Сергей Семипядный - Восходящие вихри ложных версий

• Название: Восходящие вихри ложных версий
• Автор: Сергей Семипядный
• Жанр: Русское современное

Оперуполномоченный уголовного розыска Гвидон Тугарин постоянно, независимо от «времени суток и влажности воздуха», ощущает себя вовлечённым в «движения криминальной атмосферы планеты». Обладая «развитой способностью к умственным упражнениям, пульсирующим сознанием и деятельной совестью», он с неизменной самоотверженностью следует по маршруту отработки избранной версии совершения преступления, имеющей полное право быть опровергнутой в результате изобличения истинного преступника.

---

– Или боятся сказать правду! – смысловую напряжённость сказанного Гвидон обозначил воздетым кверху указательным пальцем. – И такой вариант очень вероятен. Особенно в наше время.

Шмехов шевельнул бровями – всё, мол, возможно. Молчаливое движение бровей Шмехова, с равнодушной небрежностью уронившее очевидную тень сомнения на высказывание Тугарина, обрело признаки гнетущей силы. Гвидон молчал, однако эмоциональный ущерб был налицо, и мужественно сдавливаемые эмоции грозили выбросить упругий горб веера ненужных слов. Бессловесное и неуклонное напряжение воли нарушало энергетическую структуру Гвидона Тугарина.

– Данный случай… отягощён… специфическими обстоятельствами.

Гвидон произносил эти слова и морщился – он был недоволен собою.

– Ему кто-то угрожал? – равнодушно произнёс Шмехов.

– Он был одним из нескольких человек, находившихся в городском морге в тот именно момент, когда оттуда исчез труп покойницы! – Тугарин говорил с неумолимо возрастающим воодушевлением. – Представляешь? Труп неживого человека! Волков или опасный для кого-то свидетель, или… участник преступления. И это однозначно! И ничуть не удивлюсь, если сейчас не застанем Волкова в живых! – заключил Гвидон, непроизвольно ускоряя шаг.

Шмехов и бровью не повёл (Тугарин был весь внимание), только судорога недовольства, это когда Гвидон прибавил шагу, сбежала по его лицу. Тормозные механизмы бесповоротно отказали. Тугарин, схватив Шмехова за руку, оттащил его к пыльным кустам акации и, размахивая свободной рукой и придерживая, как придерживают гремучую якорную цепь, рвущийся ввысь голос и энтузиазмом нейтрализуя возможные противоречия, выбросил звенья причинной обусловленности волнующих событий.

Спустя минуту Шмехов выглядел убеждённым идейным сторонником предложенной ему Тугариным эффектной конструкции, однако скоропалительная чувствительность обрушенных на него аргументов воздвигла энергетическую стену некоего нечистого побуждения. Шмехов догадался, что при случае он не без некоторого удовольствия полюбовался бы на явление внезапного краха столь шумного построения. И опустил глаза. Если произвести мыльный пузырь даже и очень и очень большим – всё равно не всякий поверит, что им можно играть в мяч.

А Тугарин уже приступил к озвучиванию давно его сознанием оформленного плана опроса Волкова, несложного по схеме, однако со многими подробностями, по мнению Шмехова, незначительными и ненужными.

– Ну, договорились? – заключил Гвидон почти утвердительно, лишь слегка изогнув произнесённое вопросительной интонацией. – Так и будем действовать. В кратчайшие сроки на режиме зависания.

Волков, немолодой мужчина похмельного вида, лежал вдоль правой стены палаты, почти напротив входа. Сквозь голубые глаза с приспущенными веками экзистенциальная тоска зримо изливалась на потолок больничного цвета. Из глубины и мрака внутренней бесконечности. Он словно бы застыл на излёте сверхчувственного созерцания и видел, кажется, в эту минуту нечто надземное, таинственное и непостижимое.

Он – биологическая оболочка личности, для которой, как будто, бурные события века утратили актуальность. Лишь гаммы жизненных коллизий, разбуженные повеявшей прохладой вечного холода, терзают стены храма совести. Эпически спокойное отношение к смерти не особенно охотно нисходит даже и на работников морга.

Впрочем, по заверению лечащего врача, травма Волкова не относится к разряду смертельно опасных.

– Только вот, – добавил врач, этакий Жванецкий в белом халате, – мучит нашего пациента одна, но пламенная страсть, именуемая в народе пагубным пристрастием. Выпить, знаете ли, любит. И очень тяжело переносит вынужденную трезвость.

На вопрос Шмехова врач сообщил, что в момент получения травмы Волков находился в средней степени опьянения.

Узнав, что посетители пришли к нему и что они из милиции, Волков заметно взволновался и как бы чуть смутился. Пока Тугарин и Шмехов брали стулья и усаживались около его кровати, Волков искоса поглядывал на них, и взгляды его имели оценивающий оттенок.

