Себастьян Жапризо - Долгая помолвка

• Название: Долгая помолвка
• Автор: Себастьян Жапризо
• Издательство: Лимбус Пресс
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-8370-0389-4

Жених расстрелян по приговору военно-полевого суда? — но это еще не повод, чтобы прервать долгую, затянувшуюся на годы, помолвку. Матильда ищет Манеша — среди живых или мертвых.

Любовно-детективный роман от признанного короля жанра.

---

Пролетавшая над нами бошевская «этажерка» развернулась и стала на бреющем поливать местность огнем. Тут я совершил первую ошибку. Мне захотелось выглянуть. Я прополз по ступенькам наверх посмотреть, что происходит, и увидел вылепленного Васильком Снеговика с котелком на голове. Сделав вираж, самолет летел теперь прямо на нас на высоте не более пятнадцати метров. Это был Альбатрос. Когда он оказался надо мной, я успел увидеть, как разлетелся на куски Снеговик и как упал Василек между двумя траншеями, которые палили друг в друга, как в худшие времена.

Другая моя ошибка заключалась в том, что я тотчас не залез в свою нору. Биплан с черными крестами на крыльях пролетел снова. Находившийся метрах в тридцати от меня Эскимос вдруг выпрямился на снегу и здоровой рукой что-то бросил в него как раз тогда, когда «этажерка» оказалась над ним. Почти тотчас взорвалась хвостовая часть самолета и одновременно пулеметная очередь прошила грудь Эскимоса, а на мою голову пришелся сильный удар.

Придя в себя, я понял, что лежу на полу погреба, что еще светло. Но я не знал, который час, хотя и догадывался, что наступил вечер. Крупные снаряды дальнобойной артиллерии 220 калибра рвались вокруг, аж земля дрожала. Я прижался к стене, чтобы укрыться от осколков, и только тут заметил, что по лицу, там, где уже запеклась прежняя кровь, течет новая.

Меня задела не пуля, а осколок кирпича или кусок хвостового оперения самолета. Не знаю. Я дотронулся до раны на голове и, хотя кровь еще текла, понял, что она не смертельна.

Я ждал. Хотелось есть. Было очень холодно. Снаряды падали так густо, что я понял: боши оставили свои траншеи, да и наши отошли, ведь командир в Бинго, которого я уже видел, был не из тех, кто подставляет под огонь своих людей.

А потом я услышал скрежет здоровенных черных чудовищ, перебазирующихся на восток. Досталось тогда и англичанам, которые вместе с нами держали оборону. Когда на фронте вспыхивают бои — это происходит либо в глубину, либо растягивается на километры вширь. Я снова почувствовал надежду. Но сказал себе, что надо ждать, не двигаясь с места, что в завтрашней неразберихе на таком растянутом фронте у меня появится шанс незаметно пройти через наши линии. А уж потом придется, пока будут силы, идти лишь вперед.

Я снова уснул, — продолжает Этот Парень. — Иногда рвался снаряд и земля сыпалась на меня, но я был далеко и снова погружался в сон.

Внезапно меня что-то разбудило. Думаю, тишина. Или голоса в тишине, обеспокоенные, приглушенные, и шаги по снегу, да, скрипел снег. Я услышал: «Василек еще дышит!» И кто-то ответил: «Подойди сюда с фонариком, да поскорее!» Но тут снова начался обстрел и рядом со свистом разорвалось несколько снарядов. Земля подо мной дрожала, как при землетрясении, вспышки освещали погреб, и я увидел, что дверь, частично закрывавшая вход в погреб, горит. Тогда один из солдат, пригнувшись, спустился в погреб, и я сразу увидел на нем немецкие сапоги. Затем луч фонарика пробежал по стене, и он как подкошенный рухнул головой вниз около меня.

Я подобрал фонарик и узнал одного из капралов с Бинго, того самого, которого Эскимос называл Бисквитом. Он был весь в крови, ему было худо. Я, как мог, затащил его поглубже и прислонил к стене. Он потерял каску, шинель на груди была разорвана и пропитана кровью. Держась за живот, он открыл глаза и произнес: «Клебер погиб. Я не верил до последнего момента». А затем, застонав от боли, сказал: «Мне тоже крышка». И больше уже не говорил, а только стонал. Я захотел посмотреть, куда его ранило, но он отвел мою руку. Я погасил фонарик. Наверху разрывы сместились в сторону, но стрельба велась с обеих сторон.

Чуть позже капрал перестал стонать. Я зажег фонарик. Он был без сознания, но еще дышал. Я снял с него сумки. В одной были гранаты, в другой — документы, личные вещи. Так я узнал, что зовут его Бенжамен Горд. В третьей сумке я обнаружил кусок хлеба, сыр, плитку шоколада. Я поел. В его фляжке было вино. Я выпил два глотка и погасил фонарик. Дверь над моей головой перестала гореть, а небо все еще полыхало от взрывов. Я снова уснул.

Глаза я открыл только перед рассветом. Капрала рядом не было. Он лежал на ступеньках. Думаю, придя в сознание, он хотел выбраться наверх и упал. Он умер не меньше часа назад. Лицо стало бледным и холодным. Но тут опять послышались шаги и голоса. Я снова забился поглубже в погреб. Спустя несколько минут луч фонарика осветил Бенжамена Горда, и я услышал по-французски: «Вот черт!», а затем какую-то фразу по-немецки. По скрипу снега я понял, что они ушли, но еще долго сидел в своем углу.

