Джон Коннолли - Все мертвые обретут покой

• Название: Все мертвые обретут покой
• Автор: Джон Коннолли
• Издательство: Мир Книг
• Жанр: Триллер
• Год: 1994
• ISBN: 5-8405-0565-X

«Полицейские и их семьи неприкосновенны», — нью-йоркский детектив Берд Паркер, как и многие его сослуживцы, привык к этой мысли и ни разу не усомнился в ее правоте, пока однажды, вернувшись домой, не обнаружил тела жены и дочери, растерзанных неизвестным маньяком. Начав собственное расследование, Паркер примет вызов Странника и, продираясь сквозь паутину зла, сплетенную преступной волей многих людей, будет зорко вглядываться в новые лица, пытаясь отыскать в них черты Зверя.

---

— Она говорит, что некоторое время назад среди болот в протоке убили девушку, там в свое время промышляли какие-то уголовники. Она рассказала об этом шерифу, но ее словам особого значения не придали. Точное место она указать не могла, просто твердила, что в протоке убили девушку. По ее словам, та являлась ей во сне.

Нельзя сказать, что шериф совсем пропустил это заявление мимо ушей. Он дал указание своим ребятам приглядывать за болотами, а потом об этой истории забыл.

— А почему сейчас об этом вспомнили?

— Старуха говорит, что слышит по ночам плач.

Не знаю, смутили ли Вулрича собственные слова или ему стало не по себе от того, что скрывалось за ними, только он отвернулся к окну и вытер лицо носовым платком, огромным и не первой свежести.

— И это еще не все, — он сложил платок и затолкал в карман брюк. — Она также говорит, что у девушки... срезали лицо, — он с силой втянул в себя воздух. — А еще перед смертью ее ослепили...

* * *

Сначала мы направились на север, миновали торговый центр и устремились дальше к западной части Батон-Руж, с ее дешевыми закусочными для дальнобойщиков, игорными притонами и забегаловками, забитыми рабочими, дружно тянувшими ядовитое пойло: либо виски, либо пиво. Горячий, резко пахнущий гнилым болотом ветер, с яростью трепал ветви деревьев у обочин. После перекрестка мы поехали по дороге на опорах, которая и привела нас в болото. Атчафалайа — край кейджанов, чьи белые предки-французы некогда были насильственно переселены в эти места из Канады.

До этого я только раз бывал здесь. Мы приезжали сюда со Сьюзен, молодые и тогда еще счастливые. В кафе у пристани мы остановились перекусить. Я съел безвкусную курятину, а Сьюзен пыталась справиться с поджаренными во фритюре кусочками аллигатора, но мясо было настолько жестким, что оказалось бы не по зубам и его собратьям. Затем рыбак-кейджан повез нас прокатиться по болотам среди полузатопленного кипарисового леса. Кроваво-красное солнце низко висело над водой, и темные силуэты древесных стволов торчали из воды, как пальцы мертвецов, воздетые к небесам в обвиняющем жесте. Нас окружал совершенно другой мир. Отсюда городская суета казалась такой же далекой, как луна на небе. Эта новизна и необычность создавали какую-то особую чувственную атмосферу. От влажной духоты одежда липла к телу, и пот капал со лба. Нас тянуло друг к другу словно магнитом. Вернувшись в свой номер в Лафайете, мы любили друг друга, как одержимые, побуждаемые внезапно обуявшей нас страстью, и в затопившей комнату жаре наши взмокшие тела двигались, словно в воде.

Но путь наш лежал не в Лафайет, с его мотелями, бензоколонками и возможностью вкусно поесть, где в ресторанах под музыку ансамблей кейджанов местные жители и туристы угощались пивом и зубаткой. Вулрич свернул с основной автострады на дорогу с двумя полосами, петлявшую по изрезанной протоками местности. А затем мы поехали не по дороге, а по колее, как оспинами, усеянной выбоинами с затхлой болотной водой и с тучами роящейся над ними мошкары. По краям этого подобия дороги росли кипарисы и ивы, а в просветах между ними в воде виднелись пни — следы очень давних вырубок. К берегу жались группами кувшинки. Когда машина сбавила ход и солнце осветило воду под нужным углом, я смог разглядеть в их тени неспешно плавающих окуней, нарушавших то там то здесь спокойствие воды.

Я слышал, что эти места в свое время давали приют лихим соратникам известного пирата Жана Лафита. Теперь на их место пришли другие: убийцы и контрабандисты. Протоки и острова служили для них удобным местом, где можно без риска припрятать героин и марихуану, а недра болот становились надежными могилами, когда требовалось буквально спрятать концы в воду. Среди буйной растительности в стойком смраде болот отыскать разлагающиеся тела было невозможно.

Мы еще раз свернули, в этом месте кипарисы нависали над дорогой. Под колесами машины загромыхали доски моста; во многих местах краска облупилась, обнажая дерево. На дальнем конце мостков я заметил чей-то огромный силуэт. За нами наблюдали: в тени деревьев четко обозначились белки глаз.

— Видел его? — спросил Вулрич.

— А кто это?