Прежде чем сесть, Тугарин сделал максимально строгое лицо и спросил:

– Так значит, вы, гражданин Волков, государство обмануть хотите? Уверяю вас, обмануть государство очень сложно.

– Да нет… Почему… – смертоносная, прямо-таки, бледность волнения окатила лицо Волкова. – Я правду говорил. Меня, ещё в «скорой» когда везли, спрашивали… – Волков говорил неуверенно, следя за своими руками, без видимой нужды оправляющими одеяло.

– А я утверждаю, что хотите обмануть государство, – продолжал настаивать Тугарин. – Вы хотите и вредность заработать, и, одновременно, здоровье сохранить. Разве не так? Вы для этого пошли работать в морг?

Поняв, что это шутка, Волков улыбнулся, не вполне радостно, сквозь завесу тягостных переживаний, и неожиданно для самого себя сказал:

– Соточку бы щас.

– Увы, – ответил Тугарин. – Из зоны комфорта вы выпали в зону воздержания. Вопрос. Выпали по собственной воле, или вас выбросили? Назовите их имена, клички, приметы – всё, что о них известно. Темнить не советую. Мы знаем больше, чем вы предполагаете. Итак, кто и за что – это раз, второе – укажите, пожалуйста, их координаты.

Таким образом, Гвидон с самого начала нарушил им же самим разработанный план разговора с Волковым. Тугарин и Шмехов намеревались вначале терпеливо выслушать ответ Волкова на простенький вопросик о том, что случилось, а уж потом задавать вопросы с подтекстом специального назначения.

И теперь Шмехов был недоволен. Он, конечно, предпочёл бы послушать вольное изложение потерпевшим версии происшедшего, неторопливо укладывая на весы своего опыта предлагаемые посылки. Необходимо время на то, чтобы энергия мысли соединилась с интуицией, этим внутренним центром чувств. К тому же довольно длительное и непродуктивное молчание Волкова наводило на мысль, что в безбрежном море речевых коммуникаций Тугарин избрал неверный маршрут.

– Но я же их и не знаю совсем, – заговорил Волков, взглядом отыскивая собеседника (выбор был небольшим), который был бы в наибольшей степени готов поверить его словам. – А за что? – Волков пожал плечами. – «Дай закурить!» – «Нету» – «Ну, получи с улыбкой!» И – понеслась… А их трое…

– Приметы их опишите, – предложил Шмехов.

– Ну, приметы… Молодые, здоровые… Один высокий такой, а другой, как бы это сказать… А второй такой… Даже и слова не подберёшь…

– А вы попробуйте, – сурово произнёс Тугарин. – Джуме Джумаевичу Джумаеву было ещё труднее изъясняться на языке человеков.

– А кто это?

– Человек, стаей волков воспитанный. С младых ногтей.

Тугарин и Шмехов долго и неутомимо опрашивали-расспрашивали Волкова. В результате совместных усилий словесные портреты преступников были составлены. Был и побочный результат – сохранение ряда старых и возникновение новых вопросов. Как у Тугарина, так и у Шмехова.

И Шмехов стал выяснять, подробно записывая, кто где стоял, как выталкивали Волкова из поезда и какие при этом действия совершал каждый из троих напавших на него. За какие части тела и одежды хватали потерпевшего и за что цеплялся сам Волков, не желавший, по всей видимости, расставаться с зыбкой почвой стремительно летящего электропоезда.

Гвидону познавательная ценность этих всех вопросов представлялась невысокой. Он ёрзал на стуле, предполагая ближайшую паузу заполнить мощью своего решающего вопроса. И данное словесное обращение, требующее ответа, уже коснётся непосредственно событий, происшедших в морге. И как не известно было Волкову, что Тугарин не из линейной милиции, которую могут интересовать лишь взаимоотношения между Волковым и железной дорогой, тем значительней должен был оказаться эффект от смещения разговора в пограничную плоскость морга.

– А теперь я хотел бы услышать от вас, – заговорил Тугарин, когда настало его время, – что именно вы видели из ряда вон выходящее на своём вчера, простите, на своём позавчера рабочем месте, в морге?

И с громким щелчком выбросил указующий перст к носу Волкова.

Волков, казалось, отшатнулся назад, что, впрочем, едва ли было возможно вследствие непреодолимо горизонтального положения больничной кровати. Кончик его носа, усеянный крупными порами, и лоб покрыли приплюснутые капельки испарины.

– Говорите, Анатолий Никифорыч. И никого не бойтесь, – не отводя глаз, ободряюще кивнул Тугарин.

Волков молчал. Замешательство его было ещё более глубоким, чем это можно было предположить минуту тому назад.

– Расскажите нам всё, что видели! – не отступал Гвидон. – Не бойтесь.

– Что же вы молчите? Вас спрашивают, а вы молчите и молчите! – присоединился к Тугарину Шмехов.

Волков с пристальным вниманием испуга следил за пришельцами и ничего не отвечал.