Лайла Демэй - Этим вечером я буду неотразима. Не все француженки парижанки

• Название: Этим вечером я буду неотразима. Не все француженки парижанки
• Автор: Лайла Демэй
• Жанр: Приключения
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-386-09606-9

Наконец среди тысяч путеводителей появился лучший – написанный женщинами для женщин. Здесь все, что нужно знать каждой из нас, когда мы отправляемся в путешествие.

Итак, перед нами таинственный Париж. Кто никогда не был в этом городе, мечтает его посетить; тот, кто там был, мечтает вернуться вновь. Эйфелева башня, Лувр, Монмартр, собор Нотр-Дам… Твои личные гиды по миру Парижа раскроют все тайны города любви, известные только настоящим парижанкам.

---

2 января Мик воссоединилась со своим любимым Анатолем и со своими друзьями Франциском Пульбо и Морисом Хисом.[25] Ее прах был погребен на кладбище Монмартра, недалеко от останков Гулю, музы Тулуз-Лотрека, королевы канкана и матери парижских цыпочек. И теперь с высоты холма весь Монмартр простирается перед ней, как на ладони!

Люлю, уроженка Ланд

Она могла бы быть подругой Мик. Впервые мы увидели ее в воскресенье во второй половине дня в дискотеке «Балажо» на улице Лапп, куда она заходит по выходным, чтобы встретиться со своими подругами и потанцевать. Но по выходным в «Балажо» приходится быть постоянно на чеку, потому что нет отбоя от жиголо из стран восточной Европы, ведущих охоту на кошельки и состояния пожилых дам. Но Люлю не проведешь, и она никогда не попадется на эту удочку. В свои семьдесят пять лет она приходит сюда, чтобы повеселиться вволю и потанцевать под аккомпанемент аккордеона Джо Привата-младшего, сына короля «пианино на заплечных ремнях». Полька, вальс, ява, фокстрот, танго… все это представляется причудливой смесью доброго старого дансинга с танцплощадкой в самом сердце квартала Бастилия, ныне обезличенного продавцами панини и псевдороскошными барами, который не имеет ничего общего с районом, где когда-то нашли прибежище маргиналы всех мастей и девицы легкого поведения.

И ей тоже вручили медаль, медаль за доблестный труд, которую она повесила в своей каморке консьержки на улице Бальзака в VIII округе над маленьким столом, где гордо выставила напоказ подарки и сувениры жильцов и собственников дома, привезенные ими со всего света (плюшевые игрушки, примитивные безделушки и пустячки в стиле дешевого китча, кварта vino tinto, красного итальянского вина от авиакомпании «Алиталия»). Но есть в доме и те, кто не захотел утруждать себя подобными глупостями.

Люлю было шестнадцать лет, когда она приехала в Париж на работу. И ей пришлось труднее, чем Люлю Нантской,[26] ведь она была всего лишь Люлю Ландской. Сначала она работала горничной, потом консьержкой в богатых кварталах. И с тех пор прошло уже шестьдесят лет. Здесь она встретила своего мужа, каменщика и штукатура по профессии, с которым познакомилась на «балу для прислуги», так в то время называли концертный зал «Ваграм». Люлю – это консьержка, о которой можно только мечтать: всегда в хорошем настроении, всегда приветлива. «У меня нет расписания, я всегда на посту: кто-то же должен открывать дверь». Она одна из тех немногих, об исчезновении которых вследствие установки домофонов вы будете сожалеть. Люлю без устали рассказывает о великих и известных людях, с которыми ее сталкивала жизнь, и не только на работе. Она, например, нам сообщила по секрету, что ее сестра вышла замуж за графа, так что с технической точки зрения она теперь тоже графиня. Хотя о господине графе она не может вспоминать без смеха: «Он считает, что я вульгарна, – говорит она, стоя перед нами в домашних туфлях с гордо выпрямленной спиной. – Графиня, консьержка – все едино!»

Жинетта

Жинетта Мон может за себя постоять. Последняя из четырнадцати детей в семье. «А что ты хочешь, это формирует характер. Я научилась бороться и защищаться, мне это очень помогло в жизни».

Из сорока четырех лет, проведенных ею в Париже, девятнадцать она прожила в XIX округе, на улице Мо. Но рост цен на недвижимость вынудил ее перебраться на другую сторону переферика, в Пре-Сен-Жерве. Она любит повторять, что никогда не жила дальше, чем в восемнадцати километрах от Парижа. «Видишь ли, моя козочка, я люблю проводить вечера вне дома, и меня бы не устраивало, если бы в 8 часов все уже было закрыто».

