Егор Иванов - Безымянный. Рассказы

• Название: Безымянный. Рассказы
• Автор: Егор Иванов
• Жанр: Русское современное

Здесь главное – это не перипетии главных героев, а наполнение. Художественность в чистом виде, игнорирующая всякое содержание. Вернее, в таких текстах, как в музыке, содержание может появиться неожиданно, и оно непременно будет у каждого внимающего свое.

---

Безымянный Рассказы Егор Иванов

© Егор Иванов, 2017

ISBN 978-5-4485-2072-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

°°°°°Надя

Я отдала бы всё за то, чтоб только быть

Хоть чьей-нибудь на этом дне Вселенной,

Чтобы, в конце концов, торжественно остыть

В заботливых руках любви обыкновенной1

– В камеру не смотреть?

– Да-да, на меня.

– Хорошо.

– И так, расскажите, пожалуйста, о тех результатах, которых удалось достичь за эти пять лет.

– Никаких.

– То есть…

– Мы не продвинулись ни на шаг в изучении этого феномена. Он не даёт новых загадок, но и на прежние вопросы отвечать не спешит.

– Оттуда ещё никто не вернулся?

– Нет. Эта чёрная дыра только забирает. Все, кто провалился в неё – исчезли.

– И подкопы не дают результатов?

– Нет. Чернота – плоская, как будто на лист бумаги разлили чернила, а они растеклись идеальным кругом и не промочили бумагу насквозь.

– Была совершенно сумасшедшая идея – сбросить на черноту атомную бомбу.

– Эта идея и сейчас есть. И поверьте, если что-то произойдёт, то её обязательно запустят.

– А что-то может произойти?

– Странный вопрос, учитывая, что пять лет назад посредине улицы образовалось это нечто.

– Год назад эту темноту сделали общественным достоянием. Памятником, если хотите…

– Главное – ограждение повыше.

* * *

На востоке появились первые лучи солнца, пробивающиеся сквозь густой мрак туч и стремящиеся одарить землю своим теплом, как близкие люди развевают тёмные думы и волнения. Но он где-то в тысяче километров от неё и сейчас готовится оторваться от земли и долгие и холодные полгода смотреть на мир с высока.

Рассвело. Часы пропищали семь.

– Алло?

– Да-да. Говори!

– Мы отправляемся на станцию. Взлёт через пару часов.

– Ты поел?

– Думаю, даже больше, чем нужно.

– Сколько ты можешь говорить…

– …не знаю…

– …я хочу долго!

– Конечно! – она услышала, как он улыбается. – У меня ничего нового. Вчера прошли последнюю подготовку. Ночь спал на удивление хорошо.

– Я снилась?

– Да, думаю, да. Ты же знаешь, я не помню снов. Если только чужие.

– Я вчера приготовила салат, значит. Нарезала огурчики, всё как надо. Потом стала резать колбасу и позвонила Юла. И знаешь что?

– Кот стащил колбасу?

– Нет, Юла беременна!

– А как же салат?

– Какой салат? А, не знаю. Сестра доделала. Ты меня слушаешь вообще? Полгода, между прочим, не услышишь.

– Ещё как услышу. Там специальные аппараты стоят. Они прослушивают таких, как ты…

– Это каких?

– Звёздочек на Земле.

– Ха! Это мило, но прошлый век!

– Быть современным – банально.

– Хочу фото из космоса.

– Своё?

– Да нет там никаких таких систем! Нет же?

– Не знаю, милая. Не знаю, что там есть, кроме пустоты.

– Здесь её тоже полно, даже больше, чем там.

– Нам пора.

– Но это же недолго!

– Надя?

– М?

– Я тебя люблю.

Небо было так близко, словно, вытянув руку, можно было задеть его, и оно лопнет как мыльный пузырь, а звёзды посыплются огромными каплями. Любовь к небу научила его терпеть безответные чувства, которые наполняли его душу каждую ночь. Но с момента их знакомства прошло уже немало лет. И теперь он не боялся протягивать руки к нему – всё равно не достать. А между ними ещё было стекло окна. Непреодолимая невидимая граница, которая нарушала единство. Он молча озирался по комнате в поисках нового вдохновения или мысли, что могла бы увести его по другой тропе. «Слабость» или «сладость»? Поменяй только букву. Чтобы не упустить крошечную, как птичий паёк, идею, он стремглав летел к столу и записывал её карандашом на бумаге – его можно стереть и не следа не оставить за собой.

