Елена Бурунова - Откровение. «Не судите, да не судимы будете…»

• Название: Откровение. «Не судите, да не судимы будете…»
• Автор: Елена Бурунова
• Жанр: Историческая проза

«Ты любовница со стажем», – так мне когда-то сказал Никита, и это правда. Всю мою жизнь меня окружали мужчины в форме. Они мной восхищались. Меня хотели. Мной торговались. Мне говорили: «Я тебя люблю!». Их любви мне было мало. Когда Европа лежала в руинах, а Советский Союз из последних сил пытался удержаться в кровавой реке войны с Германией, я встретила его. И пусть на нем чужая форма. Он говорит на чужом языке. Я счастлива рядом с ним. Не смейте меня осуждать! Мне всё равно! Я люблю и любима!

---

Как-то Есфирь Исааковна сказала мне: «Женщине можно всё простить. Измену семье, мужу, родине, воровство, мошенничество, ложь. Единственное, что нельзя простить, это убийство собственного ребёнка. Это прощению не подлежит».

Я ушла на рассвете. Теперь, я точно была уверенна, меня не сломить. Моя жизнь только начинается и все невзгоды в ней проходящие.

Позор семьи

Почему так? Почему именно так? Почему мужчина изменяющий жене не так строго осуждается обществом, как жена делающая тоже самое. Почему мужчина, имеющий несколько любовниц, молодец. Его одобрительно хлопают по плечу друзья и хвалят. Мол, он гигант, самец, дон Жуан, Казанова. Женщины глядят с замиранием сердца на того ходока. А вот его любовницам выпала другая карта – всеобщее порицание. Их называют «шлюхами», «гулящими», «проститутками». И это заметьте, не самые обидные прозвища я привела в пример. Мужчины с презрением отзываются о них. И сами же грубо подкатывают в надежде, что обломится. А что, если Филька смог, то я хуже что ли? Женщины ненавидят их ещё больше. Это же к ним бегут их благоверные. Я стираю, убираю, готовлю, рожаю ему детей, а эта шалава хвост распушила и мужика увела. Вот так думаю верные жёны неверных мужей.

Такое осуждение. Такая жгучая ненависть. И за что? За то что, посмели на себя примерить шкуру мужской свободы! Женщина – твоё место на кухне, а мужчина – охотник и добытчик! Вот он и охотится и добывает свою любимую дичь – другую женщину. Своя уже поймана и одомашнена. Адреналина нет! Это разделение на наседку и охотника веками загоняли женщину в угол, заставляя их забыть о своих потребностях и чувствах. Нами торговали, как породистыми лошадьми, на ярмарке невест. Наша цена зависела от красоты, девственности, плодовитости и приданного. Ладно, отцы! Им никогда не понять своих дочерей. Они судят с мужской колокольни. Но мамы! Прожив, как прислуга у собственного мужа, ничего не видя лучшего в жизни. Их кругозор веками не отличался разнообразием. Хозяйство, дети, муж. Наши мамочки желают нам того же! Как это понимать? Они говорят нам, если мы ведём себя не соответствующе своему полу: «Ты девочка, так нельзя», «Девочки так не делают», «Девочки будущие жёны» и так далее. Наши матери желают нам выйти замуж и так же жить?! Стирать, готовить, рожать, терпеть и презирать всех соперниц. Уведут ещё такое счастье. Месть собственным детям? Я так жила и вы так жить будите! Смиритесь, другого вам не видать. А если дочь пойдёт наперекор традициям и правилам общества, мать сама же первая примет в штыки бунтарку. Ведь для неё общественное мнение важнее желания дочери. Не вышла замуж до 25 лет? Позор! Старая дева. Переспала до свадьбы с мужчиной? Позор! Гулящая. Родила в девках? Позор! Пятно на чести семьи, чуть ли не до седьмого колена. Мужу изменила? Позор! Падшая женщина. С мужиками гуляет? Позор! Позор! Позор! Кругом один позор. Тебе плюют под ноги. Твоё имя на слуху у каждого. От тебя демонстративно отворачиваются. А вчерашние подружки, извращают каждое сказанное тобою слово. И всё это потому, что ты не вписываешься в привычный уклад провинциальной жизни.

Так жизнь Ани и моя для матери была важна, только с точки зрения чужих бабок и дедок. Вечное: «что скажут люди!». Мы с сестрой стали настоящим кошмаром всех родителей. Ладно, одна дочь опозорила мать и отца. В семье не без урода. А тут сразу обе!

Измена сестры была раскрыта глухой бабой Клавой. Слуха-то нет, глухая тетеря. А вот глаза, что у сокола. Сплетни по городу пошли в начале 39 —го. Не было ни одного человека, не знающего об Ане и Феде. Сенненские кумушки смаковали все подробности измены. «Жена Коршунова на сеновале любится с Федькой – одноклассником своим», «Коршунов врагов ловит, а собственную жену поймать не может», «Не ржавеет старая любовь! Анька с Федькой гуляет, пока муж – чекист родине служит» – ну, и всё в таком духе. Не удивительно, что эти слухи дошли до Гришкиных ушей. Рогоносец любовников не поймал с поличным, но жену избил сильно. Моя сестра не выходила из дома больше двух недель. Ребёнка тоже скинула. Гришка только обрадовался горю жены.

– Не мой значит! Нагуляла, сука! – и принялся опять избивать, ещё слабую жену.

В тот вечер я была у них дома. Ухаживала за Аней, когда пришёл Коршунов. Я бросилась на него с кулаками. Я царапалась, кусалась, лупила не глядя куда. Как же я его ненавидела. Единственное, что он смог сделать мне, это скинуть меня со спины. Замахнулся, чтобы ударить. Но, не ударил. Я смотрела ему в глаза без страха. Слова бабушки Есфирь я запомнила хорошо: «Они сами тебя боятся… Ты заглядываешь им прямо в душу…».

