Вадим Кожинов - Россия век XX-й. 1939-1964

• Название: Россия век XX-й. 1939-1964
• Автор: Вадим Кожинов
• Жанр: История
• Год: 2001

Эта работа известного русского историка и литературоведа Вадима Валериановича Кожинова является продолжением книги «Россия век XX-й. 1901-1939». В ней подробно с позиций сегодняшнего дня исследуется история Великой Войны, как ее именует автор, и вскрываются ее истинные причины. Во многом подход автора к истории этого мирового кровавого побоища неординарен и даже неожидан. «Загадочным» считает В. Кожинов и период 1946-1953 годов в истории России. И, наконец, по-новому автор пытается взглянуть на феномен личности и правления Н.С. Хрущева.

---

Власов же исходил из того, что Германия будто бы собирается спасти русский народ от социализма. В конце февраля 1943 года его привезли в Смоленск, и во время беседы с местными жителями один из них задал Власову не ожидаемый им вопрос (напомню, что Смоленск был захвачен германской армией еще в июле 1941-го, то есть двадцать месяцев назад):

«– Почему не распускают колхозы?

– Быстро ничего не делается. Сперва надо выиграть войну, а тогда уже земля крестьянам»26, – ответил этот борец с большевизмом (кстати, в 1930 году вступивший в ВКП(б) – будучи зрелым тридцатилетним человеком – в разгар коллективизации…).

Но вот вполне типичное распоряжение германских военных властей в оккупированной Белоруссии:

«Уборку и обмолот хлебов производить существовавшим до сего времени порядком, т. е. коллективно… Руководство уборкой возлагается на председателей колхозов, указания и распоряжения которых обязательны… К уборке хлеба привлекать всех единоличников, насчитывая им трудодни»27.

Факты этого рода вообще-то старались замалчивать в литературе о войне, ибо они противоречили канонам, а кроме того могли получить «вреднейшее» истолкование: колхозы – способ ограбления крестьянства, и нацисты решили пользоваться этим способом так же, как ранее большевики (которые, правда, не заставляли работать за трудодни уцелевших единоличников)…

В таком умозаключении есть определенный резон, но все-таки важнее другое: ведь, как уже сказано, германское командование собиралось сохранить на оставляемой русским территории социализм, – помимо прочего и потому, что, согласно трезвому соображению Кейтеля, «уже невозможно искоренить» явления, вызванные к жизни «революцией крупного масштаба». Да и цель войны состояла не в изменении общественного строя, но в подчинении России «германской мировой политике», вернее, геополитике, с точки зрения которой социальный уклад – дело второстепенное, и если русские живут в своем социализме, пусть себе живут так и дальше; необходимо только ликвидировать их страну как геополитический феномен.

Из этого ясно, что связанное с именем Власова «движение», которое Германия использовала в тех или иных идеологических целях (кстати, не очень уж результативно), само по себе не имело существенного значения, ибо эта пресловутая «третья сила» вообще никак «не вписывалась» в геополитическую коллизию, развертывавшуюся в 1941-1945 годах. И нынешние – подчас горячие – дискуссии вокруг «власовцев» – плод крайне поверхностного понимания реальной исторической ситуации.

Между прочим, и личность, и судьба самого Власова в конечном счете имеют мнимый, бессодержательный характер (выражая тем самым мнимость всего «движения»). Ибо едва ли можно спорить с тем, что, если бы руководимая Власовым в апреле – июне 1942 года 2-ая Ударная армия не потерпела бы полного поражения, он ни в коем случае не объявил бы себя врагом большевизма и продолжал бы свою успешнейшую военную карьеру. Ведь еще в конце апреля 1942 года Власов гордо рассказывал, как он «трижды встречался со Сталиным, и каждый раз… уходил окрыленным»28. Можно допустить, что среди «власовцев» были люди, которые искренне надеялись и стремились «спасти» Россию и от большевизма, и от нацизма. Но их верования и усилия не могли не оказаться всецело бесплодными, ибо в их основе лежало абсолютное непонимание геополитического смысла войны.

Характерно, что в среде уже давней – двадцатилетней к тому времени – белой эмиграции (которая, понятно, отвергала большевизм совсем не так, как член ВКП(б) с 1930 года Власов, а с самого начала и безоговорочно) немало способных если не к геополитическому мышлению, то к соответствующему чувствованию людей сумели во время войны как-то преодолеть свою жгучую ненависть к большевизму. Ибо они так или иначе сознавали, что решается вопрос о самом бытии России. Не кто иной, как категорически непримиримый «антибольшевик» Иван Бунин, признался в ноябре 1943 года, во время известной Тегеранской конференции (между прочим, как раз тогда Власова удостоило своим вниманием верховное лицо в германском главнокомандовании – Альфред Йодль)29:

«Нет, вы подумайте до чего дошло – Сталин летит в Персию, а я дрожу, чтобы с ним, не дай Бог, чего в дороге не случилось…»30