— Младший сын старухи. Она зовет его Ти Джин — Малыш Джин. Он не очень шустрый, но за ней присматривает. Они все за ней смотрят.

— А сколько их?

— В доме живет шесть человек: старуха, ее сын, трое детей от брака одного из старших сыновей, который три года назад погиб в автомобильной аварии вместе с женой, и дочь старухи. Еще пятеро ее сыновей и три дочери живут не дальше пяти миль отсюда. Ну и остальные местные жители также ее не оставляют без внимания и заботы. Она в этих краях своего рода владыка, матриарх что ли, — сила колдовства.

Я посмотрел на него, силясь понять, не шутит ли он, но на лице Вулрича не было и намека на улыбку.

Мы выехали на свободный от деревьев участок и подкатили к одноэтажному длинному дому, возвышавшемуся над землей на высоту ошкуренных пней, служивших ему опорами. Дом был старым, но его внешний вид говорил о том, что у него есть заботливый хозяин. Вход закрывала только проволочная сетка. Вдоль фасада тянулась веранда, скрывавшаяся за углом. На ней стояли несколько стульев, а на полу лежало множество разных детских игрушек. Из-за дома доносились голоса детей и плеск воды.

Сетчатая дверь открылась, и на пороге появилась невысокого роста худенькая женщина лет тридцати с тонкими чертами лица. Пышные темные волосы, собранные сзади в хвост, оттеняли кремового цвета кожу. Мы вышли из машины и приблизились к крыльцу, и тут я заметил, что все лицо ее было усеяно рубцами мелких шрамов, скорее всего оставшихся с юности от угрей. По всей видимости, она узнала Вулрича, потому что сразу же распахнула перед нами дверь, не успели мы и рта раскрыть. Я двинулся ко входу, а Вулрич остался.

— А ты не пойдешь со мной? — обернувшись, удивился я.

— Если тебя кто-нибудь спросит, не говори, что я тебя сюда возил. И мне не хочется с ней встречаться, — с этими словами Вулрич устроился на веранде, и устремил взгляд на солнечные блики на воде.

Дом встретил меня прохладой. Дерево стен потемнело от времени. Из прихожей двери вели в спальни и гостиную, имевшую несколько строгий вид и обставленную мебелью ручной работы, но потрудилась над ней рука искусного мастера. Старинной модели радиоприемник светился шкалой с названиями далеких городов. Звуки ноктюрна Шопена плыли по всему дому. Достигали они и самой дальней комнаты, где меня ждала старая женщина.

Она оказалась слепой. На огромном круглом, как луна, лице я увидел незрячие глаза с белыми зрачками. Шея тонула в складках жира, спускавшихся на грудь. Кисейные рукава ее пестрого платья позволяли рассмотреть толстые руки, а распухшие ноги напоминали стволы деревьев, но заканчивались они неожиданно миниатюрными ступнями. Она сидела, окруженная горой подушек на кровати, которая была под стать ее гигантскому телу. Комнату с занавешенными окнами освещал только фонарь-"молния".

— Садись, дитя, — она взяла мою руку в свои, и легким движением погладила пальцы. Взгляд ее невидящих глаз был устремлен вперед мимо меня.

— Я знаю, почему ты здесь, — сказала старая креолка, скользя пальцами по линиям моей ладони. На удивление высокий голос! Она показалась мне огромной куклой, в которую по ошибке вставили пленку с голосом, предназначенным для маленькой модели.

— Внутри у тебя все болит и жжет. Маленькая девочка и твоя жена — их больше нет.

В скудном свете фонаря мне почудилось, что я слышу потрескивание искр энергии, скрытой в этой женщине.

— Тетушка, расскажите мне о девушке на болоте — той, что без глаз.

— Бедняжка, — проговорила старая женщина, и на ее лбу залегла горестная складка. — Она здесь очутилась впервые. Убегала от чего-то, но заблудилась. Он ее подвез, и она не вернулась назад. Как же он ее искалечил, но только ножом, а больше никак не тронул.

Ее взгляд обратился на меня, и мне стало понятно, что она не слепая, а наделена зрением особого свойства. Ее пальцы ощупывали линии моей ладони, и от этих прикосновений глаза мои вдруг сами собой закрылись, и пришло чувство, что она была рядом с этой неизвестной девушкой и, может быть, даже старалась поддержать ее в страшные минуты, когда нож убийцы терзал ее тело.

— Держись, детка. Тетушка теперь с тобой. Вот моя рука, ухватись за нее. Он так мучает тебя сейчас.

И в эти мгновения я слышал и чувствовал, как где-то глубоко внутри меня лезвие ножа резало, кромсало, отделяло мышцы от суставов, плоть от костей, душу от тела. Художник трудился над своим полотном. Я ощущал в себе мечущуюся боль, вспышками молнии сопровождающую затухающую жизнь. Эта боль, переполняя безымянную девушку, изливалась из нее какой-то чудовищной адской мелодией. И в ее агонии я почувствовал муки своей жены и дочери, и у меня не осталось сомнений, что это дело рук одного и того же человека. Но, прежде чем боль оборвалась вместе с жизнью, девушку окружил мрак, и я понял, что, перед тем как убить, он ослепил ее.