– Ну, ударь! Попробуй! С бабами воевать легче, чем с мужиками, – шипела я.

Я знала то, что моя сестра не знала о мужчинах. Если хотя бы раз позволишь себя ударить, то потом по лицу ты будешь получать по поводу и без. Избивая мою сестру, меня Коршунов ни разу не ударил. Он замахивался, кричал, но никогда не бил. В моих глазах он не видел страха и это пугало его. Я не пряталась, не закрывала глаза, не дёргалась в испуге. Я смотрела прямо пред собой. Я видела его малодушную, хитрую душонку через его чёрные расширяющиеся от гнева зрачки. Не выдерживая такой стойкости, он уходил. Так было и в этот раз. Гришка опустил руку и ломанулся к дверям с рёвом раненого медведя.

– Ведьма проклятая!

Надо же, а всего пару дней назад шептал: «Ведьмачка моя зеленоглазая». Вот так переменчива любовь мужчины. Достаточно один раз показать клыки, оскалившись, и ты уже проклятая, а не любимая.

Да, я стала любовницей мужа моей сестры. И нас это устраивала. Сестра любила другого. Ей было всё ровно с кем Гришка. Хоть с кикиморой болотной, только бы не с ней.

И мне тоже было всё ровно. Гришка особо не таился. О нашей связи узнали намного раньше, чем об Аньке и Федьке. Сначала жалели Аню и проклинали меня – змею подколодную. В меня даже бросил грязью Стёпка Сморыгин. Вечный мой недоброжелатель. С работы за аморальное не достойное поведение не уволили. Боялись. Всё-таки Коршунова девка. И Гришку не трогали по службе. Хороший сотрудник. А с кем и когда – это уже его личное дело. Главное долг свой отменно исполнят. «Врагов народа» ловит и раскрывает исправно.

Всё изменилось, когда узнали об Ане с Федей. Город просто перетрясло от такой новости. Ничего себе семейка. Жена не лучше мужа. Хороших дочек воспитал участковый. Одна другой распутнее. И, как не странно, быстро забыли о нашем аморальном поведении. Наверное, для такого маленького городишка, как Сенно, это был перебор. Муж спит с сестрой жены, а жена бегает к любовнику. Анекдот какой-то. Или может 39-ый год был богат на события и не до нас всем стало. Германия напала на Польшу. Западная Белоруссия присоединилась к СССР. Хлынул поток беженцев – евреев с захваченных немцами земель. Их рассказы о культурном немецком народе сильно отличался от официального. Да в череде таких событий о нас просто забыли. Только мой статус подшей женщины никто не отменял. Я по-прежнему была любовницей Гриши. Сестра по-прежнему была его женой. Пусть и покрывшей себя пятном позора, но всё же, она была его жена. На ней женились, и это делало её выше меня и неприкосновенной. А на мне после такой славы уже не женятся. Не в этом городе, точно.

В конце того же 39-го у Ани родился сын. Это уже был точно ребёнок Коршунова. Федьку забрали через месяц после их разоблачения. Порча социалистической собственности – серьёзная статья той эпохи. Аня убивалась сильно, и руки на себя хотела наложить. Я сама лично вынимала её из петли на чердаке. Она плакала, вырывалась и кричала:

– За что ты любишь его? Он же чудовище!

Моя сестра думала, что только по большой любви можно спать с мужчинами. Без этих чувств противно и гадко. Только ей было невдомёк. Выбора у меня не было. Гришка всегда добивался чего хотел. Любой ценой и способами. Так зачем идти против течения, если можешь поплыть по течению. И сил меньше потратишь. И выгоду извлечёшь. А быть его любовницей выгодно. Да, и как оказалось, Коршунов был не такой уж законченной скотиной. По крайней мере, до тех пор, пока всё шло, как ему хотелось. Против него лучше не идти. Из щедрого и шутливого любовника он быстро превращался в жестокого и мстительного тирана. Подход к его сердцу я нашла быстро. Им можно было управлять. Но было всегда одно «но». Гришка плохо поддавался дрессировке. Посадить на голодный секс-паёк было невозможно. Не дай – сам возьмёт. А вот если дашь, то в процессе проси чего угодно. И звезду с неба достанет. И на руках носить будет. Есфирь Исааковна опять оказалась права. Зная желания мужчин, ими можно управлять.

Отношения с Гришкой меня не радовали, но и особо не тяготили. И на общественное мнение мне было плевать. Сестре я больно не сделала. Мужа у неё не увела.

Жалко мне было только мою сестру. Анечку смешали с грязью за любовь на стороне. Будь я одна позором семьи мне было бы легче. Я, как и прежде, гордо шла по городу, не таясь от людей. Аня, наоборот, лишний раз со двора носу не казала. Её ругали и презирали. Словно, чувствовали стервятники, кого надо клевать. Слабых. Тётя Фёдора опять постаралась. Арест любимого Аню морально уничтожил. Она, как и мать, поплыла по реке однообразия и смирения. Отгородилась ото всех и от меня тоже. Хотя врагом я ей не была. Не из-за мужа она закрылась от меня. Просто желание жить угасло с арестом любимого и гибелью не рождённого ребёнка. К своему сыну от Гришки она была холодна. Вы будите смеяться, но моя сестра поначалу бегала в Каролевичи к бабке – чернокнижнице. Просила её навести порчу на Гришку – убийцу. Высшие силы ей так и не помогли. Коршунов был здоров – здоровее. Ничто его не брало. Хоть бы простудился. А нет! Видать зараза к заразе не пристаёт.