Маргарет Вудс - Деревенская трагедия

• Название: Деревенская трагедия
• Автор: Маргарет Вудс
• Издательство: Паблик на ЛитРесеd7995d76-b9e8-11e1-94f4-ec5b03fadd67
• Жанр: Проза

«– Не трогай, брось, говорю тебе, постылая харя, не то проучу! Смотри, захнычешь еще у меня не так! Чей-то злобный, кричащий голос произносил эти слова как раз в ту минуту, когда под тяжелыми шагами Джемса Понтина скрипнула последняя ступенька лестницы. Такие крутые лестницы бывают в лондонских домах, сверху до низу переполненный мелкими, бедными квартирами. По всей вышине её царила непроглядная тьма, за исключением одной площадки, освещенной слабым серым просветом сквозь случайно открытую дверь…»

---

– Все это так, – захныкала она в ответ, приготовляя носовой платок для ожидаемых слез, – но сами посудите, как тяжело для бедной вдовы лишиться единственной дочери как раз в такие годы, когда она может быть полезна матери.

– Ведь, это для её же пользы, мистрис Джордж, вы это знаете.

– Как! от меня отбирают моего единственного ребенка, так что мне не с кем будет даже промолвить слова, а она, к тому же, такая мастерица у меня для всякого шитья! Ей часто удавалось уже зарабатывать по полтора шиллинга в день за штопанье носков и белья.

Её утверждение, очевидно, страдало неточностью, вследствие чего произошел мгновенный обмен сердитых взглядов между матерью и дочерью.

Между тем, Джемс Понтин осторожно развернул два скомканных письма и разложил их на столе перед своею невесткой; но глаза последней быстро перенеслись дальше, к другой жесткой бумажке, поменьше первых, которую деверь медленно расправлял на столике. При этом пальцы его не спешили расстаться с бумажкой: в такие тяжелые времена не легко человеку расставаться с пятью фунтами, но что же делать? Никто из Понтинов никогда еще не обижал семьи в денежном отношении, да, к тому же, уплатив эту сумму, он рассчитывал покончить все счеты с Селиной.

– Ведь, это для её же пользы, – медленно повторил он. – Кроме того, вот вам, мистрис Джордж, возьмите эти пять фунтов. Они более чем достаточно покроют всякие убытки, которые вы можете при этом понести. Но помните, больше вы ничего и никогда не получите.

Он еще не успел договорить этих слов, как уж деньги вместе с носовым платком очутились в кармане Селины.

– Это, без сомнения, для её пользы, мистер Понтин, как вы сами говорите, – подхватила она с живостью. – Вы, вероятно, заедете за ней завтра рано утром?

– Неужели вы думаете, что я соглашусь провести ночь в Лондоне? – возразил он почти негодующим тоном. – Мне и без того не в моготу в вашем городе. Нет ужь, сделайте одолжение, если вопрос об отъезде Анны решен, проститесь с ней сегодня, – не все ли вам равно, завтра или сегодня? Не много времени, вероятно, потребуется ей, чтобы собрать свои пожитки, и если мы с ней захватим сегодняшний поезд, то до сумерек еще будем дома.

– Слышишь, Анна? Ну-ка, поварачивайся! – сказала горюющая мать, всовывая деньги в старый кошелек и стягивая его резиновою тесемкой.

Анна, которая до того времени стояла молча, прислонившись к кровати, тотчас выпрямилась с растерянным видом и, открыв коммод, начала перебирать в нем крохотную и жалкую кучу изношенных одежд. Мать её разостлала на полу лист оберточной бумаги, который должен был служить чемоданом на дорогу, и начала суетливо укладывать её вещи.

– Что это за дрянь ты берешь с собой? – немного погодя спросила она презрительно у дочери.

– Вещи эти принадлежали отцу, – отрезала Анна, и с этими словами углы её кроткого детского рта приняли то выражение непреодолимого упорства, которое было так хорошо известно Селине. При других обстоятельствах это не удержало бы мать от ссоры с девочкой, хотя она и знала, что при этом добиться чего-нибудь от дочери было совершенно невозможно, но в данное время деньги, находящиеся в её кармане, наполняли все её существо блаженством, похожим даже на благодушие, под влиянием которого она оставила дочь в покое.

Действительно, не много времени понадобилось Анне, чтобы собрать свои ничтожные пожитки. Очень скоро неуклюжий узел в оберточной бумаге, внешний вид которого так неприятно знаком обычному путешественнику третьего класса, очутился в руках дяди, и Анна вскоре уже стояла около него совсем готовая к отъезду, в черной шляпке, обшитой грубым крепом, и в худом плаще с капюшоном.

– Прощай, Анна, – сказала Селина, как бы птичьим клювом дотрогиваясь губами до её щеки. – Постарайся вести себя лучше у дяди, чем ты вела себя у меня.

– Маменька, я жалею, если дурно вела себя относительно вас, и надеюсь, что вы простите мне, – отвечала девочка безжизненным, формальным тоном, а затем последовала за дядей все с тем же неподвижным и потерянным взглядом. Но, дойдя до двери, она неожиданно и круто повернулась, как будто Анну кто-нибудь позвал, и остановилась, как вкопанная, напряженно уставясь на кровать. Джемс Понтин тоже остановился в изумлении, держась за ручку двери. Он собирался тронуть ее за плечо, как вдруг, не говоря ни слова, одним прыжком она очутилась на другой стороне комнаты, бросилась на кровать и зарыдала глухими судорожными рыданиями.

– О, отец, отец! – простонала она, – отец!

Дядя подошел к ней и стал у кровати.

