Коллектив авторов - Царь Петр I «Западный либерал». Иностранцы о царе-реформаторе

• Название: Царь Петр I «Западный либерал». Иностранцы о царе-реформаторе
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906842-11-4

Охваченный сексуальной страстью «варвар» и самодур, который решил превратить «дикую» Россию в «цивилизованную» западноевропейскую страну. Именно так воспринимало Петра Первого большинство иностранцев, что посетили нашу страну в начале XVII века или встречались с ним во время его путешествий по Европе.

Старшая дочь прусского короля Фридриха Вильгельма I – Фридерика София Вильгельмина Прусская рассказала о том, что посещение Петра с супругой Берлина в 1717 году «сильно смахивало на анекдот». Так, русского царя сопровождала «свита» – 400 прачек, горничных и кухарок, одетых как знатные дамы, и у каждой из них было «дитя от царя». Ганноверский резидент (посол) в Санкт-Петербурге Фридрих Христиан Вебер сообщил, что основная пища для жителей Санкт-Петербурга – грибы. Они едят их в большом количестве каждый день, зимой и летом, запивая водкой для лучшего пищеварения. Дипломатический агент французского правительства Де Ла Невилль написал о том, что любимая забава Петра Первого заключается в натравливании своих любимцев друг на друга, и весьма нередко один убивает другого из желания войти к царю в милость.

Какие мифы придумали иностранцы о петровской России и ее правителе? Где авторы в своих творениях допустили случайные ошибки, а где сознательную ложь? Вся «правда» о нашей стране первой четверти XVIII века.

---

Далее автор подробно описывает свиту императрицы.

Одним словом, двор царицы так хорош и блестящ, как почти все дворы германские. У царя же, напротив, он чрезвычайно прост: почти вся его свита состоит из нескольких денщиков (так называются русские слуги), из которых только немногие хороших фамилий, большая же часть незнатного происхождения. Однако ж почти все они величайшие фавориты и имеют большой вес. Теперь особенно в милости три или четыре; первый – племянник генерала Бутурлина[12], другой – Травеник[13], один из двух близнецов, до того друг на друга похожих, что их различают только по платью. Говорят, его величество царь, проезжая через Данциг, взял их к себе единственно по причине этого необыкновенного сходства. Родители их простого происхождения. Того из них, который не сумел подделаться под его вкус, он отдал царице. Третий фаворит и денщик – Татищев, из русской фамилии, четвертый и последний – Василий[14], очень незнатного происхождения и человек весьма невзрачный. Царь поместил его, как бедного мальчика, в хор своих певчих, потому что у него был, говорят, порядочный голос; а так как его величество сам по воскресеньям и праздникам становится в церкви с простыми певчими и поет вместе с ними, то он скоро взял его к себе и до того полюбил, что почти ни минуты не может быть без него. Оба последние самые большие фавориты, и хотя Татищева считают величайшим, потому что он почти всегда обедает с царем, когда его величество бывает один или в небольшом обществе, однако я думаю, что тот имеет перед ним большое преимущество: царь иногда раз по сто берет его за голову и целует, также оставляет знатнейших министров и разговаривает с ним. Удивительно, как вообще большие господа могут иметь привязанность к людям всякого рода. Этот человек низкого происхождения, воспитан как все простые певчие, наружности весьма непривлекательной и вообще, как из всего видно, прост, даже глуп, – и несмотря на то, знатнейшие люди в государстве ухаживают за ним. Генерал Ягужинский, который еще до сих пор в большой милости, был сперва также денщиком царя; одни говорят, что он бедный польский дворянин, другие уверяют, что сын немецкого кистера (церковнослужителя-завхоза – прим. ред.) в Москве. У него есть брат, полковник здешней же службы, который, однако ж, далеко не может равняться с ним умом и способностями.

Вскоре после нашего прихода в сад его величество оставил гвардейцев и пошел к ее величеству царице, которая осыпала его ласками. Побыв у нее несколько времени, он подошел к вельможам, сидевшим за столами вокруг прекрасного водомета (фонтана – прим. ред.), а государыня между тем пошла с своими дамами гулять по саду. После этого я стал рассматривать местоположение сада и, между прочим, увидел прелестную молодую дубовую рощицу, насаженную большею частью собственными руками царя и находящуюся прямо против окон царского летнего дворца…

Далее автор описывает светское мероприятие, которое ничем не отличалось от того, что происходило тогда в Европе. Правда, идиллия длилась недолго…

Вскоре после того появились дурные предвестники, вселившие во всех страх и трепет, а именно человек шесть гвардейских гренадеров, которые несли на носилках большие чаши с самым простым хлебным вином; запах его был так силен, что оставался еще, когда гренадеры уже отошли шагов на сто и поворотили в другую аллею. Заметив, что вдруг очень многие стали ускользать, как будто завидели самого дьявола, я спросил одного из моих приятелей, тут же стоявшего, что сделалось с этими людьми, и отчего они так поспешно уходят. Но тот взял меня уже за руку и указал на прошедших гренадеров.

