Марик Лернер - Барабан бьет сбор

• Название: Барабан бьет сбор
• Автор: Марик Лернер
• Жанр: Боевая фантастика

Война закончились. И что дальше? Ты как был человек второго сорта, так им и остался. Ордена после демобилизации годятся лишь звенеть перед девками. Денег надолго не хватит. Если ты не один, а с товарищами, то есть масса разных вариантов. Создать банду, например. Но это мелко. Есть вариант поинтереснее. Собственная партия звучит лучше.

Почему в королевстве Шиол часть жителей не имеет равных прав? Ответ на самом деле известен. Данные территории когда-то были захвачены и покорены с большой кровью. Прошли столетия, а вы все еще живете в протекторате. На дворе новое время и неплохо бы повернуть его в нужном направлении.

Дать цель людям задача нетривиальная. На этом пути одними лозунгами не отделаешься. Будет ложь, кровь и возможна смерть. Никто не может знать, к чему приведут твои действия. Зато приходит момент, и ты понимаешь, дело уже не в одних личных амбициях. Отступить, предав множество людей, нельзя. Наверное, безумие пытаться изменить мир, но только такие и могут добиться успеха.

---

Как и деревня, кладбище было старинным и давно расползлось с первоначального маленького участка по здешним холмам, благо почва глинистая и никто не претендовал что-либо сажать. Зимой оно заносилось глубоким снегом, так что обнаружить без точного знания могилу практически невозможно. Да и в другое время не слишком выделялись. Все зарастало травой, чуть ли не в рост человека.

Горные Кланы не считали нужным особо выделять места захоронения и памятники не ставили. Каждый приходя клал камень в кучу у изголовья и всегда заметно кого вспоминают чаще, а к кому не наведываются. Да и не принято без причины захаживать на погост. Все знают: не стоит лишний раз тревожить покой мертвых. Здесь нашло последнее место не одно поколение Геллеров. Со времен восстания Ангуса они здесь хозяйничают и тут ложатся в каменистую землю.

Макс убрал с могилы желтые осеньи листья и принесенный ветром мусор. Встал на колени и долго молился. Услышат его печаль на Небесах или нет, не волновало. Он это делал не по обязанности, а от души. Поднялся и, отряхнув брюки, присел на маленькую скамеечку, с одобрением вспомнив дядьку Либана.

Тяжелый человек. Вечно молчит, смотрит исподлобья и вид угрюмый. Жесткий, упрямый и справедливый, готовый пойти против всех в принципиальном вопросе. Если уж примется веско говорить, не отмахивайся, на пользу. Зря не скажет. Недаром его вся округа уважала и внимательно выслушивала мнение. Уж до работы жадный как никто. Больной в поле выйдет и не остановится, пока необходимее не закончит. И не из скупости или страха перед будущим – не умеет жить по-другому.

Вот и здесь Макс не просил, а сделано все в лучшем виде. И оградку выложил, и каменную плиту под столик для угощения приволок, и место для удобного сиденья приготовил. А деньги – мусор. Не из благодарности за переводы Либан старался.

Тогда Макс долго бродил у дома на морозе не понимая как жить дальше. Единственный близкий человек умер и совсем не старая была мать. Сам не знал, о чем думал и ведь нашел его дядька и привел к себе. Так ничего и не сумел сказать, язык у него будто гвоздем прибит к челюсти, зато действовал. И Макс это запомнил. Как и что произошло два дня спустя.

Он достал из мешка хлеб, кусок сыра и бутылку казенки. Плеснул на могилу ровно половину, положил еду и сказав: «За тебя, мама», глотнул из горлышка, закусив горбушкой. Особо поведать нового ничего не имелось, он и так постоянно мысленно с ней обсуждал свои дела и ни с кем подобными вещами не делился, предпочитая помалкивать. Тревожить лишний раз мертвых заботами не считалось правильным. Ну да плевать ему на общество и его правила.

Он оглянулся на шорох листьев и обнаружил всю здешнюю власть в единственном экземпляре. Толстый, с красной рожей, моментально подсказывающей незнакомым с ним людям про любовь к выпивке, уже пожилой коренастый мужчина в мундире сержанта жандармерии, при гражданских брюках и отсутствующих сапогах. Когда-то он тоже повоевал и больше ни дня не трудился на земле. Пятнадцать лет службы в армии давали привилегии и возможность после краткого инструктажа выполнять обязанности надзирающего за законностью.

Уж насколько сержант Бодров знал криминальный кодекс, Макс охоты выяснять не имел, но обычно углубленные познания и не требовались. Очень редко в округе случалось нечто действительно серьезное, а подавляющее большинство происшествий решались полюбовно, без обращения к начальству. А посему жандарм изредка отправлялся с проверками в другие деревни в отведенном ему районе, не столько в надежде выловить правонарушителей, сколько в расчете на обильную кормежку и приятое времяпровождение подальше от жены и трех отпрысков.

А в промежутках его всегда можно было обнаружить на террасе единственного в здешних краях приличного (по местным масштабам) магазина, попивающего пиво, а то и что покрепче. Производство самогона на Патре было запрещено. Алкоголь монополия государства. Тем не менее, в горах его делали все, не пытаясь прятаться. Слишком дорого платить за акциз.

