Дуглас Коупленд - Пока подружка в коме

• Название: Пока подружка в коме
• Автор: Дуглас Коупленд
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-89091-212-7

«Пока подружка в коме» – роман о конце света, который наступает сперва в духовном, а потом и в физическом смысле.

Современный канадский писатель Дуглас Коупленд пишет о поколении, чей активный возраст пришелся на 1980-90-е годы – эпоху, когда материальные проблемы стали легко решаемыми, а внутренние – почти неразрешимыми. История жизни семерых друзей, жителей одного из пригородов канадского Ванкувера, удивительно похожа на историю других наших современников: безумства и надежды юности, постепенное взросление и связанные с ним обретения и разочарования, выход в большой мир и возвращение в родительский дом. Да и путь их духовных исканий близок к пути всякого современного человека: от здорового любопытства до тихого цинизма.

---

Альберт Лайнус

_________________________________

О Лайнусе мы особо распространяться не будем; сболтнешь что-нибудь не то, а он возьмет да и наведет лазерный спутник куда надо, спалит еще наши дома… Наш Лайнус (тьфу ты, едва не забыли, что это не имя, а фамилия) – парень неразговорчивый. Свои молодые годы он провел в дымовой завесе, терзая и перенастраивая базу данных компьютерного клуба знакомств, чтобы подгадать свидание с Жаклин Смит[9] к нашему выпускному вечеру. Удачи тебе, Лайнус. Твое будущее видится нам блестящим.

_________________________________

«А на какой мы, собственно говоря, планете?» / Две недели кряду в одной рубашке / Э-э… / Фотокружок / Клинекс / Сточные канавы / Корпия.

_________________________________

Я знал Карен всю жизнь; ее сборно-щитовой дом стоял следом за нашим (в псевдотюдоровском стиле) на Рэббит-лейн. С младших классов мы с ней дружили, а к старшим стали той парочкой, которую никто уже не представляет и не помнит порознь.

Карен: в альбоме правильно заметили, что она всегда всем улыбалась. А еще она заразительно смеялась. Не хихикала, не усмехалась в кулачок, а, не стесняясь, хохотала во весь голос, из-за чего на нас порой бросали неодобрительные взгляды в тихих ресторанчиках. Еще она была заядлым фотографом: ее вспышка сверкала повсюду – в школе, в универмаге «Парк-Роял», в гостях и, не менее часто, на природе. Чайки, сбросившие листву деревья, туман в горах, рябь на воде – многое из этого было потом использовано в оформлении нашего выпускного альбома. И при этом, когда мы стали искать в бесчисленных коробках и пачках школьных фотографий снимки Карен, оказалось, что ее почти нигде нет. Редкой наградой было обнаружить где-нибудь в углу ее плечо, затылок или случайно попавшие в кадр ноги. Мы вдруг поняли, что Карен, оказывается, всю жизнь вела ненавязчивую, но весьма эффективную кампанию борьбы против фотографирования своей персоны. Не последнюю роль в этом сыграли постоянные претензии ее матери к ее внешности. «У тебя нос картошкой, волосы слишком уж прямые, ты в общем ничего себе, но никак не красива». Фотография в выпускном альбоме оказалась едва ли не единственным исключением, она стала тем образом Карен, который надолго сохранился в нашей памяти, вытеснив со временем воспоминания о том, какая она была в жизни. Этот снимок стал своего рода «официальной версией»: правильный овал лица, длинные темные волосы, расчесанные на прямой пробор и спадающие на плечи, как два застывших водопада (сама Карен называла эту прическу «лентяйкой»); шея, которую она считала слишком костлявой, скрыта за высоким воротником свитера; мелкие, приятные черты лица – ничто не перевешивает, не перетягивает на себя внимание. Карен спокойно смотрит с этой фотографии – не на нас, а куда-то чуть в сторону, левее… Туда, куда она ушла от нас 15 декабря? Возможно.

Что Карен увидела в тот декабрьский вечер? Какое зрелище из будущего так обеспокоило ее, что она предпочла укрыться в бездонной глубине сна? Что могло так напугать ее, что она в ужасе бросила свое тело и этот мир? Почему она бросила меня? Ну же, Карен – Беб, Конфетка, Звездочка, – то, что жизнь тяжелая штука, мы все знаем. Уж в этом-то мы убедились очень быстро. Это ведь ты сказала мне, что мы в будущем превратимся в живых мертвецов, в зомби. Именно так, не иначе. Теперь давай начистоту: объясни нам, что ты имела в виду? Карен, мне нужен ответ. Проснись, ну проснись же! Мы заберемся куда-нибудь, где потише, и поговорим о самом важном. Мы поедем в город, напьемся свежего апельсинового сока. Мы поедем в Штаты и закажем в ресторане стейк размером с матрас.

Поедем в Европу и будем пить шампанское. Да, по пути остановимся в Гренландии – наберем льда для коктейлей. Тук-тук! Кто там? Это я, Карен. Нет, это не шутка, не розыгрыш, – c'est moi[10]. Выйдешь встретить меня? Или позволишь войти?

