Игорь Отчик - Беседы шалопаев или золотые семидесятые

• Название: Беседы шалопаев или золотые семидесятые
• Автор: Игорь Отчик
• Жанр: Биографии и Мемуары

Это история двух амбициозных молодых людей, которые волею судьбы оказались вовлечены в сложные межличностные отношения. Их общение, начавшееся с легковесного трепа, постепенно затрагивает все более серьезные темы, от поэзии до космогонии и смысла жизни. Особенно напряженными их отношения становятся после того, как в них вмешиваются женщины. Дружеское общение двух влюбленных пар незаметно перерастает в неразрешимый конфликт. В любовном четырехугольнике возникают новые силовые линии, которые разрывают его, вызывая душевные переживания героев. Драматичность ситуации усиливается неожиданным предложением одного из друзей совершить смертельно опасный парашютный прыжок, при котором один прыгает без парашюта, а другой с двумя, чтобы в свободном падении передать его другу. История завершается трагически.

---

Вообще-то говоря, я тоже считал себя личностью неординарной. И имел для этого определенные основания. Внешне, хотя и не подходил под эталон брутального мачо, выглядел недурно − был высок, строен, спортивен. Кроме того, обладал логическим мышлением, неплохо подвешенным языком и чувством юмора, а также некоторым кругозором и запасом общекультурных знаний, почерпнутых из прочитанной в детстве литературы. Закончив московский институт с красным дипломом и получив весьма престижную специальность, нахватавшись каких-то верхушек столичной культуры, я был достаточно самоуверенным субъектом и привык свысока поглядывать на окружавшую меня провинциальную обстановку. Поэтому встреча с этим человеком, фактически, моим сверстником, стало для меня чем-то вроде неожиданного и очень неприятного холодного душа. Я видел, что проигрываю ему буквально во всем, и остро переживал свою, казавшуюся мне очевидной, неполноценность. И тем не менее, эта нетривиальная личность постоянно привлекала мое внимание, вызывая противоречивые чувства и сильные эмоции. А впоследствии в наши отношения вмешались женщины.

Свободными вечерами одинокому холостяку бывает скучновато. В мужских общежитиях от природной и душевной непогоды избавляются традиционными способами. Но пьянство, как развлечение, не устраивало ни меня, ни его, и это тоже нас сближало. Поначалу наше общение носило случайный характер. У каждого были свои дела, интересы, отношения с другими людьми − собственно, то, что и является личной жизнью. Но постепенно шапочное знакомство переросло в нечто вроде дружбы, с острым привкусом соперничества с моей стороны. Встречаясь в свободное время то у меня, то него, слушали музыку, вспоминали что-то из последних кинофильмов и книг, шутили, смеялись. У меня было много магнитофонных кассет, которые я собрал за студенческие годы. Это были многократно переписанные и не очень качественные записи концертов Высоцкого, Окуджавы, других бардов, но больше всего было зарубежной музыки, начиная, конечно, с The Beatles. У него тоже был магнитофон, и мы постоянно обменивались кассетами. До сих пор эти ленты, многократно склеенные, с осыпающимся магнитным слоем, в потрепанных картонных конвертах со старательно выписанными названиями песен и исполнителей, лежат на полке старого серванта, рядом с видавшим виды магнитофоном «Маяк». На этих старых кассетах с плывущим и пропадающим звуком хранится музыка самых любимых нами дисков тех лет: «Abbey Road», «Let It Be», «Imagine», «Deep Purple in Rock», «Machine Head», «The Dark Side of the Moon», «Look at Yourself» и других, так радовавших нас в те далекие годы. Эти мелодии, ставшие классикой двадцатого века, уже давно оцифрованы и доступны на самой современной аудио- и даже видеотехнике, о чем мы когда-то и мечтать не смели, но все равно рука не поднимается выбросить эти трогательные свидетельства прошлого. Слишком много воспоминаний связано с ними.

Иногда наши беседы, начинавшиеся с легкомысленного трепа, выходили на какие-то более серьезные темы. Как правило, все начиналось с какой-нибудь его провокационной фразы, которая, по сути, была шуткой, но действовала на меня как красная тряпка на быка. Я тут же бросался ее опровергать, а он с дьявольской изворотливостью защищал. Он вообще отличался радикализмом в суждениях, оспаривал очевидные истины, издевался над признанными авторитетами. У него всегда на все были готовые ответы. Но ведь это невозможно! Абсолютных истин нет и быть не может. Так откуда этот его апломб? Чем оправдана самоуверенность? Ну, не может быть у человека все в порядке! Так не бывает. Так и не было. Но и к своим житейским проблемам он относился необычно. Наплевательски. Как к мухам: надоест − прихлопнем, не мешает − и хрен с ней! Однажды, в ответ на мое недоумение, он процитировал молитву какого-то испанского монаха: «Господи, дай мне силы изменить то, что я могу изменить, дай терпения, чтобы выдержать то, чего я не могу изменить, и дай мне разум, чтобы отличить одно от другого». А еще добавил знаменитую фразу царя Соломона: «Все пройдет, и это тоже». А третье правило он вывел из своего житейского опыта: все проблемы, какими бы трудными они ни казались, рано или поздно как-то решаются. Или просто исчезают сами собой. Время решает их за нас. Или какие-то высшие силы.

