Иван Аврамов - Свидание с социумом

• Название: Свидание с социумом
• Автор: Иван Аврамов
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2017

В рассказах киевского прозаика Ивана Аврамова, а некоторые из них вполне могут претендовать на роль мини-повести, действуют самые обычные люди. Обстоятельства и условия, в которых они совершают те или иные поступки, любят, ненавидят, тешатся или страдают, тоже самые заурядные, привычные. Однако их вполне достаточно для того, чтобы нравственная природа человека проступила ясно и отчетливо. Знакомство с книгой «Свидание с социумом», переносящей читателя то из Киева в степное Приазовье, то наоборот, заставит его убедиться в мысли, что рано или поздно перед каждым сущим на земле наступает необходимость сложного нравственного выбора, продиктованного реалиями нашего переменчивого, мятущегося, капризного, не всегда понятного мира. И, конечно же, важно не ошибиться, сделать так, чтобы не потерять потом уважение окружающих и уважение к самому себе…

---

Мы хохочем. Вызывающе громко. Наши очаровательные соседки подозрительно косятся на двух гогочущих остолопов, потом внимательно оглядывают себя – может, что не в порядке? Наконец, бросают на нас полные презрения взгляды и идут в воду.

– А ведь девчонки ничего, а? – спрашивает Орест, и я вижу, как он сглатывает слюну. – Надо попытаться их снять. Как думаешь, мудрый граикос?

– Пожалуй, ты прав, потомок отважных сарматов, – в тон ему отвечаю я. – Но, может, обратим наши взоры на более зрелых дам? Юные крепости требуют более длительной осады. Эти красотки отнимут не менее двух-трех дней. А для женщины бальзаковского возраста понадобится 2–3 часа.

– Ты весьма осторожен, мудрый граикос. И явно не в ладах с Хроносом. Этот ваш бог времени все поставил с ног на голову. Украина с некоторых пор социальные революции приемлет, и от сексуальной ей тоже не отвертеться. Тридцатилетнюю женщину, возможно, придется уламывать дольше, чем шестнадцатилетнюю девственницу.

– Скорее всего, правда на твоей стороне, проницательный потомок сарматов. Но ты чересчур оптимистичен. Вот вручу тебе сейчас диогеновский фонарь и попрошу отыскать на всем этом пляже хотя бы одну шестнадцатилетнюю девственницу. Бьюсь об заклад, не отыщешь ни одной.

– Еще бы, – улыбается Орест, – пляж-то пустой… Спирос, а тебе не обидно, что греки ныне не те, что прежде? Ведь что такое эллинизм сегодня? Не в истории, а именно сегодня? – Честное слово, этот мой корешок Орест обладает даром неожиданных, как инсульт, вопросов.

– Нет, не обидно. Всякому овощу свое время. А если по-научному – я сторонник гумилевской теории этногенеза. Ее придумал Лев, сын Николая… – Можно было бы и не пояснять, Орест знает их обоих. – Каждые народ, нация проходят свой путь развития, где подступы к расцвету, сам расцвет, упадок. Любой грек прежде всего устремлен в прошлое. Двуликих Янусов среди эллинов нет, а вот одноликих – навалом. Пусть сказано чересчур сильно, но это так.

– То есть, спроси любого эллина, какого он роду-племени, чем славен, и он обязательно начнет с Гомера, Платона и Архимеда?

– Вот-вот. Американец похвастается «шаттлами», разгулом демократии и тем, что давно не курит и не пьет, что у него двухэтажный коттедж и три машины, а грек, будь он из Афин или отсюда, из мариупольского Приазовья, обязательно завязнет в лабиринтах крито-минойской цивилизации, швырнет в глаза ослепительный блеск микенского золота, похвастается самыми известными в мире мифами и утонченной рациональностью законов простоявшей тысячу лет Византии и не преминет добавить, что когда остальная публика еще лазала по деревьям, даже не догадываясь взять и спуститься на землю, эллины уже располагали целым сонмом богов, в честь которых возводили прекрасные храмы, уже писали философские трактаты и заключали мир на время Олимпиад… Этакое милое хвастовство, весьма, на мой взгляд, простительное.

– Конечно, – соглашается Орест, – у каждого народа есть своя, как правило, симпатичная слабинка. Евреи, положим, ненавязчиво подчеркивают, сколько из их среды вышло интеллектуалов, гениев науки и искусства. Больше всех, если не ошибаюсь, нобелевских лауреатов среди американцев. Но в процентном соотношении по национальному признаку (имеется в виду происхождение) лидируют евреи. Так подумаешь отстраненно – и вправду народ, избранный Богом.

– Опять-таки – теория этногенеза. Сейчас время евреев, американцев, завтра, глядишь, наступит час китайцев или черной Африки. Я, кстати, не раз думал: если бы в античные времена существовала Нобелевская премия, по числу ее лауреатов древние греки не имели бы равных. Десятки, сотни блистательных имен, с которыми связаны эпохальные открытия, не стареющие по сей день. Пифагор, Демокрит, Левкипп, Анаксагор, Эсхил, Софокл, Еврипид, Геродот, Фидий, Феокрит, гений любовной лирики Сафо, та самая, которая «в венке из фиалок». Иные эпохи – и подобными созвездиями блещут другие народы. Так, видимо, продиктовано свыше. Каждому овощу…

– Да-а, – раздумчиво тянет Орест, – народы – как люди. Рождаются, взрослеют, расцветают и старятся. Спирос, а сколько лет вы живёте здесь, на Азовском море?

