Генри Райдер Хаггард - Лейденская красавица

• Название: Лейденская красавица
• Автор: Генри Райдер Хаггард
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4444-8828-7, 978-5-4444-5077-2

1544 год. Уютная Голландия, родина коньков, тюльпанов и ветряных мельниц, погружается во мрак – католики и протестанты живут здесь бок о бок, возводя день ото дня незримые, но очень прочные стены. Сегодня вы встречаетесь со своим соседом со стаканом в руке, а завтра – уже с мечом. Страна, как и вся Европа, охвачена Реформацией. Противостоящая ей испанская инквизиция умело подливает масла в огонь своих костров, поощряя местных доносчиков и шпионов звонкими флоринами или купанием в проруби. Смотря по обстоятельствам. В час предзакатный, в канун Рождества, наследница богатого корабела ван Хаута становится камнем преткновения, невольной причиной сразу двух непримиримых конфликтов, которые перевернут всю ее жизнь. В очередной том серии «Мастера приключений» входит историко-авантюрный роман Хаггарда «Лейденская красавица», действие которого развивается в бурную эпоху религиозных войн.

---

В этом заключалась причина, почему он, при всей своей преданности Лизбете, даже думая, что она неравнодушна к нему, ни одним словом не намекнул ей на свое чувство и не сватался к ней. Как мог он, лютеранин, предлагать католичке стать его женой, не сказав ей всей правды? А если бы он открыл ей все и она решилась бы рисковать собой, какое право имел он завлекать ее в эти ужасные сети? Предположив даже, что она не изменила бы своей вере, имея на то полное право, он, в свою очередь, обязан был бы стараться обратить ее, а детей их, если бы они появились у них, пришлось бы воспитать в вере отца. Рано или поздно явился бы доносчик – один из тех ужасных доносчиков, тень которых нависала над тысячами нидерландских семей, а за ним офицер, потом монах, судья и, наконец, палач и костер.

Что стало бы в таком случае с Лизбетой? Она могла бы доказать свою невиновность в ереси, если к тому времени действительно не была бы еще виновна в ней, но какова стала бы жизнь любящей женщины, муж и дети которой томились бы в тюрьмах папской инквизиции? В этом заключалась главная причина, почему Дирк молчал даже в те минуты, когда испытывал сильнейшее искушение заговорить, хотя внутреннее чувство и подсказывало ему, что его молчание истолковывалось иначе – приписывалось избытку осторожности, равнодушию или излишней щепетильности.

Вторым человеком, мысли которого, безусловно, интересны читателю, была Лизбета. У нее хоть и не болела голова (а этим и в ее время часто страдали женщины ее класса), но были другие огорчения, с которыми ей предстояло справиться.

Когда она стала разбираться в них и раздумывать, все они разрешались чувством негодования на Дирка ван Гоорля. Дирк опоздал на свидание, приводя смешное оправдание про остывающий колокол, как будто ей было до этого дело. Результатом была встреча с этой ужасной женщиной, Мартой-Кобылой, затем с Черной Мег и, наконец, с испанцем. Здесь опять Дирк выказал непростительное равнодушие и недогадливость, допустив Лизбету принять против воли приглашение испанца. Дирк даже высказал свое согласие на это. Затем одно за другим следовали события этого злополучного карнавала – бег, покушение на соперника, кошмар, о котором в продолжение вечера ей постоянно напоминало лицо Монтальво: допрос Марты, ее собственная не преднамеренная, но несомненная ложь, катание наедине с человеком, принудившим ее произнести ложную клятву, появление перед всеми с ним как с добровольно выбранным ею спутником, наконец, ужин, во время которого испанец явился ее кавалером, между тем как простодушная компания гостей ухаживала за ним, как за существом высшего порядка, случайно попавшим в их среду.

Какие намерения были у Монтальво? Без сомнения, Лизбета была в этом уверена, он намеревался показать, что ухаживает за ней, иначе нельзя было истолковать его поступки. И теперь – это было самое ужасное – она в сущности была у него в руках, потому что при желании ему ничего не стоило доказать, что она произнесла ложную клятву. Самая ложь также тяготила Лизбету, хотя и была произнесена с добрым намерением, если только действительно хорошо было спасать фанатичку от ее судьбы.

Без сомнения, испанец был дурной человек, хотя и привлекательный, и поступил дурно, при всем своем умении держать себя и при всех своих блестящих манерах. Но чего можно было ожидать от испанца, преследовавшего свои собственные цели? Дирк один… один он во всем виноват… и не столько своей вчерашней ненаходчивостью, сколько своим поведением вообще. Почему он не устроил так, чтобы обезопасить ее от подобных случаев, на которые всегда рискует наткнуться женщина ее красоты и положения? Святым известно, что со своей стороны она сделала все, чтобы дать ему случай высказаться. Она дошла до пределов того, что может позволить себе девушка, и ни один Дирк на свете не заставит ее сделать ни одного шага дальше. И что ей так понравилось его глупое лицо? Почему она отказала такому-то и такому-то, все приличным женихам, и стала в такое положение, что молодые люди уже не подходят к ней, как бы подозревая, что она дала слово своему родственнику? Прежде она уверяла себя, что ее привлекает в Дирке что-то такое, что она чувствует, но не видит: скрытое благородство характера, слабо проявляющееся внешне. Но где же оно, это благородство? Без сомнения, настоящий мужчина должен был бы вступиться и не ставить ее в такое ложное положение. Средства к жизни не могли служить препятствием, она не пришла бы к нему с пустыми руками и даже, напротив, принесла бы с собой кое-что. К несчастью, к своей досаде, она продолжала любить его. Если бы не это, она никогда, никогда не сказала бы ему больше ни одного слова.

