось, оффис поменялся местами с лицензией, стол водрузился на бизнес – карту, музыка зазвучала из подсвечника. Укатали Сивку крутые горки. Вода камень точит. Свет ученья загасил мой разум. Вот только полностью или окончательно? «Социализм… вдалбливал в гуттаперчивые детские головы Богдан Богданович победил в Советском Союзе полностью в конце тридцатых. Почему полностью? Потому, что был разгромлен враг вутренний. Почему не окончательно? Потому как оставался враг унешний. Стало быть существовала угроза реставрации капитализма. После победы в Великой Отечественной войне над врагом унешним образовалась мировая система социализма, исключающая угрозу реставрации, стало быть победа полная превратилась в победу окончательную». Пройдет некоторое время и тот же Богдан Богданович уже под другими знаменами будет проклинать победу, что полную, что окончательную вместе с социализмом, коммунизмом и прочими измами кроме капитализма вкупе взятыми. А я?! Неужели полностью превратился в дурака я? Умудрившегося потерять свой НОС?

А знаешь, чем я сейчас займусь, а Обама? Я найду психиатра и покажу ему некоторые, не все, иначе он сойдет с ума вслед за мной, из «учебников», их творческих разработок местными аборигенами и тестов – перлов. Я покажу ему настоящее и будущее страны Америки. Мне интересно мнение профессионального психиатра. Затем пойду в суд. И на пальцах докажу, как только что доказал тебе, что для данного “Каледжа” более уместна вывеска “Приюта для умственно отсталых”. А если меня не поймет американское правосудие, то за мной не заржавеет пройтись до Гааги и дальше, а еще переведу на арабский, выучусь ему же и примусь зачитывать на их базарах да площадях вместо пятничной проповеди. Они рты свои пораззевают, как раззевают все кому я это чудо демонстрирую, затем начнут ржать, как ржут все кому я это рассказываю, затем повыбрасывают за ненадобностью свои калашиковы впридачу с базуками на мусорные свалки. Потому как поймут. Нет больше никакого Большого Сатаны. А есть, раздувшийся, словно насосавшийся моей крови в брайтоновских ночлежках до невероятных размеров клоп, очередной мыльный пузырь, нареченый для отвода глаз рецессией. И окажу тем самым бесценную Америке услугу. А пока суть да дело выскажу следующее.

В 1967 (одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году) при поступлении в советский медицинский вуз я сдал три экзамена. Два устных и один письменный. Химию и физику устно, сочинение же, на это отводилось пять часов, следовательно письменно. Выдержав конкурс – поступил. Анатомию человека изучали полтора года, еженедельно по две – три пары, это чистых три – четыре с половиной часа занятий. Почему говорю чистых? Потому что никто не жрал на занятиях поп – корн, не попивал прохладительную водицу, не забирался с ногами на стулья, не закидывал нижние конечности на столы и не выходил – заходил когда ему вздумается не испрашивая разрешения. Если бы кому – то нечто подобное могло прийти в голову (такое не могло прийти никому ни в чью и ни в какую голову) дикаря и невежду немедля бы с позором изгнали с учебного учреждения. Почему говорю занятий? Потому, что при появлении в аудитории Ивана Казимировича Сухинского все студенты вставали – раз, затем он интересовался усвоеным накануне опрашивая и выставляя отметки (каждому!), а не бросал в безмолвную и безответную пустоту глупейшие gluteus, peronius, gastrocnemius – два, затем, не кино крутил, а излагал новый материал своим умом и языком своим, а не киношным, будучи уверенным, что до нас дошло – три. Если бы кому, если бы кому бы то ни было из преподавателей пришло в голову стучать себя по лбу не говоря уже о жопе, повернутой ею же «лицом» к людям – придурка так же немедля бы упрятали в дурку. Без малого пол века прошло, а помню и буду поименно помнить всех, профессора Полянкина, доцента Кавешникова, Телевьяка, Сухинского… всех, мертвых – преворачивающихся в могилах от услышанного и живых – не верящих мне, потому что такого не может быть, но такое есть в стране Америке! Как, вопиет во мне, мое же естесство! Как ЭТО закатало в асфальт, уничтожило, сжило со свету, отправило на паперть ТО, что выстрадала и вымучила цивилизация на протяжении тысячелетий? Как ОНО умудрилось? Посмело как?

Нам не понять друг друга никогда. Никогда, никогда, никогда-а… “O, she is а great teacher!” – это мне президент каледжа. Заглянул, словно красное солнышко по утру в учебный клас, где great teacher перечитывала с экрана очередной опус, и исчез, словно привидение. Great teacher! Минуты вполне достаточно дабы вручить волчий билет и не подпускать на пушечный выстрел. Но кто же тогда останется? И почему я употребляю это дурацкое и неуместное словочетание “учебное учреждение”?