– Разговаривать с ним тоже было непросто, особенно с непривычки. Иногда, когда я пытался высказать какую-то значимую, на мой взгляд, мысль, он со своей обычной полуулыбкой договаривал начатую мной фразу. И мне нечего было к этому добавить. Поначалу его замашки сильно раздражали меня. Бывало, я уходил от него, со злостью хлопнув дверью: «Да кто он такой?! Что он себе позволяет? Тоже мне, мыслитель! Аристотель с товарного склада». Но он не придавал особого значения этим вспышкам эмоций, и через некоторое время мы снова встречались и общались, как и прежде. Рождалась ли в этих спорах истина? Трудно сказать. Но мне они были интересны, и я даже стал испытывать некую пресность жизни без этих словесных поединков, постоянно проигрываемых мною.

– Впрочем, в одной области, как мне казалось, я его превосходил. Как выяснилось, он работал сторожем на каком-то складе промышленного оборудования. Простым сторожем на складе! Даже этим он удивлял окружающих. А я, закончив факультет экономической кибернетики, получил диплом экономиста-математика, и сферой моей деятельности были автоматизированные системы управления (АСУ), электронно-вычислительные машины (ЭВМ), алгоритмы, программирование, оптимальное управление. В те годы информационные технологии еще только развивались, и заниматься ими считалось весьма престижным. Когда я небрежно упоминал свою специальность в компаниях, это всегда производило должное впечатление. Но только не на него. На него, похоже, вообще ничто не производило особого впечатления. Редко случалось, чтобы он чему-то удивился. Хмыкнет, бывало, со своей саркастической улыбкой. Так же иронично он улыбнулся, когда узнал о сфере моей деятельности. Меня это задело, и я попытался съязвить насчет непрестижности его работы, на что он спокойно возразил:

– Вообще-то говоря, не место красит человека.

– Ну, и чем же ты украсил столь престижное место?

– Во-первых, престижность нужна неуверенным в себе людям. Во-вторых, на мой взгляд, у меня очень хорошая работа. Одна из самых лучших…

– Самых лучших?!

– Да. И таких рабочих мест не так уж много. Ты слышал, кому завидовал Эйнштейн? Правильно, смотрителю маяка. И, надеюсь, понимаешь почему?

– Одиночество. Ничто не мешает заниматься наукой. И почему ты не на маяке?

– Потому что одиночество мне не нужно. А умственная свобода нужна. Потому что я тоже люблю думать. Размышлять.

– В первый раз вижу человека, который любит думать!

Ничего себе! Вот это хобби! Мне действительно еще не встречались любители этого занятия. С профессионалами все понятно − это ученые. Настоящий исследователь размышляет над своими проблемами постоянно, даже во сне. И это вполне объяснимо: напряженная умственная деятельность − основное занятие ученых. Но встретить бескорыстного мыслителя на складе электросетевого оборудования? Сторож-мыслитель! Да это просто анекдот! Вроде еврея-оленевода. Правда, в фильме «Живет такой парень» какой-то пожилой водитель полуторки на Чуйском тракте тоже признается, что любит думать. По ночам, у костра.

Впрочем, в чужую голову не влезешь. Не исключено, что мыслящих людей среди нас не так уж и мало, но они благоразумно скрывают этот природный изъян от окружающих. Ведь еще в недавние исторические времена проблему избыточной мудрости решали крайне просто − усекновением самого ее источника. Да и сейчас во многих сферах деятельности вольномыслие недопустимо. Например, в государственной идеологии. Или в вопросах религии. Потому что и то, и другое построено на вере, и обсуждению не подлежит. Ведь от праздных размышлений недалеко и до крамолы. Не зря кайзер Вильгельм издал официальный приказ: «Не рассуждать!». По этой же причине на государеву службу нежелательно назначать умных людей. Ибо чем умнее чиновник, тем более изощренные приемы он находит для казнокрадства. Абсолютно недопустимо умствование в армии и на флоте, поскольку угрожает обороноспособности страны. Что касается гуманитарной сферы, здесь ситуация еще проще. Говорят, певцам и актерам голова нужна лишь для того, чтобы издавать ею звуки. А поэтам просто необходимо отключать мыслительный аппарат − чтобы не мешал вдохновению. Да и многие писатели прекрасно обходятся без умственных усилий, если судить по качеству современной прозы.

О вреде этого сомнительного занятия предупреждали многие классики мировой литературы. В романе Хаггарда «Копи царя Соломона» главный герой с горечью признается: «По мере приближения старости мною, к великому моему сожалению, все более овладевает отвратительная привычка размышлять». И, наверное, прав был Ремарк, когда устами одного из героев констатировал: «Самая тяжелая болезнь мира − мышление! Она неизлечима». И Грибоедов от этого нас предостерегал. А Монтень писал, что перевидал на своем веку множество людей, которые «утратили человеческий облик из-за безрассудной страсти к науке». Да я и сам встречал на мехмате МГУ странных типов с отсутствующим взглядом за толстыми стеклами очков и безумной полуулыбкой на лице. Как правило, в их неряшливом облике присутствовала некая перекошенность, и передвигались они как-то полубоком, вдоль стены, как крабы. С первого взгляда было понятно, что это потенциальные клиенты психиатрических лечебниц. А фантаст Станислав Лем описал трагедию мыслящего картофеля на одной отдаленной обитаемой планете. Эта высокоразвитая цивилизация погибла из-за того, что все ее представители однажды глубоко задумались над смыслом жизни и, придя к неутешительным выводам, совершили коллективное самоубийство. Это серьезное предупреждение всему прогрессивному человечеству.