Роман Сенчин - Срыв (сборник)

• Название: Срыв (сборник)
• Автор: Роман Сенчин
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-100442-2

Роман Сенчин – прозаик, автор романов «Елтышевы», «Зона затопления», «Информация», многих сборников короткой прозы. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна», финалист премий «Русский Букер», «Национальный бестселлер». Слом, сбой в «системе жизни» случается в каждой истории, вошедшей в новую книгу Романа Сенчина. Остросоциальный роман «Елтышевы» о распаде семьи признан одним из самых важных высказываний в прозе последнего десятилетия. В повестях и рассказах цикла «Срыв» жизнь героев делится на до и после, реальность предлагает пройти испытания, которые обнажат темные стороны человеческой души и заставят взглянуть по-другому на мир и на себя. Но даже в кажущейся стихии беспросветности можно отыскать свет. Главное – оставаться способным его воспринимать. Сенчин тестирует читателя на эту способность.

---

– Спасибо. – Валентина Викторовна села. – Я хотела бы узнать насчет работы.

– М-м… М-да… – Бодрость управляющего мгновенно испарилась, даже веки потяжелели, придавили глаза. – В каком смысле? – Он еще надеялся избежать неприятного разговора.

– Не могли бы вы что-то мне предложить? У меня библиотечное образование, почти тридцать лет проработала библиотекарем, пять лет – заведующей.

– М-м… У нас есть, конечно, библиотека. Не были?.. Но там Фаина. Вроде справляется. Кружок ведет для ребятишек.

– Но у нее образование есть?

– Не знаю. Не я ее устраивал – этим отдел культуры занимается. Школой – отдел народного образования.

– А по вашей линии есть какое-нибудь… – Валентина Викторовна запнулась, решила выразиться культурнее: – Есть вакансии? – Но уже почувствовала холодок, пока еще слабый, пробежавший по спине; увериться в том, что работы ей не дадут, не хотелось, не должно было этого случиться.

Управляющий пошевелил плечами, отвел взгляд. Замер. Изображал, что думает. Валентина Викторовна ждала. Управляющий вздохнул, вытряхнул из пачки «Явы» сигарету, чиркнул спичкой. Прикурил, затянулся и снова замер, глядя в сторону.

– Ну так что? – не выдержала Валентина Викторовна. – Есть? Можно ра… работницей куда-нибудь… или уборщицей. А?

– Да нету у меня мест. Ничего тут не осталось…

– А для мужчин? – быстро, чтобы опередить свое отчаяние, перебила Валентина Викторовна. – У меня сын – двадцать пять лет… И мужу – пятьдесят. Но он… Он в милиции тридцать лет… капитан.

– Ничего нет, – повернулся, придавил взглядом Валентину Викторовну управляющий. – У меня местные без работы. И мужики, и все. Скотники, механики, доярки, трактористы, повара… В том году ферма еще была, а теперь – ничего. Вообще ничего.

– И… и как же здесь жить? – медленно, делая паузы между этими короткими словами, спросила Валентина Викторовна.

– А черт их… Кто на пенсию живет, кто по инвалидности… Пособия на детей, по утрате кормильца… Кому родня помогает, кто уезжает, нанимается в городе, в крае… О-ох-х… – Осторожно, чтоб не порвать, управляющий затушил докуренную до половины сигарету. – Не знаю. Пятый год сижу тут и удивляюсь. Я сам из Енисейска… Повезло вот, сюда посадили. А что делать – черт его знает. Был бы здесь колхоз, может, и что-нибудь можно было поднять, а так… В Тигрицком вон живут, держатся, но они отдельно. А мы же – часть куста. Центр в Захолмове, техника там…

– Я знаю всю эту систему, – перебила Валентина Викторовна, – я отсюда сама. Помню, как колхозы в совхоз объединили, как люди недовольны были… Но я в городе, правда, долго жила… И вот на старость лет… И не нужна, оказалось… – Валентине Викторовне захотелось плакать, но жалобы управляющего остановили слезы.

– Последних тридцать коров в том году в Захолмово перегнали. На ферме когда-то, говорят, больше ста человек работало, а теперь два сторожа осталось – коровники караулят, чтоб шифер не потаскали… Пошивочный был заводик – мешки шили. Сгорел. Поля были какие, даже пшеницу растили… Ничего… Пнем вот сижу тут и думаю.

Валентина Викторовна поднялась и пошла из конторы.

На улице огляделась. Избы вдоль улицы стояли, по окна заваленные снегом, будто брошенные. Но из труб поднимался дымок – значит, там есть люди, там готовят еду, во что-то они одеты, наверняка у них есть просвет пусть в недельном, но все же будущем. А у нее? У ее семьи? Скоплены копейки какие-то, на которые от силы с месяц протянут, а дальше?.. Николая надо посылать пенсию оформлять. Ему положено за выслугу лет… И ей тоже что-то должно… Два года до законной пенсии, до пятидесяти пяти лет. Два года несчастных. А как их прожить?

Хотела зайти в библиотеку, но не зашла. Толку-то? Там Фаина – хороший, по словам управляющего, работник. Кружок… Направилась в школу.

Двухэтажная, каменная, построенная в позапрошлом веке. Изнутри довольно уютная – большие полукруглые окна, светлые стены, детские рисунки развешаны. Сытно пахнет гречневой кашей.