А ведь сравнительно не столь давно, 26 октября 1934 года, Бунин, отвечая на вопрос о причинах его «непримиримости с большевизмом», написал: «…большевизм… чудовищно ответил сам на этот вопрос всей деятельностью… низменней, лживее, злей и деспотичней этой деятельности еще не было в человеческой истории»31. Когда Бунин это писал, Власов делал блестящую большевистскую карьеру. Но к тому времени, когда Власов объявил себя борцом против большевизма, Иван Алексеевич, по свидетельству близко знавшего его человека, осознал истинную суть войны:

«Война потрясла и испугала Бунина: испугала за участь России на десятилетия и даже столетия вперед (выделено мною. – В. К.), и этот глубинный страх заслонил в его сознании все то, что в советском строе попрежнему оставалось для него неприемлемо» (там же, с. 24).

Повторю еще раз: я ставлю вопрос о Власове и его «движении» не в моральной плоскости (как чаще всего делают); речь идет о полном непонимании сущности войны, которое в конечном счете обрекало сие «движение» на бессмысленность.

Как уже было упомянуто, Власов в ноябре 1943 года был удостоен внимания генерал-полковника Йодля. Но ведь именно этот самый Йодль составил «совершенно секретную» «Директиву по вопросам пропаганды», содержавшую «основные указания» о том, как надо обрабатывать наших «военнослужащих и население… а) противником Германии являются не народы Советского Союза, а исключительно еврейско-большевистское советское правительство…32 б)…необходимо подчеркивать, что германские вооруженные силы пришли в страну не как враг, что они, напротив, стремятся избавить людей от советской тирании… г)…пропагандистские материалы не должны преждевременно привести население к мысли о нашем намерении расчленить Советский Союз…»33 т. д. и т. п.

Роль «власовцев» сводилась, в основном, к участию в сей чисто пропагандистской кампании, к тому же едва ли есть основания считать, что эта их роль была очень уж весомой.

Переходя к нашему времени, приходится сделать вывод, что нынешнее обилие сочинений о «власовском движении» опять-таки объясняется непониманием истинной сути войны. «Власовцам» придают существенное значение (пусть даже чисто «негативное»), которого они не имели, ибо дело шло тогда в конечном счете вовсе не о борьбе нацизма и большевизма (Бунин, как мы видели, это глубоко чувствовал!), а ведь именно борьбу и с тем и с другим ставят в заслугу «власовцам» их апологеты. Другие же авторы, которые, напротив, гневно обличают «власовцев» как подручных нацизма, опять-таки чрезмерно преувеличивают их роль.

Словом, сам по себе тот факт, что вопрос о Власове занимает немалое место в сегодняшней историографии войны 1941-1945 годов, говорит о ее поверхностном характере.

* * *

Другое очевидное проявление этой поверхностности – весьма широкие и подчас прямо-таки страстные нынешние споры вокруг книжек советского разведчика-перебежчика Резуна, личное ничтожество которого ясно выразилось уже в выбранном им псевдониме «Суворов». Речь идет не о том, что вообще не следовало обращать внимание на опубликованные большими тиражами резунские опусы, но о том, что при верном представлении о мировой ситуации в 1941 году они просто не дают оснований для сколько-нибудь серьезных споров, которые тем не менее ведутся уже несколько лет. Единственный, пожалуй, адекватный отклик на эти книжки – чисто ироническая по своему тону статья Анатолия Ланщикова под названием «Ледокол» идет на таран»34. В статье со всей убедительностью показано, что перебежчик, пытаясь опровергнуть «агитпроповскую» версию войны, всецело находится на уровне этой примитивной версии, хотя и вывертывает ее наизнанку (отчего она отнюдь не становится менее примитивной).

Отсылая читателей к статье Анатолия Ланщикова, обращусь к основному содержанию множества других откликов, авторы коих либо так или иначе присоединялись к «доводам» Резуна, либо «на полном серьезе» их оспаривали. К сожалению, как то, так и другое свидетельствует о неблагополучии в осмыслении великой войны.

Объявляя, что именно СССР готовился в 1941 году внезапно напасть на Германию («установлена» даже точная дата – 6 июля), которая, узнав о грозящей опасности, «предупредила» это нападение, Резун ссылается на множество «фактов», долженствующих доказать, что в СССР шла подготовка к мощному наступлению на Запад, Вообще-то из всех приводимых «фактов» войны не получается, как из самого большого количества кошек не сделаешь тигра. Но существо дела даже не в этом. В сознание военнослужащих в 1930-х годах внедрялась принципиально наступательная тактика, причем делалось это не только в собственно военно-профессиональных, но и в идеологических целях, так сказать, «для поднятия духа». Однако разработка наступательных операций, воспитание соответствующего духа и т. д. и действительное принятие решения о превентивной войне – это, конечно же, совершенно разные вещи, отличающиеся друг от друга столь же кардинально, как военная игра и реальная война.