Наступил день. Вокруг было тихо, как всегда после ночной канонады. Решив, что пора выбираться, я снял шинель, куртку и башмаки. Подтянув к себе тело капрала, я раздел его. Труднее всего было потом надеть на него мою одежду и обувь. Холода я больше не чувствовал. Но пальцы замерзли. Я не стал зашнуровывать на нем свои ботинки, только кое-как обвязал ноги обмотками. Натянув на себя куртку капрала, разорванную шинель с запекшейся кровью и немецкие сапоги, я взял у Бенжамена Горда его перчатки и сумку с личными вещами. Подобрав свои давно снятые бинты, я обвязал ему руку вокруг пальцев. И тут, обнаружив его личную бляху, чуть не совершил серьезной ошибки. Повесив ему на шею свою, я нацепил его на свою руку. Перед тем как уйти, я еще раз взглянул на беднягу, но у мертвецов ведь прощения не просят.

Наверху уже занялся новый день, солнце еще не встало. Я подобрал в снегу каску капрала и его ружье, сбросил все в траншею Бинго и пошел по пустой местности. Между погребом и разбитым Снеговиком я обнаружил тело солдата, сопровождавшего Бенжамена Горда. Он лежал около воронки от снаряда головой вниз с разорванной грудью. И тут, стоя около убитого двадцатилетнего парня, я услышал недалеко от себя чьи-то стоны и увидел Василька. Весь в грязи, он пытался встать и ползти с закрытыми глазами.

Я подошел к нему и посадил на снег. Он улыбнулся своей отрешенной улыбкой. Стараясь изо всех сил, он попытался подняться и опереться на мои плечи и руку. Я сказал ему: «Обожди, обожди, я не брошу тебя. Сиди тихо».

Я посмотрел, куда его ранило. Оказалось, слева, в нижнюю часть левого бока у самого бедра. В этом месте на его куртке и рубашке была запекшаяся кровь, и я понял, что от такой раны он не умрет. Зато лицо и шея у него полыхали огнем. Погубить его могло долгое пребывание на снегу. Когда он прижимался ко мне, я чувствовал, как он дрожит. На какую-то минуту, — рассказывал Этот Парень, — мною овладело искушение снова стать тем, кем я был на войне, то есть думать только о себе и бросить его тут. Но не смог.

Затем я снял с его руки бляху. Снова пошел снег Сначала небольшой. Когда я стаскивал браслет с солдата, пришедшего с Бенжаменом Гордом, снег пошел гуще, покрывая вокруг всю вспоротую снарядами землю. Молодого солдата звали Жан Дерошель. Задумав выбраться из полосы боев, мне надо было много чего уладить, чтобы избежать преследования. Но я без сил упал возле трупа. Василек неподвижно сидел под падавшим снегом. У меня совсем не было сил, но я встал. Ружье Жана Дерошеля я забросил подальше в немецкую траншею. Об остальном — его каске и вещах — я решил не беспокоиться. Подойдя к Васильку, я сказал ему: «Помоги мне, Василек. Попробуй встать». Уверяю вас, у меня совсем не было сил.

Он обхватил меня рукой за шею, и мы медленно двинулись к руслу высохшей реки. Василек не жаловался. Только выбрасывал вперед одну ногу, потом другую. Мы упали. Он был горячий. Мне никогда раньше не приходилось чувствовать такой жар тела через одежду. И весь дрожал. Дыхание было коротким, свистящим, широко раскрытые глаза смотрели куда-то вперед. Я сказал ему «Мужайся, Василек. Держись. Я понесу тебя».

И взвалил его себе на спину, обхватив руками ноги под коленями. Снег падал на нас, а я шел, шел вперед.

Позднее, сквозь снежную пелену я увидел санитаров с носилками. Я крикнул им, что, если они обнаружат батальон капитана Фавурье, пусть скажут, что видели капрала Горда, следовавшего в медпункт. И один из санитаров ответил: «Не беспокойся, капрал, мы все скажем. А кого это ты тащишь на себе?» Я ответил: «Солдата Жана Дерошеля». И услышал: «Мы все скажем, парень, постарайся эвакуироваться».

И я понес Василька через развороченное поле дальше. На подъемах волок его по земле, снег прекратился. Я чуть передохнул. Мимо прошли англичане. Один из них дал мне выпить из фляжки что-то крепкое. Он сказал по-французски: «Крепись, капрал, крепись. Там Комбль. Там ни тебе, ни твоему солдату не дадут умереть».

Я двинулся дальше с Васильком на спине, ему было плохо, но он не жаловался. Я только чувствовал на шее его жаркое дыхание. А потом мы выбрались на дорогу, кругом было полно раненых австралийцев, и нас взяли на грузовик.

В давно разбитом Комбле санитарная часть была разделена на английскую и французскую. Тут царил полный бедлам, все кричали, медсестры и монашки в чепцах носились по коридору, слышалось пыхтение паровоза, готового увезти раненых.