Книги. Он не просто любил читать их. С неподдельной нежностью он листал их тонкие и мягкие, словно кожа девушки, странички. Когда-нибудь его мысли также напечатают на сереньких листах двенадцатым кеглем. Но слишком много времени прошло с момента их знакомства. И, быть может, он стал забывать. А там, где раньше было полно – теперь пусто и зияет чёрная дыра, которая впитывает в себя все чувства… Скорее, она, как бездонная пропасть, забирает всё, и ничем её не заполнить. А ведь ему так хочется, чтобы его талант оценили, чтобы он, придя домой, распаковал первый экземпляр книги, вдохнул запах типографского клея, прохрустел страничками, спрессованными огромным станком, а затем, наслаждаясь совершенством чёрно-белых страниц, поставил своё творение на полку. Но нет. Стены остаются молчаливыми, даже когда в них летят вазы или тарелки, они никогда не говорили и не проронят слова ни завтра, ни через месяц, ни через тысячу лет.

За окнами пугали ночь огни фар автомобилей, водителем которых плевать на лёгкость его слога, выражение мысли, её полёт, метафоричность текста, филигранную очередность букв, сложенных в слова, как дом – кирпичик к кирпичику, также плевать, как мужчине, который, вырвавшись от исполнения мужских обязанностей затянуть сигарету на балкон, сплюнул вниз. Смачный плевок громко разбился об асфальт, потревожив ночную тишину. Должно быть, с таким же звуком расплющился бы о землю и писатель. Но смелости хватает лишь на то, чтобы презирать других, убивая чужой энтузиазм едкими фразами из историй именитых авторов.

Холодильник всегда пустовал. Писатель утолял творческий голод печёными булочками, недоваренными супами и вонючими консервами. После он садился и, пугаясь белого листа, застывал в позе нескончаемых мук, когда должны были рождаться чудеса, славящие его имя, но один за другим выходили демоны, заставляющие его пускаться наутёк от муз, которые и так не снисходили на него.

Тогда он подходил к зеркалу, пытался найти эту дыру, которая чернела в его груди. Он чувствовал её, закидывал в неё еду, а затем и буквы романов, людей, вырезанных из памяти, но ей было всё равно. «Давай же», – говорил он. Но писанные им слова казались уже бывалыми в литературных боях, причём закончили они сражения отнюдь не с победой. Свалив все учебники и словари по литературе в кучу, добавив к ним сборники цитат и афоризмов, достав с дальних полок энциклопедии мира, он решил искать вдохновение тщательнее, усерднее, лучше, как собака, которая ищет под снежными завалами людей, пусть даже найдётся мёртвый, главное – не терять надежду, что следующий будет живым.

Писатель мечтал о красивых завтраках, таких, чтобы белая скатерть оголяла старинное дерево круглого стола, словно великолепное платье без лишнего даёт взглянуть на тело девушки. Бронзовая турка с только что сваренным кофе была бы окружена фарфоровой посудой – чашкой и тарелочкой, розеткой с сахаром и кувшином с отборным сливками. Два свежих круассана соседствовали бы с тарелочкой мюсли, сушёными и свежими фруктами. Открытая дверь балкона пускала бы в уютную столовую звуки просыпающегося города: стук каблуков по асфальту, урчание двигателей редко проплывающих автомобилей и звонкие крики голодных птичек. А ещё лёгкий ветерок, колыхая тонкую штору, приносил бы прохладный аромат только сбежавшей прочь ночи. Но по утрам он шёл мимо огороженной от спешных до решений смутьянов поколения социальных сетей чёрной дыры к жёлтому магазину, где покупал то да сё, чтобы попить да поесть. По пути он иногда заглядывал к охраннику нового памятника человечества, который без толку терзали учёные и военные, журналисты и проповедники. Каждый ладил на свой такт: одни восхищались великой силой природы, другие подозрительно косились на иностранцев – не иначе как новое оружие, третьи в поисках сенсации допрашивали всех подряд, последние молили Бога простить грехи.

– Как дела? – кричал иногда писатель охраннику.

Тот высовывался из зелёной будки, возвышавшейся над всеми ограждениями и похожей на голубятню, и часто без улыбки рассказывал, как кто-то ночью пытался пробраться сквозь бетонные заграждения и сигануть в пустоту с криками – «теперь-то веришь?!».

– Подстрелил его, – устало сказал стражник чёрной дыры, – приезжали уже полицейские, скоро, наверно, уже и реагировать не станут.

– Почему?

– Так работы им прибавляется, каждый день кто-нибудь да захочет скинуться…

– …скинуться…

– Ага, тут на днях актёр какой-то пришёл, говорит, не могу больше так, устал.

– Актёр? Как звать-то?

– Да, может, и не актёр, дурной какой-то. Ему проповедники в след – покайся, покайся, много глупостей наделал. А он якобы за экскурсию заплатил и суёт мне билетик. Не пустить нельзя, а следить за одним – другим шанс даёшь.

– Ну и что он? Прыгнул?

– Записку на «берегу» оставил. Написал: «Не хочу быть забытым инвентарём, который хранят за кулисами. Выход найти не могу». Ну, или как-то так. Я-то уж не совсем запомнил.