– Больше двухсот тридцати. Несколько десятков сел да стольный град Мариуполь – все владения ГДР.

– ГДР?

– Да, – смеюсь, – ГДР. Греческая Демократическая Республика.

Наши соседки лениво, расслабленно выбредают из моря. Их мокрые тела блестят на солнце и кажутся еще красивее и соблазнительнее. Но на них гляжу я, а Орест смотрит на меня.

– Спирос, а ты очень… хитрый? – Ну и парень, что ни вопрос, то как серпом по коленным поджилкам.

– Наболтали? – свирепо рычу, конечно же, понарошку, он так и трактует мой «праведный гнев», растягивая в улыбке сочные губы, к которым мягко стекают негустые светлые усы. – Сказали, там, где грек прошел, там нечего делать еврею? Знаешь, Орест, я не очень хитрый, а очень умный. То есть, коль умишко есть, то человек на большую, изящную хитрость способен, однако ее не делает. Что-то не пускает. Может, тот же избыток ума. Может, совесть, воспитание. Вот, смотри. Ум выстраивает хитромудрый план, это с одной стороны, с другой же – опять-таки ум, но еще и совесть, но еще и воспитание остерегают, что это некрасиво ни перед людьми, ни перед Богом. Конечно, греки издревле люди смекалистые, предприимчивые, разворотливые, им палец в рот не клади. Мне в Феодосии тамошние ребята рассказали легенду о хитрости эллинов. Когда те впервые высадились на полуостров, их приветливо встретили местные племена. Вместе преломили хлеб, выпили вина. Сыны Эллады, которым новые места понравились, выразили желание обжиться здесь. Вождь и спросил, сколько им понадобится земли. Не больше, чем сможет занять эта свежевыделанная овечья шкура, ответили те. Тот, естественно, удивился, но дал согласие. И тогда потомки Одиссея острым ножом нарезали из этой шкуры такую нескончаемую тончайшую нить, что обнесли ею чуть ли не треть полуострова. Местный вождь, когда постиг наконец хитрость пришельцев, ахнул, за голову схватился. Но куда денешься – слово ведь дал… Сказка, конечно, но доля истины в ней есть. Слово «Крым», кстати, происходит от греческого «кримеа» – «отвесный, скала». Знаешь, у Флобера в «Саламбо» встречается – «ленивый, как грек». Уж не знаю, насколько прав классик. Если это и так, то, скорее всего, эта их лень проистекала от сибаритства в эпоху позднего эллинизма. Было времечко, когда греки разнежились.

– Забавно, – сказал Орест, – весьма забавно. Значит, твои соотечественники подсунули местным дикарям большую каку.

– Выходит, так. Это потому, что среди них не было меня. Я не позволил бы оттяпать у племени половину владений. Кстати, только что меня осенило. Хочешь, доложу об итогах очередного этимологического изыска? «Какос» – по-гречески «плохой». Может, отсюда и нашенская «кака»? И смысловое, и звуковое тождество бесспорно.

– А почему говорят – «соленый грек»? Я, когда в автобусе сюда ехал, услыхал от одной тетки.

– Страсть как любят все пересаливать. Рыбу соленую обожают. Пресную воду не признают, – это я уже начинаю гнать тюльку. – Жажду утоляют исключительно морской водой. Если таковой поблизости нет, бухают в бачок с колодезной пачку соли. Натурально, кровь у нас до того соленая, что, если где упадет капля, через час там сверкает кристаллик соли.

Орест так громко смеется, что две девчонки-соседки косятся на нас не с холодным – прямо-таки ледяным презрением. Может, они презирают нас за то, что мы никак не оторвемся животами от песка и не подсядем к их желтенькому, в алую полоску пледу.

Откуда-то Орест извлекает булавку – предусмотрительный парень, а вдруг в море схватит судорога, и предлагает:

– Давай-ка уколю. Хочу убедиться, не отходя от кассы.

– Ага, – прячу я руку, – нашёл дурака.

– Жаль, – с наигранным разочарованием произносит он. – А я уж обрадовался, что сэкономлю на соли. Пособирал бы на пляже кристаллики…

Взрыв нашего смеха заставляет девчонок повернуться к нам спинами. Ясное дело, мы для них теперь не существуем вовсе, мы отныне – пустое место.

Ничего не остается делать, как оторвать свои бренные, отяжелевшие тела от песка и понести их в море.

Я беспрестанно ныряю – иначе вкус купания не улавливаю. А Орест, который преодолел тыщу с лишним верст, дабы увидеть море, напоминает благовоспитанную барышню. Он бережет волосы, не мочит их, плавая осторожно – говорит, не уверен, что в пансионате работает душ с пресной водой. Для истого горожанина это немаловажно.

В море заходили вместе, потом я незаметно оторвался, ушел на глубину, оставив Ореста там, где по горло. Беру курс на сближение, ныряю и метров двадцать пять безупречно прохожу под водой. Отфыркиваюсь в каком-то метре от Ореста, уставившись на него выпученными, залитыми водой глазами. В ушах ее тоже изрядно, потому очередной вопрос моему новому другу приходится повторять дважды. Он, оказывается, спрашивает: