Антон Кротков - Голодный океан. Цивилизация заканчивается на берегу…

• Название: Голодный океан. Цивилизация заканчивается на берегу…
• Автор: Антон Кротков
• Жанр: Историческая проза

1942 год. Сын русских эмигрантов, оставив университет, поступает лётчиком в морскую авиацию США. Он участвует в знаменитой битве в Коралловом море. Его истребитель сбит. Молодой человек несколько дней проводит в океане, пока его не выносит на коралловый остров. Здесь ему открывается тайна, которая круто изменит всю его дальнейшую жизнь…

---

Игорь, как сын эмигрантов, бежавших от большевиков в 1920-м году, этих восторгов приятеля не разделял. Порой у них случались довольно ожесточённые споры о политике, что, впрочем, не омрачало их дружбы. Довольно часто Джордж просил Исмаилова объяснить ему ту или иную особенность русского менталитета или быта…

– Можно подавать? – осведомился подошедший хозяин ресторана. Джордж, погружённый в свои мысли не ответил. Он шевелил тонкими, как у пианиста пальцами, а губы его слегка подрагивали. Маска депрессии снова появилась на его лице. Ресторатор и Исмаилов понимающе переглянулись, после чего хозяин подал знак своему официанту.

Желая растормошить чем-то озабоченного приятеля, Исмаилов шутливо сообщил, что если писателю снова понадобится консультант по России, то он возьмёт недорого.

Джордж, однако, даже не улыбнулся.

– Материала у меня хватает, спасибо, – ответил он, вяло шевеля ложкой в тарелке с манной кашей: потчуя гостей местными деликатесами, сам Джордж при своей язве вынужден был придерживаться строгой диеты.

Перед вторым гостем хозяин поставил огромную тарелку спагетти с креветками под фирменным соусом. От кушанья шёл такой аромат, что рот у Исмаилова мгновенно наполнился слюной. Хлебосольный хозяин также настойчиво посоветовал ему попробовать бараньих котлеток. Действительно они просто таяли во рту – нежные, в пикантных сухарях, отлично прожаренные. А вот от дегустации блюд из морепродуктов пришлось отказаться, тем более что ещё предстоял десерт из мороженого со свежей клубникой и кофе лате. Игорю пришлось даже незаметно ослабить брючный ремень, так он объелся.

Сократ тоже не остался без угощения – ему была принесена большая миска с мясным гуляшем. Пёс ел с большим аппетитом, громко чавкая.

К разговору вернулись после завтрака во время прогулки по набережной. В этот момент поблизости никого не было. Джордж признался, что недавняя поездка в СССР многое в нём перевернула:

– Я был очень взволнован перспективой увидеть вблизи хотя бы какую-то часть настоящей России. Конечно, я уже имел некоторое представление о твоей исторической родине, Игорь, но то, что я пережил, люди, которых я встретил, – все это оказалось так непохоже на то, чего я ожидал…

Габор стал зачем-то говорить, что никто не может обвинить его в недостаточно искренней любви к Советскому Союзу и преданности коммунистической идее.

Исмаилову показалось, что сейчас будет сказано что-то чрезвычайно важное и необычное, и он не ошибся.

Габор признался, что у него словно открылись глаза на жизнь в СССР. Хотя от иностранцев всячески пытались скрыть некоторые особенности советской жизни, каким-то образом Джорджу удалось многое узнать об изнанке жизни в сталинском раю.

Эйфория от совместной с союзниками победы над нацистами там сошла на нет, и власть снова озаботилась поиском врагов – внешних и внутренних. Партийное и советское руководство стало принимать жёсткие меры в первую очередь по отношению к собственной интеллигенции.

– Тот, кто слепо не превозносит всё отечественное в пику западному и загнивающему, огульно обвиняется в отсутствии патриотизма; и объявляется безродными космополитом. Развёрнута настоящая охота на ведьм! В стране свирепствует партийная цензура, люди до крайности забиты и напуганы. При этом есть парадная витрина столичной жизни, за которой скрывается ужасающая нищета, бесправие и убожество обычной жизни советского народа.

Одним словом, Габор переживал сильнейшее разочарование в прежних идеалах…

Был уже вечер. Друзья сидели в писательском кабинете. Окна были настежь распахнуты. Легкий бриз с океана нёс прохладу. Обстановка кабинета выглядела предельно просто: пара стульев, топчан у стены застелен шерстяным пледом, на столе старенький ремингтон – единственная вещь, которой неприхотливый в быту писатель по-настоящему дорожил. Она кочевала с ним повсюду – из квартиры в квартиру, из дома в дом. До знакомства с Зоей иного серьёзного имущества у недавнего эмигранта не было. Джордж даже в шутку называл приобретённую по случаю на распродаже видавшую виды печатную машинку «моё приданное».