6. Одиночество – это забавно

Семья Карен.

В детстве мы думаем, что все взрослые ведут себя по своим строгим взрослым правилам. Это уже потом, спустя много лет, нас вдруг посвящают в то, что мистер Филлипс из соседнего дома, оказывается, с маниакальным упорством лупит свою жену; что у миссис Оуэн печень распухла, как перекачанный мяч; что мистер Пуласки перетрахал всех своих детей, за что они как-то подловили его вечерком Страстной пятницы и зверски избили, сбросив напоследок в сточную канаву. В русле той же традиции мать Карен, Лоис, демонстрировала абсолютную непоследовательность в поступках, оставаясь тем не менее в рамках того, что считается подобающим для взрослых поведением.

Вот вам один пример: еще маленьким я как-то остался на обед у Мак-Нилов. Лоис кипятила воду для макарон и при этом грохотала кастрюлями и дуршлагами, словно африканскими тамтамами. («Это она хочет, чтобы мы поняли, как много ей приходится работать», – шепотом поделилась со мной Карен.) А затем прямо на наших глазах Лоис вдруг ловким движением, словно заправский тореадор, схватила со стола изрядно початый пакетик с сырным соусом и метко забросила его куда-то в недра буфета. «А это мы оставим на более подходящий случай», – объявила она нам. Мы с Карен без возражений съели полусырые макароны с маргарином, лишь обменявшись понимающими взглядами. Попить? Вода из-под крана. Салфетки? «Брось, Ричард, ты же мальчишка. Штаны-то тебе на что?»

Карен выросла в атмосфере весьма странного отношения к еде. Лоис, некогда (в 1958 году) претендентка на звание «Мисс Канада», видела в еде нечто чужеродное, потенциально враждебное и опасное. Словно с одушевленного противника, она требовала паспорт, визу и страховку со всего, что так или иначе намеревалось попасть ей в желудок. Причем акцент постоянно делался на чем-нибудь новом. Например, побыв с неделю полной вегетарианкой, она вдруг выдвигала лозунг: «Крахмал, только крахмал!» Карен, естественно, была невольным последователем этих сменявших друг друга гастрономических причуд. Как-то раз, в момент очередного, особо острого приступа Лоисиного вегетарианства – дело было еще в семидесятые, – я совершил чудовищную ошибку, заявив в ее присутствии, что за день до того ходил в стейк-ресторан «У Бенихана». В ответ последовал получасовой патетический «плач Иеремии», посвященный борьбе с мясоедением. Попытавшись вставить слово, Карен была встречена ледяным материнским взглядом. «А ты, дочка, – заявила Лоис, – если бы ела то, что тебе говорят, глядишь, и стала бы чуть привлекательнее, и мне бы тогда не пришлось так переживать за твое будущее». Мне же было дано тактичное пояснение: «Понимаешь, Ричард, у Карен сейчас переходный возраст… Так вот, а что касается мяса…»

У Джорджа, отца Карен, была кузовная автомастерская; там он и пропадал по шестнадцать часов в день, без выходных и без отпуска. Обедать он предпочитал в тех кафе, куда Лоис не заглядывала. Мы его почти не видели, и это его постоянное отсутствие сработало на создание мифа наподобие стандартной пары «добрый следователь – злой следователь»: будто эта стервозная истеричка миссис Мак-Нил выставляет спокойного, достойнейшего Джорджа из собственного дома. Ни он, ни она при этом не попадали под наше определение «счастливых людей».

– Эх, знать бы, как маме удалось папу заарканить, – как-то раз со вздохом произнесла Карен. – Вот ведь всем секретам секрет. Спросить бы, да как подступишься?…

Лоис выросла в Северной Британской Колумбии и всем своим видом, каждым взглядом и демонстративно искусственной улыбкой старалась выразить снобистское презрение к тем людям, которые – по ее мнению – не трудились в поте лица своего, добывая хлеб насущный. Маленькие шпильки следовали одна за другой: «Мой муж зарабатывает на жизнь своими руками, не то что некоторые родители, у которых за всю жизнь ни единой мозоли не было». Это, без всякого сомнения, относилось к моему отцу, который, работая по бухгалтерской части, сумел добиться некоторого благополучия – и только! – попав в самую середину самого что ни на есть среднейшего класса. На другом конце города почему-то было принято считать наш расположившийся на склоне горы район цитаделью непрекращающихся званых вечеров – коктейли, мартини, понимаете ли, – и регулярно практикуемого обмена женами. На самом деле все было куда прозаичнее. Тоскливость и тупое однообразие жизни в нашем пригороде отличались почти что естественно-научной предсказуемостью. Как-то раз, жаря барбекю летним вечером семьдесят шестого года, мама пророчески назвала нашу улицу и окрестности «местом, забытым Богом». В самую точку.

Первый месяц комы Карен можно списать с нашего счета – странный и унылый. Из нас по капле вытекала надежда, и не было даже понятно, уйдет она совсем или нет. К тому же мы все свалились с гриппом, считай, подарок судьбы: не пришлось ходить в школу в последнюю неделю перед Рождеством.