Покупали в основном для ублажения начальника или соседа, когда происходило нечто из ряда вон выходящее и требовалось поощрение за оказанную помощь. По будням прекрасно обходились продуктом своего изготовления. Если и появлялся с грозным видом жандарм, так исключительно с целью получить свою долю. За все годы он ни разу не составил протокол на самогонщиков. А поддатый пребывал регулярно.

– Ты, Макс? – прищурившись, спросил Бодров неуверенно.

– Я, господин сержант, – согласился тот. – Будете?

– Хорошая была женщина, – не ломаясь, принял жандарм бутылку и отхлебнул большой глоток. – Пусть Судья Всезнающий будет благосклонен к делам ее.

Говорил он на местном варианте крэльского, даром приехал двадцать с лишним лет назад из долины. При жене, известной склочным характером на всю округу, еще и не то выучишь. Шиольский в горах знали немногие, а она еще и принципиально не желала на нем общаться, громогласно поминая свою родословную, якобы тянущуюся от герцогов. Как при этом ее пламенная нелюбовь к королевству уживалась с неместным мужем (хотя и патраном) тайна была глубока и в детстве очень Макса волновала.

А обидного в его словах ничего не имелось. У кого другого вполне вероятно, не у Бодрова. Простой мужик без заумствования. Что на уме, то и языке. Вечных кривых намеков скорее от баб приходилось ждать. Мальчишек-то он еще в детстве отучил. Кому носом разбитым, а кому и ногой сломанной. Его одно время всерьез боялись в дереве и на прощанье он доказал – не зря.

– Кто сообщил про меня?

– Да… видела страниц, Ви то урадите… слом за нас?[5] – спросил Бодров насторожено.

– Не. Два или три дана. Ујак да посетите са породицом да разговарају.[6] Сам не заметил, как заговорил на диалекте.

Макс старательно делая серьезный вид показал на могилу. Затем вниз на дома.

– Это хорошо, – глубокомысленно сказал Бодров и допил остатки. – В городе оно интереснее, чем у нас. Он подумал и добавил: – А ты герой, что ж таким в наших краях делати.

В голосе прозвучала зависть. Сержанта Бодров выслужил, а вот наград не имел. Всем известная история из его уст, давно превратившаяся в сказку, повествовала о похлопавшем его по плечу командире полка. Видимо предел мечтаний. Имел Макс всех своих знакомых офицеров за редчайшим исключением. Было б кого уважать.

Самомнение у аристократов имеется и все. А кровь у всех одинаковая. За ним не меньше двух десятков фадзийских и два шиольских числятся. Правда, королевство о причине гибели двух своих военных не в курсе. Нема дурных рассказывать. Вон Шаманов спроводил навстречу с Верховным Судией капитана Гриффина, а он чем хуже? Эти были не менее гадостные типы.

– Конечно, конечно, – заверил жандарм, аккуратно ставя бутылку на землю. – Как ж не проведать родные места. Ежели шо – заходи.

Пусть к тебе Слиповы если что бегут жаловаться, подумал Макс, чувствуя за поясом приятную тяжесть пистолета. Тогда это вышло случайно. Сказать на похоронах «шлюхин сын» и не получить в морду? За кого они меня держали? За франтика городского? Убивать не хотел. Так вышло. Нечего было дурной головой о камень трескаться. А вот угрызений совести не чувствую. Ни тогда, ни сейчас. За слова тоже надо платить. За подобные – кровью. Уж кости бы я ему точняк переломал. И уж взяли монеты (даже не подозревал, что у дядьки золото есть) пусть попробуют возникнуть. По закону Клана мир заключили. Я буду в своем праве ответить.

– Удачи тебе, – вполне искренне пожелал Бодров, прощаясь.

Хороший в принципе мужик, никому гадостей не делал. И Максу в каком-то смысле помог. Вместо того чтобы волочь вниз в тюрьму из долины и устраивать шум, сработал посредником между семьями. Либан заплатил виру за убитого, а Макс на всякий случай отправился добровольцем войну. Торчать рядом, неизвестно долго ли стерпят родственники. А так все довольны. А уж в окопах Бог решил – жить ему, соответственно невиновен.

На самом деле он и так каяться не собирался. Всю жизнь с детства ему тыкали в нос отсутствием отца. Вернее отец имелся и совсем не бедный. Один проблема – у него другая семья и дети. А Макс выходит непризнанный, хотя за его учебу платили. Десятилетку закончил. Для здешних практически чудо.

В деревне имелось четыре класса, а дальше требовалось ехать в город. А там платить, как минимум, за проживание, учебники и еду. Не каждый мог себе позволить. Как и трехлетнюю учебу в высшем торговом училище. Туда из грухов он первым попал. Вполне мог стать солидным, обеспеченным банкиром или управляющим. С хорошими оценками из Утнокского училища в серьезные торговые компании брали охотно. Он успел поработать свыше года, пока не потребовалась вернуться домой из-за матери.

Случилось то, что случилось. Отца Макс ненавидел и позови он его вручить миллион, не пошевели бы ухом. Пусть задавится. Мать совсем иное дело. Он с детства знал – она не стыдилась его и всегда заботилась. Если бы потребовалось, умерла бы за сына. Смерть не спрашивает и приходит без извещения. В течение трех месяцев неожиданно угасла и не помогли операция с лекарствами, после которой в доме ничего ценного не осталось. А потом в нем что-то сломалось. Дело даже не в войне, она утвердила его в решении, закалив в огне и боях.