Алсари - Атлантида священная (из действительности доисторических времен)

• Название: Атлантида священная (из действительности доисторических времен)
• Автор: Алсари
• Жанр: Русское современное

В центре сюжета – великие атланты, управляющие Землей и удерживающие ее в равновесии. Им противостоят враждебные сущности, стремящиеся низвергнуть мир в хаос и тьму. Баланс сил зыбок и неустойчив, выдержит ли он на этот раз? Сложнейшее переплетение помыслов, стремлений и озарений множества героев уведет далеко за границы материального мира и позволит прикоснуться к Красоте, Истине, вечной юности, раскроет секреты управления энергией эфирной сферы – Великой Творящей Силы. Для широкого круга читателей.

---

Ган со злостью вспомнил, как на жалобу царю о том, что начала расти у него какая-то шишка на неудобном месте, царь со своей неизменной, неявной, что ли, улыбкой, ответил ему: «А ты ее аннигилируй, Ган!» Точно не знает он о том, что не может он этого сделать, – не может! Как не может многого другого, что положено уметь атланту.

Гану и в голову не могло прийти, что царь Родам до последнего часа твердо верил в то, что все, чем обладает он, царь, – все эти знания, умения и видения присущи и всем атлантам без исключения. Иначе – зачем тебе называться атлантом?..

Да, невыносимо и тяжко стало жить при дворе тем из атлантов, которые желали бы упростить свое существование, отдать чрезмерные тяготы, взваленные их предком Атласом добровольно на себя и своих потомков, на откуп земным богам, с готовностью предлагающим свою помощь, – правда, в обмен на некоторые условия, еще не вполне понятные таким, как Ган. Например, что означало бы: «Обязуюсь отдать все свои силы?» Если они имеют в виду те силы, которые ощущает в себе Ган, – то можно бы, пожалуй, согласиться, ведь оставят же ему на прожитие, небось, толику… А вот если разговор о тех силах, о которых Ган как бы забыл в себе, – то ведь он может их и вспомнить, пожалуй, когда-нибудь, а? Вот то-то и оно.

В общем, окончательного согласия Ган еще не дал. Его и не торопят, собственно. Думают, что ему невыносимо трудно расстаться с прежней верой, молитвами… Знали бы, что он, сколько помнит себя, никогда не понимал, чего от него хотят, когда заставляют обращаться к кому-то, кого он не видит, не слышит и не ощущает, с непонятными, заученными наизусть словами. Ну, конечно, со временем он понял – надо хотя бы внешне соблюдать то, что установлено для его клана, – иначе дороги тебе не будет. Быть как все, понял Ган, – это как пропуск к преуспеванию.

И все же, видно, фундаментальное отрицание Высшего достаточно просвечивало сквозь его слова и поступки, как ни старался он затушевать их показным исполнением на людях всех ритуалов, раз его нынешние покровители и новые друзья, хвала Баал-Богу, нашли случай обратиться к нему. Именно они – и советник Азрула, его будущий тесть, в первую очередь, – открыли ему глаза на то, что без помощи Невидимых Сил невозможно обойтись, если ты, конечно, желаешь жить и повелевать жизнью, а не существовать, как червь, ползая по земле лишь волею Единого, которая, к тому же, оставила тебя…

Ему открыли под страхом смерти великую тайну: многие из атлантов, и их уже большинство, к нынешнему часу до конца прошли свой путь духовного нисхождения, соединившись с человеком, – что, оказывается, являлось целью появления на Земле их божественных предков. Поэтому они отныне принадлежат земным Невидимым Силам и составляют все вместе главную мощь Атлантиды, – а значит, и всего мира. Тем атлантам, которые еще упорствуют в своих, не от мира сего, убеждениях, дается время на осознание гибельности своего пути и шанс на продолжение земного существования – при условии передачи ими своих, признаваемых за божественные, сил и возможностей. Или – или.

Он принял посвящение, пока еще предварительное, и знаком его отныне стал перевернутый полумесяц с диском-кружком между его рогами, символ, означающий соединение божественной пары: Тиннит Пене Баал и Баал-Аммона, Баал-Бога…

Внезапно неистовая сила вошла в тело Гана, который приблизился к статуе бога. Рухнув ниц перед раскрашенным деревянным идолом, являвшим собой чудо искусства, воплотившим земную красоту, Ган подполз к нему по гладкому мрамору, омытому ночным дождем, и припал к его ногам, обливая их слезами восторга и преданности, доходящей до полного уничижения. Он не только не сопротивлялся этой, уже знакомой ему силе, но и призывал ее в себя, и усиливал многократно, все более и более разжигая в себе волны этой силы, наполнявшие его мощью, готовой все крушить.

О великий бог мой!.. – взывал он мысленно, ибо в такие минуты язык его и гортань не слушались его, как бы перекрываемые другой силой, – повели мне все, что пожелаешь, ибо знаю твою цель во мне: ты сотворишь из меня властелина мира, и, обещаю тебе, что ты будешь всегда действовать через меня. И да не произнесет язык мой слов жалости к врагам твоим!

