Эндрю Миллер - Переход

• Название: Переход
• Автор: Эндрю Миллер
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-96007-1

Лауреат премии Costa и финалист Букера Эндрю Миллер написал интригующий роман об одиночестве и тайне человеческой души.

Мод загадочна и отстранена настолько, что всем хочется помочь ей и спасти ее потерянную душу. Тим, филолог и музыкант, тоже западает на таинственную девушку, будущего ученого, чья мечта – исследовать море и его обитателей. Тима и Мод объединяет влечение к воде: они женятся, покупают небольшую подержанную яхту, выходят в море, рожают ребенка.

Но для Мод все это – брак, ребенок, медленный быт – как будто прикрытие. Она не понимает условий мира вокруг нее, а мир не понимает ее желания жить вне привычных конвенций. Когда настанет время понять границы ее внутреннего мира, Мод придется решиться на переход. Но можно ли победить одиночество еще большим одиночеством?

---

На кушетке под окном спит испанская подруга испанца. Нос у нее – точно акулий плавник, а иссиня-черные волосы до того густы, что стричь можно разве что секатором. Тим на цыпочках прокрадывается к себе, выбирает гитару, укладывает в футляр, защелкивает его и возвращается к Мод.

Она приняла душ, переоделась. Волосы еще влажные. Он спрашивает, получше ли ей, она отвечает, что получше. Они пьют чай (он купил молока). Она полчаса читает том под названием «Медицинская физиология (2-е издание)», хотя глаза у нее порой закрываются, а книга грозит выпасть из рук. Подступает вечер; Тим достает гитару, предъявляет Мод. Говорит, что это реплика гитары Рене Лакота, что Лакот был прославленным гитарным мастером девятнадцатого века. Это клен, а дека еловая. Он показывает абалоновую розетку, ромбы и полумесяцы на головке грифа. Говорит, что вообще-то у него есть оригинальный «Лакот» – купил на аукционе пару лет назад. Хранится у родителей. У родителей хитроумная система безопасности. Тим смеется, включает единственную в комнате лампу и садится на свету.

Он играет, она слушает. Можно даже вообразить, будто так и устроено их совместное будущее. Один короткий этюд Фернандо Сора[3] она просит повторить. Гитара звучит легче современных. Ясно, нежно – этот инструмент словно нарочно придуман, чтобы баюкать детей.

В десять Мод воздвигается на здоровую ногу, идет готовиться ко сну. Выходит из ванной в ночной рубашке, висит на костылях. Тим раздумывает, что бы такого сказать – можно, к примеру, опять процитировать больничную памятку, – но первой заговаривает Мод:

– Можешь спать у меня.

– Ладно, – отвечает он. – С тобой?

– Без секса, – говорит она.

– Конечно, – отвечает он. И затем весомее: – Конечно, без.

Не то чтобы кровать в спальне велика – не полноценная двуспальная. Мод забирается под одеяло, Тим скидывает одежду, остается в футболке и боксерах. Ложится рядом. Мод, несмотря на душ, пахнет больницей, а когда тянется к выключателю, Тим видит больничный браслет у нее на запястье. Она лежит к Тиму спиной. Вокруг раны на затылке выбрита проплешинка. Они не разговаривают. У Тима эрекция, и ясно, что это на много часов, и он слегка отодвигается, чтобы Мод не почувствовала. Он слушает, как она дышит, и как будто улавливает миг, когда ее дыхание сбивается на ритм сна. Он хочет бодрствовать всю ночь, ему кажется, что так и выйдет, что выбора нет, но ее тепло проникает в него снотворным; он открывает глаза, а комната уже разбавлена зарей. Мод по-прежнему рядом – поломанная девушка, необычайная. Они пролежали всю ночь, как два камня на дороге. Тим кладет руку ей на плечо. Мод шевелится, но продолжает спать. Во сне ее ночная рубашка слегка задралась, и его правое колено касается ее левого бедра, кожа к коже. Время от времени снаружи – мимоходный автомобильный гул.

Так Тим за ней и ухаживал.

3

Мод ненадолго одна, сидит в постели, голая, как яйцо, ступня в гипсе, ни часов, ни браслетов, никаких украшений, кожа подсвечена древним городом, подразумеваемым за окном.

Спальня ее – где ничего лишнего, как и во всей квартире, – обогревается электрическим и, вероятно, пожароопасным масляным радиатором, который напитывает теплом только восходящие потоки воздуха вблизи своих серых плавников. Мод хорошо переносит холод. Столько часов на шлюпке в галечных прудах, на Темзе, у морского побережья. Мокрые шорты, мокрые ноги. И все прочее: отбитые пальцы на ногах, на ладонях ожоги от канатов, парус отвешивает оплеуху, на бедре пионом расцветает синяк – поскользнулась на водорослях в эллинге.

В школе она ходила в секцию дзюдо. Занятия проходили в стальной хижине Ниссена на территории школы для мальчиков через дорогу. Вентиляции там не наблюдалось, окошки запотевали и текли зимой и летом. Тренер был немолодой мужик по фамилии Ролинз, некогда европейский чемпион, но на памяти Мод уже полуинвалид, на тренировках безостановочно курил, руки огромные, красные, смертоносные. И как же там воняло. Бум-бум-бум, говорили тела, падая на маты. Как осуществить захват, как поставить ноги. Равновесие – твой секрет, а противник угадывает его, улавливает. Ролинз видел, как Мод не уступает, не боится девчонок крупнее себя, никогда не сдается, даже если разумнее сдаться. Одно время подозревал в ней эту ненормальность, без которой в боевых искусствах никуда. Она напоминала Ролинзу собаку – была у него собака, погибла под машиной, порой он эту псину вспоминал. Когда Мод вывихнула палец при тай-отоси[4], спросил, не вправить ли ей вывих прямо тут, на мате. То было очередное испытание. У Ролинза все было испытанием – так он проверял, кто ты есть. Она кивнула. Он взял ее белую руку своими красными, и за пеленой дыма зажатой в зубах сигареты глаза его были безумны. Ты только гляди на меня, сказал он, гляди на старика Ролинза, и она послушно глядела, а его большие пальцы нащупывали сустав.