– Вам куда? – приподнялась с лавочки старушка в синем халате, подозрительно прищурилась.

– Мне к директору.

– А зачем?

Валентина Викторовна покривила губы:

– По личному вопросу. Познакомиться.

– Да?.. А откуда вы?

– Какая вам разница?

– Как это – какая? Моя обязанность за порядком смотреть. Случится чего, – говоря, старушка, мелко перемещаясь, загородила коридор, – случится, и кому отвечать?

– Я… Я хочу просто познакомиться с директором! Гм… – Валентина Викторовна взяла себя в руки, поборола готовый вырваться крик. – Понимаете, я эту школу закончила много лет назад, окончила в краевом центре библиотечный техникум, долго жила в городе, теперь вернулась и хочу познакомиться с директором. Меня зовут Валентина, девичья фамилия – Кандаурова. Мои родители здесь известными были людьми. Тетя, тетя Таня Матасова, до сих пор живет, рядом вон, в двух шагах.

Но старушку эта родословная не впечатлила:

– И что? Уроки идут, нельзя по школе бродить. Директор тоже на уроке. Перемена прозвенит – пущу.

– Понятно…

Валентина Викторовна почувствовала вдруг страшную усталость, даже раздражение на эту в халате прошло. Присела на низкую, для детей, лавочку. Старушка постояла и тоже села.

– А вы не отсюда сами? – спросила Валентина Викторовна; на фамилию «Кандауровы», которую носила лет сорок назад чуть не половина деревни, любая местная должна была как-то отреагировать.

– Я-то? Я из Тувы. – Старушка протяжно вздохнула. – В девяносто третьем переехали. Десять лет почти как… В деревне тоже там жили, в Межегее. Не слыхали?

– Нет.

Тува, в которую некогда стремились разнообразные специалисты (зарплата выше, по службе продвижение быстрее, льготы разные, очередь на жилье быстро двигается) находилась южнее, по ту сторону Саянских гор. Но в конце восьмидесятых, как и во многих республиках Союза, в Туве начались национальные конфликты, и украинцы, грузины, русские – все, в общем, некоренные стали оттуда выезжать. Некоторые, из степных деревень и поселков, бежали почти без имущества, напуганные угрозами перерезать их, сжечь заживо… Большинство оседало в городе, где жили Елтышевы, и было время, как раз году в девяносто третьем, – они шерстили учреждения в поисках мест работы. К Валентине Викторовне тоже заходили женщины с умоляющими глазами. «Не возьмете? Я районной библиотекой заведовала… Я в школьной двадцать лет отработала…»

– Хорошо мы там жили, – говорила старушка, – крепко жили. Бор рядом, и не как тут, сухой, а богатый. Груздей, бывало, косой коси. Бочками солили. Пласт груздей, пласт рыжиков, пласт волнушек, потом опять груздей… И жимолость, и брусника. Зайцев полно. Мой силки ставил, всегда с зайчатинкой были. Собаке варила… Этих, тувинцев, почти не было, а какие были, то смирные, работящие… А избы какие оставили! Из листвяка, двести лет им стоять… Сараи, завозни, бани – всё срубы. Сосны рядышком, а нарочно листвень везли с Саян, чтоб не погнило… А как эта вся смута-то началась, так и у нас пошло. Сперва по ночам на лошадях наскакивали, тащили, что плохо лежит, а потом уж и грабить начали, резать. Одетыми спали последнее время…

Старушка говорила и говорила, не интересуясь, слушают ее или нет, а Валентина Викторовна под монотонно-жалостливый голос прокручивала свою жизнь и пыталась вспомнить, были ли там, в прошлом, моменты, когда чувствовала настоящую, ничем не подтачиваемую надежность, не тревожилась за завтра… Нет, конечно, были такие периоды, и многими годами измеряемые, но сейчас они не вспоминались. Точнее, не вспоминалось это ощущение надежности.

– …И решили мы выезжать. Всей деревней решили. А дворов под сотню было. Машин мало добро вывозить, у кого что продать – так кому продашь? Куда? Все трогаются… У меня сын с семьей при мне, а дочь давно уж там, в ихней столице, в Кызыле, жила. Теперь в Шушенском… И вот сперва мы к ей, а оттуда уж сюда кое- как. Сын домишко брошенный тут нашел, купил у сельсовета. Подлатал… Обжились. Потихоньку новый дом поставили. Теперь ничего, а первое время ох тяжело было… И тут нас обокрали первым делом, мотоцикл угнали. Прямо с ограды. Так и не нашелся. Сын плакал… А муж-то мой там лежит, в Межегее. Помер в восимесят восьмом еще, не увидел всех наших страданий. О-ох… Что с могилкой его, и не знаю. А деревня снится каждую ночь почти. И бор, и горы, и всё… А здесь другое совсем…

Валентину Викторовну из услышанного задели два слова – «машина» и «обокрали»… Надо с Николаем насчет машины поговорить – будет налаживать, не будет? И с гаражом что делать? Продать и то и другое или как? Что-то надо решать. И воровство… Тетка тоже сколько раз говорила: воруют страшно. Их пока, слава богу, не трогали, но если машину перегонят – вполне ведь могут…

Старушка посмотрела на висящие на стене часы и, вздыхая, поднялась. Нажала кнопку; глухо, как алюминиевый, затренькал звонок.