Тогда я понял, в чем дело, и поскорее отошел с ним прочь. Мы очень хорошо сделали, потому что вслед за тем встретили многих господ, которые сильно жаловались на свое горе и никак не могли освободиться от неприятного винного вкуса в горле. Меня предуведомили, что здесь много шпионов, которые должны узнавать, все ли отведали из горькой чаши; поэтому я никому не доверял и притворился страдающим еще больше других. Однако ж один плут легко сумел узнать, пил я или нет: он просил меня дохнуть на него. Я отвечал, что все это напрасно, что я давно уже выполоскал рот водою; но он возразил, что этим его не уверишь, что он сам целые сутки и более не мог избавиться от этого запаха, который и тогда не уничтожишь, когда наложишь в рот корицы и гвоздики, и что я должен также подвергнуться испытанию, чтоб иметь понятие о здешних празднествах. Я всячески отговаривался, что не могу никак пить хлебного вина; но все это ни к чему бы не повело, если б мнимый шпион не был хорошим моим приятелем и не вздумал только пошутить надо мною. Если же случится попасться в настоящие руки, то не помогают ни просьбы, ни мольбы: надобно пить во что бы то ни стало. Даже самые нежные дамы не изъяты от этой обязанности, потому что сама царица иногда берет немного вина и пьет. За чашею с вином всюду следуют майоры гвардии, чтобы просить пить тех, которые не трогаются увещаниями простых гренадеров. Из ковша величиною в большой стакан (но не для всех одинаково наполняемого), который подносит один из рядовых, должно пить за здоровье царя или, как они говорят, их полковника, что все равно. Когда я потом спрашивал, отчего они разносят такой дурной напиток как хлебное вино, мне отвечали, что русские любят его более всех возможных данцигских аквавит (национальный скандинавский алкогольный напиток крепостью 37,5-50 % – прим. ред.) и французских водок (которые, однако ж, здешние знатные очень ценят, тогда как простое вино они обыкновенно только берут в рот и потом выплевывают), и что царь приказывает подавать именно это вино из любви к гвардии, которую он всячески старается тешить, часто говоря, что между гвардейцами нет ни одного, которому бы он смело не решился поручить свою жизнь. Находясь в постоянном страхе попасть в руки господ майоров, я боялся всех встречавшихся мне и всякую минуту думал, что меня уж хватают. Поэтому я бродил по саду как заблудившийся, пока наконец не очутился опять у рощицы близ царского летнего дворца. Но на этот раз я был очень поражен, когда подошел к ней поближе: прежнего приятного запаха от деревьев как не бывало, и воздух был там сильно заражен винными испарениями, очень развеселившими духовенство, так что я чуть сам не заболел одною с ними болезнью. Тут стоял один до того полный, что, казалось, тотчас же лопнет; там другой, который почти расставался с легкими и печенью; от некоторых шагов за сто несло редькой и луком; те же, которые были покрепче других, очень весело продолжали пировать. Одним словом, самые пьяные из гостей были духовные, что очень удивляло нашего придворного проповедника Ремариуса, который никак не воображал, что это делается так грубо и открыто… Так как царь и царица (оставившая, впрочем, своих дам) также в это время отлучились, то нас стали уверять, что мы возвратимся домой не прежде следующего утра, потому что царь, по своему обыкновению, приказал садовым сторожам не выпускать никого без особого дозволения, а часовые, говорят, в подобных случаях бывают так аккуратны, что не пропускают решительно никого, от первого вельможи до последнего простолюдина. Поэтому знатнейшие господа и все дамы должны были оставаться там так же долго, как и мы. Все это бы ничего, если б, на беду, вдруг не пошел проливной дождь, поставивший многих в большое затруднение: вся знать поспешила к галереям, в которых заняла все места, так что некоторые принуждены были стоять все время на дожде. Эта неприятность продолжалась часов до двенадцати, когда наконец пришел его величество царь в простом зеленом кафтане, сделанном наподобие тех, которые носят моряки в дурную погоду (перед тем же на нем был коричневый с серебряными пуговицами и петлицами); шляпу он почти никогда не надевает, приказывая носить ее за собою одному из своих денщиков. Войдя в галерею, где все ждали его с большим нетерпением и потому чрезвычайно обрадовались этому приходу в надежде скоро освободиться, он поговорил немного с некоторыми из своих министров и потом отдал приказание часовым выпускать. Но так как выход был только один, и притом довольно тесный, то прошло еще много времени, пока последние выбрались из сада. Кроме того, надобно было также проходить недалеко от сада через небольшой подъемный мост на малом канале, и только пройдя через него всякий мог без затруднения спешить домой…

Июль

2-го, после обеда, приезжал к его высочеству князь Меншиков и еще раз приглашал его к себе на обед на следующий день. Посидев немного у герцога и выпив стакана два вина, он откланялся, и его высочество проводил его до передней.

3-го его высочество поехал к князю Меншикову в 11 часов утра, потому что там хотел быть царь, который обыкновенно кушает в это время. Из опасения, что у князя будет слишком много гостей, его высочество приказал мне остаться дома, и потому я не знаю хорошенько, что там происходило. Но я слышал после от г. Геклау, который был на этом обеде, что их угощали необыкновенно роскошно: подавали страшное множество блюд и три раза вновь накрывали на стол. Известно, что нигде в Петербурге так хорошо не обедают, как у князя. Общество, говорят, было у него очень многочисленно: кроме его высочества, были царь, царица и много дам и кавалеров. После обеда гости осматривали дом, в котором множество прекрасных комнат; потом ходили в сад, считающийся, после царского, обширнейшим и лучшим в Петербурге. Его высочество возвратился домой очень веселый…