Пляж средь бела дня. Полно отдыхающих. Какой – то полудурок пританцовывая да причитая носится промеж распростертых тел неся ахинею, да не про себя – адресно распростертым телам, комментируя, пальцем тычет недоумок… Ну а тела? Тела подхихикивают, безмолвствуют тела, в лучшем случае отводят взгляд в сторону, чего мол с дурака взять… Сколько бы тебе, голубю сизокрылому позволили изгалятся так над добрыми христианами, думаю я очередную думу свою горькую, что в палате № 6 – № 203, что на пляже, скажем в городе – герое Одессе? Где бы ты был и что бы с тобой было через минуту, другую?

Набережная. Самый что ни есть центр, людей полно, на углу полицейский участок, а вот и сам страж при всех регалиях, в униформе собственной персоной. Навстречу ему ускоренным темпом рассекает странно – страшное существо, ободранное, грязнючее, вонючее, периодически выкрикивая нечто бессвязно. При каждом таком выкрике оно имитирует удар хуком “ОП!”, и прохожие шарахаются в сторону, матери прижимают детишек, лица мужского пола (носители оного) недоуменно косятся, облеченный в униформу и при всех регалиях страж безмолствует.

“Папа, а что в Америке на каждой автобусной остановке нищие?” – это мне сын. За всю Амерку не скажу, но на райском уголке Гаваях выходит что так. Или почти так. Потому как иногда их не видно. Но в большинстве своем присутствуют. На некоторых свили себе гнезда. В отличии от птичьих их гнезда выглядят несколько иначе. Тележки, груженые нехитрым бомжачим скарбом в виде бесчисленного количества кульков и кулечков, всякий хлам, рвань, гнилье – джентельменский набор бездомной нищеты пополам с расстроенной психикой радует взор повсюду – что в любом из парков, что на лавках, что на улицах. King Street. Королевская улица. Звучит! В десяти минутах ходу от резиденции. Где местная цыганщила развесила шатры прямо на улице. Омерзительнейшие, достойные Содома и Гоморры, сцены давным давно потерявших человеческое обличье животных разыгрываются прямо здесь, под лавками, на тротуарах, средь бела дня, на глазах прохожих, детей малых, в десяти минутах неспешного хода… Обходи – ка нас дорогой мэр, губернатор, начальник полиции и прочий руководящий люд стороной. Где я?

“Папа, давай лучше пойдем по Kuhio”. А, надоело лицезреть эти рожи, на которые смотреть нельзя без содроганья. Что ж, я тебя понимаю, сынок. Как никто другой. Правда, выйдя на Kuhio мы почти неминуемо наткнемся на дежурного сумасшедшего, зато потом, до самого пресечения Kalakaua c Kapahulu все более менее чисто до самых кортов В этом смысле лучше чем напрямую через набережную то бишь через Kalakaua, здесь я с тобой согласен. Если по Kalakaua со стороны океана, то придется проходить цветистый бомжатник, ежели с противоположной – тусовку около STARBAKS.

Путь наш лежит через Kapiolani Park. Ночлежку под открытым небом за номером один. По утрам добрые самаритяне балуют заблудших, обретших под пальмами кров душ, яичницей с беконом и колбасой, кофеем с пирожными (Борис насчитал пять сортов), в файф о клок запоздалый ланч. Длиннющая вереница выброшеных на свалку жизни потерявших работу, род, семью, кров разношерстного люду разбредется с очередной разовой подачкой доброго царства – государства и усядется трапезеичать за понатыканые под каждую вторую пальму многочисленные столы. Оприходовав очередной дармовой харч разбредется кто куда.

У дома два выхода. Один на Kuhio, другой на Prince Edward. Собственно, мы живем на берегу океана. В самом центре WAIKIKI. Всемирно знаменитого курорта. До пляжа три – четыре минуты ходу. Столько же до королевского дворца, только не в сторону океана, а паралельно набережной. Улица носит название Prince Edward в честь одного из принцев династии, все, что связано с последней от души увековечено в многочисленных увековечиваниях, в том числе и в памятниках. Памятник очередному принцу крови. За постаментом клумба с чудным тропическим деревом. Облюбованая под жилище одним из неприкасаемых из касты бездомных. Ближе к вечеру счастливец расстелит подобранную, читай чью-то конфискованую у зазевавшегося на пляже циновку, разляжется изголовьем к чудному тропическому дереву лицом к одному из представителей династии Каменамехе и погрузится, под щебетанье райских птиц, в сладкий тропический сон.