Закончив обучение в тринадцать лет, в восемнадцать она вышла замуж. Она тоже хотела стать артисткой. В юности она писала стихи, пела, участвовала в радиопередачах. «Но моя мать сказала, что у нее и без меня шутов в доме хватает». Десять лет она проработала на конвейере, на заводе Маршала в Пантене по производству автомобильных фар. «Когда я узнала, что парни из моей бригады получают значительно больше, я уволилась». В ней проявилась феминистка. Затем Жинетта занялась продажей газет и журналов, потом торговала, чем могла, до того дня, когда в сорок восемь лет по совету своего сына она не открыла для себя парижскую ночную жизнь. Одно время она содержала раздевалку в ночном клубе Bains Douches, затем была уборщицей туалетов в отеле «Элизе Матиньон». «Я там такого насмотрелась! Некоторые так напивались, что их приходилось выносить чуть ли не на руках. Хотя ко мне все хорошо относились. Полански, например, он мне симпатизировал и купил мою книжку стихов, которую я издала на свои деньги и которую я назвала «Женские поэмы». Жинетта показала нам два диска, первый от 1968 г., навеянный событиями тех дней. «Ты не высок и не хорош собой, но я люблю тебя, ты совсем не похож на жиголо, но я люблю тебя…»

Две из ее песен даже прозвучали на волне радиостанции Europe № 1. «Один человек, пользующийся влиянием в этих кругах, сказал мне: “Чтобы добиться успеха, нужно либо платить, либо спать!”» – рассказывала Жинетта, и сегодня чувствуя себя оскорбленной. «Я ему ответила: “Я привыкла задирать рукава, но не юбки!” Может, я должна была бы согласиться, у меня тогда не было бы проблем с деньгами!»

Жинетта – прирожденная оптимистка, хотя жизнь ее не щадила. И она философски добавила: «Слава, популярность – все это не для меня…»

«Гласная в слове апаш»[27]

У мисс Тик хрипловатый и грубый голос курильщицы крепких сигарет Gitanes. Ощущает ли она себя свободной? Вне всякого сомнения! Вот уже на протяжении двадцати пяти лет она заставляет парижские стены рассказывать нам ее истории, истории женщины, искушенной в искусстве соблазнения и пользующейся успехом у мужчин, расписывая столичные дома при помощи трафаретов. Может быть, вам случалось столкнуться с ней ранним утром в сопровождении непременного помощника, красивого статного парня, в тот момент, когда она покрывает граффити стены домов в XVII, XIX округах и на Бютт-о-Кай в XIII округе, где находится ее мастерская. Как правило, на ней маленькое черное платье и велюровые перчатки (потому что аэрозольный баллон пачкает руки).

Вы ожидали увидеть грубоватую женщину-вамп, но на самом деле перед вами Арлетти в норковом манто и очках от солнца («роскошный атрибут в качестве альтернативы бедности») с примесью Мортисии Адамс.[28] У нее длинные, черные как смоль, волосы, обрамляющие лицо, глаза, подведенные черным карандашом, ярко-красные губы и ногти, покрытые черным лаком. «Париж – это консервативный, реакционный город, – говорит она со скорбной миной на лице. – Ни одно из культурных учреждений никогда не оказало мне помощи и поддержки». И хотя сегодня ее полотна и эстампы продаются во многих галереях, она продолжает творить на улице, потому что здесь она выросла, потеряв в раннем возрасте родителей.

Проиграв судебный процесс, который начал против нее один из владельцев разрисованного ею дома, она теперь спрашивает разрешение, прежде чем покрывать стены женскими силуэтами, воплощающими возвышенный и идеализированный образ парижанки – элегантной и свободной, одновременно вызывающей и дерзко-беззащитной, у которой всегда под рукой афоризм на все случаи жизни и по любому поводу: «Я переспала с целой армией чувств», «Я не только забавляю, я заставляю задуматься», «На любовь не скупятся», «Никаких идеалов, только высокие идеи». Или наш любимый афоризм: «Испытав все в этой жизни, я собираюсь пойти по второму кругу».

«Я всегда писала стихи, в сюрреализме я черпаю вдохновение. Когда я была подростком, я читала стихи Превера и Кокто в кабаре». Она с пренебрежением относится к тому, что о ней думают окружающие, поскольку ей, чтобы не зависеть от чужого мнения, вполне хватает ее родословной чистокровной парижанки.

Женни Бельэр, то еще создание

Она воплощает все излишества и крайности парижской скрытой от посторонних глаз ночной жизни начала 80-х годов. Травести, страдающая ожирением полукровка, задававшая тон у дверей легендарного «Паласа», в прошлом модного ночного клуба, где смешение всех цветов кожи и всех слоев общества было обычным явлением, она любит говорить парадоксами и не стесняется в выражениях. «Я себе такой живот отрастила, что уже тысячу лет не видела свою киску». «А мне нравятся те, кого не принимает общество, его изгои. Но теперь на улицах не увидишь ни травести, ни разных разодетых красавчиков, ни экстравагантных личностей. Для них больше нет места в городе. Париж стал нетерпимым. Стоит только выйти на улицу, как тут же найдется кто-нибудь, кто примет тебя за шлюху».

В пятьдесят один год это «создание», которое судит о людях по тому, насколько необычно и странно они выглядят (никогда по степени известности их имен или по размерам их банковских счетов), носит шуршащее при малейшем движении бубу (африканскую тунику), множество украшений, тюрбан и насмехается над культом внешности и показной роскоши: «Когда я слышу, как одна подружка уличает другую в том, что она крашеная блондинка, мне всегда хочется ее спросить: «Скажи, а у твоего мужа яйца настоящие или он носит протезы?»