Алексей Митрофанов - Тверская. Прогулки по старой Москве

• Название: Тверская. Прогулки по старой Москве
• Автор: Алексей Митрофанов
• Жанр: Русское современное

Тверская – самая главная улица Москвы, и это бесспорно. Здесь больше всего людей, машин, кафе, рекламы, ресторанов, магазинов. Здесь самые нарядные витрины и самые забористые цены. Днем здесь самые спешащие прохожие, а ночью – самые неспешные. Здесь в самых жутких пробках стоят самые роскошные автомобили. Богачи тут самые богатые, а бедняки самые жалкие. Характер Тверской улицы сложился не сейчас, в далеком прошлом. Вот об этом прошлом мы сегодня и поговорим.

---

И далее:

– Вот, смотрите в оба, идет парень и его зазноба: надели платья модные да думают, что благородные. Парень сухопарый сюртук где-то старый купил за целковый и кричит, что новый. А зазноба отменная – баба здоровенная, чудо красоты, толщина в три версты, нос в полпуда да глаза просто чудо: один глаз глядит на вас, а другой в Арзамас. Заня-я-ятно!

Обыватели глядели на картинки и хихикали. А сами, разумеется, тайком мечтали скопить денежек, съездить в Москву и пройтись этим далеким, волшебным Александровским садом.

Больше всех этот сад любили, естественно, дети. «Александровский сад, его несхожесть ни с какими московскими скверами. В него сходили – как в пруд. Тенистость его, сырость, глубина. Что-то упоительное было в нем. Особенные дети, с особенными мячиками были там», – вспоминала Анастасия Цветаева.

И сестра ее, Марина, поэтесса, сетовала: «Александровский сад был как праздник. Нас редко водили в Александровский сад».

Особенно же хорошо здесь стало после того, как у кремлевской стены рядом с Боровицкой башней насыпали искусственную горку. Зимой здесь катались на санках, а летом горку брали штурмом, играя в защитников Плевны и Шипки. И городовые не препятствовали, лишь поглядывали подозрительно из-под своих красных фуражек.

* * *

Конечно, случались у сада и черные дни. Некий купец Вишняков, например, вспоминал, что его сильно попортила та же Политехническая выставка 1872 года, «ради которой было вырублено много старых деревьев и кустарников; только часть вырубленного была посажена вновь и не особенно толково».

Да и путеводитель по Москве 1890 года с сожалением сообщал: «Александровский сад… частью запущен и вырублен».

Что ж, Москва в то время не была столицей и за садом не следили так же тщательно, как, например, за Летним садом в Петербурге.

Но главную докуку отдыхающим все-таки составляли не запущенные клумбы, а простонародье и золоторотцы, обживающие летом молодую травку у кремлевских стен и башен. Один из очевидцев, собиратель городских преданий Е. Баранов, вспоминал: «С утра и до поздней ночи сад оглашался матерной руганью, пьяным завыванием „романсов“, а то и похабных песен, которые пелись нарочито громко, „чтобы все их слышали“, на площадках шла игра в „орлянку“, а на лужайках дулись в карты: „трынку“, „фильку“, „подкидного“ и даже в „банкстон“, т. е. бостон. Игры нередко сопровождались драками, переходящими в общее побоище».

Конечно, среди этих «постояльцев» попадались и своего рода интеллигентные натуры. Их диалоги иной раз здорово веселили «образованную публику». Стоят, к примеру, пара мужичков перед оградой или памятником и с серьезным видом рассуждают:

– Должно, наполеоновской работы, – говорит один.

– Не без того, – ответствует другой.

То есть два этих московских патриота по крайней мере где-то слышали, что сад имеет некоторое отношение к войне с Наполеоном. Но какое именно – они, разумеется, забыли или же не поняли.

Такие типы не мешали отдыхающим. Напротив, кого-то они забавляли, а кого-то провоцировали на пространнейшую историческую лекцию, которую типы выслушивали с вниманием и благодарностью. Но в основном здесь околачивались граждане, которым не было никакого дела до прошлого своей «квартиры». Так же, как и до других московских обывателей. Иной раз по саду вовсе было не пройти. Добропорядочные граждане не уставали возмущаться:

– День по кабакам шатаются, а спать в Александровский сад идут. Ну иди к стене кремлевской, спи благородно на травке. Только нешто у нас полагается по-хорошему? Это, дескать, не по-настоящему, а надо заорать во все горло, человека облаять и плюхнуться поперек дороги, чтобы проходу не было людям. Он лежит, храпит, а у самого портки худые. Ну какая тут приятность? А скажи – камнем голову проломит.

В наши дни у входа в сад, как правило, дежурят сразу несколько сотрудников милиции. В большом количестве встречаются они и на аллеях, и у входов в Кремль. До революции же все было иначе. Рядом с воротами стояла деревянная избушка сторожа, старательно украшенная всяческими безделушками на древнерусскую тематику, а перед ней гордо возвышался представительный сторож из так называемой инвалидной команды с тупой саблей в руках.