Прямо на полу громоздились стопками книги, журналы и газеты, какие-то папки. На корешках одной из них Игорь прочитал: «Моррис Элтхауз. Материалы для доклада о продовольственном геноциде в СССР»…

Джордж мало обращал внимание на комфорт. Он будто стремился ощущать себя солдатом в походе, даже несмотря на появившуюся рядом женщину. Или же боялся, что привычка к удобствам, на которые так щедра Америка, и семейное счастье размягчат его изнутри и толкнут на сделку с собственной совестью.

Габор сам вернулся к разговору о книге:

– Я напишу совсем не то, чего от меня ждут. Это будет правда об СССР! Эта книга станет настоящей бомбой. Один очень влиятельный человек дал мне для ознакомления очень впечатляющий материал. Эта книга повергнет всех в шок!

Впрочем, Джордж не собирался делать тайны из своего раскольничества, ведь это было бы непорядочно в первую очередь по отношению к друзьям и читателям его книг. Поэтому на прошлой неделе он выступил по радио. А за два дня до этого признался в своих сомнениях по поводу СССР в элитарном клубе главных редакторов ведущих американских газет. Габор откровенно говорил о том, что Сталина искажённо воспринимают на Западе, особенно интеллигенция. На самом деле это очень хитрый и жестокий диктатор азиатского типа, который проводит целенаправленную политику геноцида собственного народа. Западные политики ещё раскаются, что отдали ему фактически на заклание народы восточной Европы.

Теперь, когда Джордж говорил об этом другу, голос его дрожал от искреннего волнения, а мадьярский акцент звучал резче…

…Наконец, Габи замолчал. Некрасивое усталое лицо его ещё некоторое время, будто по инерции, светилось обличительным пафосом, но постепенно эмоции стали гаснуть, уступая место выражению скорбной задумчивости. Игорь отметил про себя, как сильно сдал и постарел товарищ за последние месяцы.

– Да, я долго заблуждался – горько признал Джордж, подняв на друга влажные глаза, – И нет смысла подыскивать себе оправдания. Я заслуживаю осуждения за всё то, что написал прежде. Ведь своими книгами и статьями я невольно прославлял самый большой обман нашего века. Но в том то и дело, что если с Гитлером всё было ясно с самого начала, то сталинизм – это хитрый дьявол, который искусно рядится в белоснежные одежды…

Исмаилов слушал друга, не проронив ни слова, и не верил своим ушам. В голове не укладывалось, что Габор может произносить такую страшную крамолу в адрес кремлёвского богочеловека.

– Давай выпьем – в мрачной решимости предложил писатель. – У меня тут припрятана бутылочка отличной зубровки – сувенир из Минска.

– Что ты говоришь, Габи?! – ещё более изумился Исмаилов. – Пожалуйста, не надо! Давай обойдёмся без этого. При твоей язве можно ли так рисковать?! Зоя мне не простит.

– К чёрту язву! И к чёрту эту железнобокую комиссаршу! – с неожиданным раздражением и даже злобой воскликнул Джордж, и признался: – Прости, друг, я не хотел тебе говорить, но после моей покаянной речи по радио, Зоя позвонила мне из Парижа и заявила, что уйдёт от меня, если я немедленно не выступлю с опровержением. «Говори что хочешь, хоть признайся во временном помешательстве или скажи, что был пьян, но ты должен как-то прикрыть своё бесстыдство и мой позор» – потребовала она. Ей, видите ли, будет проще, если я добровольно объявлю себя сумасшедшим!

– Она приедет, и ты всё ей объяснишь. Ведь она любит тебя, Джордж.

– Сомневаюсь. Я то её знаю. Она много раз повторяла, что настоящий коммунист должен быть готов пожертвовать личным счастьем ради своих убеждений. Скорее она выступит против меня на партийном суде, чем согласиться выслушать и понять.

Габор сидел, по-стариковски опустив плечи, кусая бледные губы. Взгляд его был упёрт в пол. Вдруг он вздернул заросший щетиной подбородок:

– Но я всё равно не пойду на сделку с собственной совестью, им меня не запугать!

Выяснялось, что успешный писатель последние дни жил, словно в осаждённой крепости. В коммунистической прессе началась его активная травля. Лидер американских коммунистов Браудер, бывший баптисткий священник, который контролировал всю партийную прессу и являлся главным редактором газет «Дейли уоркер», «Санди уоркер», журналов «Коммьюнист» и «Нью мэссиз», лично возглавил этот крестовый поход против опасного еретика. Каждый день в своём почтовом ящике Габор находил газеты с порочащими его статьями и письма омерзительного содержания. На телефонные звонки он давно перестал отвечать, не желая слышать отборные ругательства от людей, которых ещё недавно считал своими друзьями.