Сила, так самозабвенно призываемая Ганом, крутила и сворачивала его тело в самые неестественные узлы, пока не свела все мышцы и жилы в нерасторжимой судороге, сковавшей его в неподвижности.

Ган, погруженный в темный экстаз, не ощущал боли. В закрытых глазах его словно густой слой бархатисточерной сажи покрыл все, что он знал на земле. И на этом фоне, поглощающем все световые блики, в беспорядочном и неуправляемом движении перекрещивались друг с другом молнии, вновь возникающие, взрывающиеся вдруг и разлетающиеся разноцветными искрами. Точно страшная битва шла в его сознании, но вне его тела. Впрочем, так оно и было…

Наконец все успокоилось. Судорога ослабила свою хватку, и упоительное чувство плотского блаженства охватило Гана, более реальное, чем сама земная действительность. В неясных каких-то видениях, сопровождавших это ощущение, он пытался достигнуть давно являвшейся ему прекрасной женщины, и женщина эта вовсе не была схожа с обликом невесты его, Хитро: женщина была черноволоса и темноглаза; прекрасная и устрашающая одновременно, она влекла его, обуреваемого желанием невероятной силы слиться с ней, утолить в ней свою страсть, отдать ей эту тягостную силу, которая иначе могла бы разрушить города и в прах разнести горы.

Сегодня она ускользала от Гана особенно неуловимо. Осыпая ее ласковыми и страстными словами, он не заметил, как, разъяренный сопротивлением, перешел на грубый язык, которым он общался с прелестницами известного в Атлантисе притона тайных услад. К его удивлению, черноокая дама вдруг приблизилась к нему, отдалась его железным рукам, и – о чудо! – Ган овладел ею. Невероятной мощи порыв настиг его, и темная страсть излилась из него долгим криком дотоле не испытанного наслаждения.

Садовник, вышедший в сад, чтобы с восходом солнца, помолившись, срезать несколько стеблей, заказанных ему дворцовым целителем, с ужасом глядел на хозяина, в полутьме корчившегося на мраморном полу святилища в конвульсиях, как показалось ему вначале. Желая помочь, он подошел ближе, и тут наконец в ритмических движениях нагого тела, освободившегося от пут белого полотна, садовник увидел… Он божился потом жене своей, что не будь хозяин один перед своей статуей, то можно было бы подумать, что здесь, на плитах святилища, с невидимой женщиной проделывает то, что только что совершили и они в собственной постели. Жена испугалась такой шутке и велела садовнику молчать об увиденном.

Однако перед глазами раба неотступно стояло то, что ему довелось увидеть, а в ушах его долго, при виде хозяина, звучал его крик, переходящий в хриплый рев. Это чудо господне, что, убегая, он не помял ни одного цветка и не нарушил ни одной клумбы, а то несдобровать бы ему, у домоправителя кнут весь в металлических шайбах…

Третий день, как царица Тофана нервничала.

Все вокруг диву давались ее, столь несвойственным атлантам, внезапным припадкам гнева, сменяющимся ручьями слез или полным изнеможением. Кончилось тем, что царица всех прогнала прочь от себя и лежала одна в своем просторном покое, наполненном светом и ароматом цветущих олеандров, потому что одну из стен покоя составляли совершенно прозрачные небьющиеся плиты, для красоты оправленные в сияющий орихалк. Теперь эти плиты были разведены в стороны, и благоухающий парк, начинающийся, казалось, прямо на обширном мраморном балконе, уставленном мраморными же резными вазами с редкостными растениями, являл с покоем царицы как бы одно целое.

Сюда, в загородный дворец, выстроенный по приказу царя Родама вскоре после его женитьбы, который давно бы уже следовало как-то обновить, – даже и мрамор не вечен – царица Тофана приехала сразу после крупной размолвки со своим богоравным супругом. Она прекрасно знала, с чем связано ее нынешнее состояние полного душевного разлада. «Быть не в себе», – называлось это у атлантов и почиталось за великое несчастье, недостойное могущества и силы их естества. Возможность «выйти из себя» еще как-то предоставлялась земным человекам – «челяди», – им это прощалось просто в силу того, что они не обладали пока нужным аппаратом: организм их, получивший от атлантов проблеск духа, должен был пройти теряющийся в тысячелетиях путь совершенствования, внутренней эволюции, прежде чем ему можно было бы ставить хотя бы такие требования, как самообладание, не говоря уже о мыслительной мощи…

Но в последнее время кое-кого из богоравных все чаще настигали эти необъяснимые для них поначалу приступы потери внутренней гармонии. Однако все они, будучи на прямой связи с Высшим, умели самовосстанавливаться, – ибо без энергетического равновесия невозможна была бы никакая, даже самая примитивная, беседа на внеземном уровне. Но – дальше-больше, словно какой-то сокровенный затвор был уже сломан, и все труднее стало атлантам «быть в себе». Величайший Космический Опыт подходил к критическому рубежу: высшее сознание, заключенное в узкие рамки земного тела, должно было осиять весь народ, – и атлантов, и живших с ними бок о бок не-атлантов, – иначе общее состояние грозило приравнять к себе возможности отдельных личностей.