Последним из наших героев, проснувшимся в это знаменательное утро между девятью и десятью часами, когда Дирк уже успел два часа просидеть у себя в конторе, а Лизбета – побывать на рынке, был блестящий офицер, граф дон Хуан де Монтальво. Открыв свои темные глаза, он несколько секунд смотрел в потолок, собираясь с мыслями. Затем, сев в постели, он залился хохотом. Вся эта история была слишком потешна, чтоб веселому человеку не посмеяться ей. Этот простофиля Дирк ван Гоорль, взбешенная, но беспомощная Лизбета, надутые крепкоголовые нидерландцы, которых он всех заставил играть в нужной ему тональности, как струны на скрипке, – да, все это было восхитительно.

Как читатель мог уже догадаться, Монтальво не был типичным испанцем – героем романа или историческим лицом. Он не был ни мрачен или сосредоточен, ни особенно мстителен или кровожаден. Напротив, он был веселого характера, без всяких правил, остроумный и добрый малый, за что пользовался всеобщим расположением. Кроме того, он был храбрый, хороший солдат, симпатичный в некотором смысле и, странно сказать, не ханжа. Говоря по правде, в те времена это было редкостью. Его религиозные взгляды так расширились, что в конце концов у него их вовсе не осталось. Поэтому он только изредка поддавался какому-нибудь мимолетному суеверию, вообще же не питал никаких духовных надежд или страхов, что, по его мнению, доставляло ему много преимуществ в жизни. В действительности, если бы того требовали его планы, Монтальво готов был стать кальвинистом, лютеранином, магометанином или даже анабаптистом – смотря по требованиям минуты. Он объяснил бы это тем, что артисту удобно нарисовать какую угодно картину на чистом полотне.

Между тем эта способность приспосабливаться, это отсутствие убеждений и нравственного чувства, которые должны были бы облегчить графу житейские сношения, были главной причиной его слабости. Судьба сделала его солдатом, и он нес эту судьбу, как нес бы всякую другую. Но по природе он был актер, и изо дня в день он играл в жизни то одну, то другую роль, но никогда не был самим собой, потому что не имел определенного характера. Однако где-то глубоко в душе Монтальво скрывалось что-то постоянное и самостоятельное, и это что-то было и не доброе, и не злое. Оно очень редко проявлялось наружу, рука обстоятельств должна была глубоко погрузиться в душу графа, чтобы извлечь это нечто. Но несомненно, непреклонный, жестокий испанский дух, готовый всем пожертвовать ради того, чтобы спастись или даже выдвинуться, жил в нем. Лизбета видела именно этот дух в глазах Монтальво накануне, когда, не надеясь больше на победу, граф пытался убить своего противника, рискуя быть убитым самому. И не в последний раз она видела эту скрытую черту характера Монтальво – еще два раза ей суждено было натолкнуться на нее и дрожать перед ней.

Хотя Монтальво вообще не любил жестокости, но при случае мог сам быть жесток до крайней степени. Хотя он ценил друзей и желал иметь их, однако мог сделаться самым низким предателем. Без причины он не тронул бы ни одно живое существо, однако, найдя причину достаточной, он мог спокойно обречь на смерть целый город. И при этом ему было бы нелегко: он стал бы сожалеть об обреченных и впоследствии вспоминал бы о них с грустью и даже с участием. Этим он отличался от большинства своих соотечественников и современников, которые сделали бы то же, но гораздо жестче, руководствуясь честными принципами, и впоследствии радовались бы всю жизнь при воспоминании о своем деле.

У Монтальво была одна господствующая страсть: не война и не женщины, но деньги. Однако он любил не сами деньги, так как не был скуп и, будучи игроком, никогда не мог отложить ни гроша, – он любил тратить деньги, сорить ими.

В отличие от многих своих соотечественников, он мало обращал внимания на женщин, даже не любил их общества и увлечение ими считал обузой. Но он любил вызывать их восхищение, так что за неимением лучшего готов был выбиваться из сил, чтобы приобрести себе поклонницу в лице какой-нибудь служанки или рыбной торговки.

Все его усилия были направлены на то, чтобы всюду, где бы он ни показался, затмить в глазах городских красавиц всех остальных, и ради этого он поддерживал многочисленные любовные интриги, в сущности, вовсе не забавлявшие его. Удовлетворение тщеславия влекло за собой расходы, так как красавицы требовали денег и подарков, ему самому необходимы были наряды, лошади и все прочее, удовлетворяющее самому утонченному вкусу. Знакомых надо было принимать у себя, и притом так, чтобы у них являлось чувство, что их угощал испанский гранд.