Естественно, что роль этого стража была исключительно декоративной. Он даже вкупе с парой-троечкой городовых не мог, конечно, навести порядок. Тем не менее в какой-то момент нищие из Александровского сада словно испарились. Молва приписывает этот подвиг полицмейстеру Огареву. Его якобы вызвал к себе генерал-губернатор и закричал:

– Ты только взятки умеешь брать, а за порядком не смотришь. Ты погляди, что делается в Александровском саду. Это не Александровский сад, а Хитровка какая-то.

Огарев тут же помчался в сад, увидел здешнюю «очаровательную» публику и заорал во всю мощь своей глотки:

– Вон, так-растак! Чтобы и духом вашим тут не пахло! Для вас, что ли, тут еще иллюминацию сделали… Так у меня для вашего брата своя, огаревская иллюминация!

И собственноручно начал ставить голодранцам под глазами «фонари». Те испугались и покинули излюбленное место отдыха.

Впрочем, в Александровском саду случались и совсем прискорбные события. Время от времени газеты сообщали москвичам такие новости: «7-го апреля в Александровском саду повесился на дереве городовой 2-го квартала Тверской части Антонов, отец большого семейства. Прошлое поведение покойного безупречно: водки он не пил. Причиною самоубийства была, вероятно, крайняя бедность. Антонов получал в месяц только пять рублей».

Действительно, в саду довольно часто обнаруживали бедных самоубийц. Кто выпьет нашатырь, кто раствор серы, счищенной со спичек, а кто просто-напросто повесится. Деревьев, несмотря на знаменитую Политехническую выставку, здесь все-таки всегда хватало.

* * *

А после революции в саду произошла истинно детективная история.

З декабря 1918 года недалеко от нынешней Могилы Неизвестного Солдата был торжественно открыт памятник Робеспьеру работы юной Беатрисы Сандомирской. На церемонии присутствовал представитель Франции Жак Садуль, который разразился речью (а переводила сама Александра Коллонтай):

– Старая религия учила народ подчиняться и обещала рай на небе. Новая религия коммунизма учит строить рай на земле. Буржуазия всячески старалась унизить истинное значение Французской революции и оклеветать Максимилиана Робеспьера, этого честного и преданного революционера, так же как клевещет сейчас на ваших вождей. Советская Россия ставит памятник Робеспьеру, в то время как во Франции памятника «Неподкупному» нет.

Участники, среди которых был и Тимирязев, с пониманием кивали.

Газета «Правда» сообщала об этом событии: «Стройными рядами заполняют красноармейские полки Александровский сад. Пьедестал памятника обвит гирляндами живых цветов. Величественное, прекрасное зрелище. Торжественная тишина. Памятник окружен стягами и знаменами. Музыка играет „Марсельезу“. Спадает покрывало. К подножию кладут венки хризантем».

В скором времени после открытия Беатриса Сандомирская вдруг получила анонимное письмо: «Большевики долго не продержатся. Запомни – тебе висеть на первом фонаре…»

А 7 ноября скульптуру обнаружили разрушенной. «Северная коммуна» сообщала: «Памятник Робеспьеру в ночь с 6-го на 7-е ноября был уничтожен чьей-то преступной рукой. Фигура Робеспьера, сделанная из бетона, превращена в груду мелких осколков, разбросанных вокруг. Постамент уцелел. На место происшествия поставлен караул и ведется расследование».

Впрочем, другая газета, «Известия ВЦИК», предлагала в ответ свою версию – дескать, памятник разрушился «ввиду неправильного расположения центра тяжести всей фигуры памятника, что было замечено еще при постановке его».

Один из московских обывателей, Николай Окунев, записал злорадно в дневнике: «А „Робеспьер“-то будто бы не взорван, а сам развалился».

Так или иначе, памятник не прожил и недели, а подававшая надежды Беатриса Сандомирская больше не изваяла ни одной значительной скульптуры. Добро хоть осталась жива.

Перед Манежем

МАНЕЖНАЯ ПЛОЩАДЬ была образована в 1937 году на месте снесенных построек Охотного ряда. С 1967 по 1990 год носила название площади 50-летия Октября.

Трудно поверить, но сравнительно недавно здесь вообще не было никакой площади. На этом месте лепилось друг к другу множество домишек, в основном одноэтажных и кургузых. В них торговали, выпивали, ужинали да и просто жили.

Среди этих отнюдь не роскошных строений выделялись два известных на всю Москву места. Это трактир «Низок», он же «Обжорка», и Лоскутная гостиница.

У первого был профиль юридический. Тут за столами бражничали спившиеся так называемые «аблакаты от Иверской». Они действительно подыскивали клиентуру возле Иверской часовни, здесь же за гроши да за «косушки» водки составляли всевозможные прошения и жалобы. Особым уважением среди них пользовался некий Николай Иванович. Он обслуживал купцов, зажиточных мещан, и навещал его сам знаменитый адвокат Ф. Н. Плевако.