Тим окликает ее из-за двери:

– Ты там как, Мод?

– Нормально, – отвечает она.

– Войти можно?

– Да.

Он открывает дверь.

– Уй-й, господи, – говорит он. – Прости, пожалуйста.

Он краснеет, она нет. Проходит несколько секунд.

– Я тут побуду, – говорит он.

4

В июле едут к его родителям. Выясняется, что росли в сотне миль друг от друга, в соседних графствах, только она в доме ленточной застройки – полупромышленный город, транспортный узел, – а он средь широких полей, конюшен, рощ и лужаек. (Охотники пересекают земли его родителей за двадцать минут – череда ало-черных всадников, грязь из-под копыт – шрапнелью.)

Машина скачет по подъездной дороге. Грядет летний прием у Рэтбоунов, и во дворе уже непринужденно приткнулись четыре автомобиля, больших и заляпанных. Всю дорогу от Бристоля Тим рассказывал о своей семье. Чем ближе к дому, тем яснее ему становилось, что Мод с ними не поладит, не полюбит их, решит, что они чудны́е, трудные. Неприятные.

– Ты потом и говорить со мной не захочешь, – пророчит он. Затем: – Пожалуйста, груби сколько хочешь. – И наконец, решительно: – Они даже не заметят.

В прихожей – если это она, комната (с отдельным камином) расположена за парадной дверью (если это парадная дверь) – собака носом тычется Мод в промежность, а собачки поменьше грызут ее туфли. Старые газеты, поводки, два десятка шляп, от соломенных канотье до вощеных кепок. Вощеные куртки, ряды перевернутых сапог в галошнице, к окну прислонился стек. В хрустальной вазе дюжина патронов с медными донцами – словно кто-то высыпал мелкую монету из кармана.

Между прихожей и кухней – другие комнаты, которым дарована свобода попросту быть комнатами. Собачьи корзинки, кресла, стол на вид еще старше дома. Из кресла за Тимом и Мод следят бельма очень дряхлого пса. Мать Тима в кухне. Возится с мукой и жиром, погрузила руки в стеклянную чашу. Высокая женщина, волосы хинные, тугая коса, французская. Платье цветастое, лакированные сапоги на шнуровке, мясницкий передник. Она подставляет Тиму щеку, улыбается Мод.

– У меня руки холодные, – говорит она. – Для выпечки самое оно.

Появляются дети – два мальчика и девочка, самому старшему лет восемь. Они гоняются друг за другом, но при виде Мод внезапно берут себя в руки. Девочка протягивает ей ладошку:

– Я Молли. Это Иш, а это Билли. Вы подруга Тима?

Приходят их родители – Тимов брат Магнус и его жена, бывшая модель.

– Время пить джин? – осведомляется брат.

Они с Тимом хлопают друг друга по плечам. Магнус смотрит на Мод, поздравляет с благополучным прибытием в дурдом. За кухонным окном на ослепительной лужайке две девочки с тяжелыми косами играют в крокет. Молотками орудуют без малейшего изящества. Над кошеной травой свистят шары.

Выясняется, что и впрямь время пить джин. Магнус двадцать минут готовит напитки, режет лаймы, дробит лед в чистом кухонном полотенце, отмеряет, перемешивает.

Пес с занавешенными глазами взобрался на скамью и грызет печенье, украденное с блюда. Гримаса у него при этом – как у мученика на полотне религиозной тематики.

Заслышав аэроплан – тоненькое жужжание, – дети высыпают на улицу. Следом Тим выводит Мод. Все идут к конюшням. Аэроплан исчез, но внезапно появляется вновь, в тридцати футах над дорогой, скользит над верхушками деревьев, затем над изгородями. Жена Магнуса созывает детей, но голоса не слышно. Они бегут к полю за конюшнями, машут. Аэроплан мягко падает на траву, подскакивает, выравнивается, тормозит и с разворотом катит к конюшням. Крошечный самолетик, серебристый и трепетливый. Останавливается неподалеку от толпы взрослых и детей. Дверца распахивается, из кабины выкарабкивается крупный человек.

– Сколько баллов за посадку? – кричит он.

Тим говорит Мод:

– Познакомься с папой.

Обед долог, шумен. У всей семьи манеры за гранью манер. Блюда вкусны, искусны. Вино в графине, пестрая коллекция хрустальных бокалов. Мод посадили рядом с отцом Тима. Мистер Рэтбоун, говорит она, а он отвечает, что сойдет и Питер, или мне что, звать вас мисс Стэмп? У него красные вельветовые штаны, густой венец седых волос, обветренное и безупречно выбритое лицо, а голос словно бездонный и с легкостью заглушает все прочие голоса. Утром он пролетал над Солсберийским собором и гордится тем, что порожден нацией, которая его построила. Вроде была, говорит, такая королева, которую звали Мод, нет? Вышла за кого-то из Плантагенетов[5]. Он расспрашивает ее о работе в университете, об исследованиях. Она рассказывает – старается, впрочем, покороче. Заживление патологических повреждений, восстановление тканей, особенно у пожилых.