– Успокойся, дитя мое, – проговорил он с участием, – не нужно так огорчаться. Все к лучшему.

– Конечно, все к лучшему, – вторила ему мать с нетерпением, ощупывая свой карман. – Сколько раз заходила к нам дама-благотворительница нашего прихода и говорила и ей, и отцу её, что глупо роптать против воли Божией. Но вот посмотрите: говори, не говори, все одно, – как о стену горох, – ее не скоро проберешь.

Рыдания так же быстро прекратились, как и начались, и девочка встала на ноги.

– Так недавно было это… в воскресенье… – сказала она, глядя на противуположную стену.

Она хотела сказать, что еще в воскресенье изнуренная фигура её больного отца сидела тут, подпертая этими же самыми подушками. «Мне жаль оставлять тебя, Аня, голубчик мой», – с трудом и еле слышным шепотом сказал он ей в этот день. Казалось, что целые годы прошли с тех пор, но она все как-будто ожидала, что опять предстанет здесь перед ней лежащая фигура с знакомым болезненным лицом, которое одно только в целом мире и смотрело на нее любящими глазами.

– Вот глупенькая! ведь, это было не в воскресенье, а в. понедельник, – фыркнула на нее Селина, воображая, что девочка говорила о смерти отца.

– Прощайте, маменька, – опять сказала Анна и дверь затворилась за ней и за её дядей. Слышно было, как фермер, тяжелыми шагами и неловко цепляясь за ступеньки, спустился по темной лестнице, а Селина, между тем, достав из-под кровати темную бутылку, уселась и принялась с жадностью разглядывать свой маленький капитал.

* * *

Вдоль пограничной линии Оксфордшира тянется длинный и совершенно прямой холмистый кряж, направляющийся от севера с югу. На одном конце кряж этот, как волна прибрежного буруна, поднимается выше и затем круто обрывается, переходя в широкую долину, расстилающуюся вдаль. Как раз на этом обрыве гнездится деревня Гайкрос, напоминая своим местоположением, даже среди полного несоответствия всех остальных условий, старинный укрепленный город, украшающий своими башнями и стенами какой-нибудь скалистый утес в Италии. Чудный вид кругом придавал не меньший блеск и мирной деревушке с её скромными хижинами и стогами сена, чем поседевшим от времени стенам средневековой крепости. Неправильный ряд черепичных деревенских крыш, сбоку небольшое, поросшее травой кладбище с своею обычною нисенькою каменною оградой и своим старым, с незапамятных времен стоящим тут тиссовым деревом, отлогое поле, золотящееся под желтыми лютиками или зреющею рожью, – все эти самые обыкновенные принадлежности английской деревни, резко выступая на ярко-синем фоне туманной дали с её волнистыми и неясными очертаниями, принимали совершенно особенный вид и имели поэтический характер. История нагорной деревушки отличалась эпизодами, тоже напоминавшими бурное прошлое укрепленного города. На утесистом выступе южного склона стоит замок времен Елизаветы, превратившийся теперь в ферму, хотя и поныне высокая терраса, пруды, напоминающие крепостные рвы, тиссовые изгороди и величественные ворота у входа остались без всяких изменений. Также и на северной стороне, в том месте, где дорога круто спускается по отвесному обрыву кряжа, виднеются стены из рыхлого камня, которые когда-то служили оградой для другого старинного барского дома; один из невежественных или глупых потомков бывшего величия снес все старые здания и от них ничего почти не осталось, за исключением столбов и высокого восьмиугольного павильона, стоящего в виде сторожевой башни на северном карнизе гор. В этих укреплениях, защищающих деревню с обеих сторон, можно видеть указание на историческое прошлое этой местности, и действительно, она когда-то служила убежищем остаткам разбитой роялистской армии во времена парламентских войн. Крутым гористым склонам её, покрытым травой и рожью, а также и узкому серому каменному мосту, переброшенному через протекающую внизу речку, пришлось испытать на себе удары пушечных ядер и испить свою долю человеческой крови. В самом конце улицы, при выходе из села, немного не доходя до старого барского дома, как продолжают и теперь еще называть место разрушенного здания, находится ферма Понтина, низкая постройка с остроконечною крышей. Дом был выстроен лет двести назад одним из Понтинов и с тех пор Понтины не переставали владеть им, но и они разделяют теперь участь всех фермеров и платят ренту неизвестному им владельцу, разрушившему древнее жилище своих праотцев. Небольшой сад отделяет ферму от дороги и как раз перед фасадом дома ростут три или четыре больших вяза, под тенью которых стоит каменный крест. За этою частью сада начинался спуск с горы и за полуразрушенным крестом, высоко возвышающимся над неровными ступеньками, расстилается бесконечная лесная даль, на туманной и волнистой синеве которой в солнечные дни выделяются бледно-серые башни и колокольни ближайшего города. После долгой и скучной езды по полям и проселочным дорогам среди непробудной сельской тишины, которая сильно поразила и привела в смущение маленькую урожденку Лондона, экипаж, наконец, остановился под тенью вязов, и Анна Понтин вышла из него. В честь её прибытия дядя остановился у садовой калитки, вместо того, чтобы въехать во двор фермы; оттуда вышел к ним молодой парень, не по годам физически развившийся, с тупыми и некрасивыми чертами лица, и увел лошадь с экипажем. Мистер Понтин своим обычным серьезным и строгим голосом задал молодому парню несколько вопросов и можно было заметить, что он уже наперед был недоволен в ожидании медленных и невнятных ответов. Между тем, со ступенек креста, не торопясь, сошел мальчик, по-видимому, идиот, с большою головой, бессмысленно вглядываясь и мыча на новоприезжую.