Дуглас Коупленд - Планета шампуня

• Название: Планета шампуня
• Автор: Дуглас Коупленд
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-89091-215-1

В романе «Планета шампуня» канадский писатель Дуглас Коупленд воссоздает один год жизни молодого обитателя заштатного американского городка, — год, который вмещает в себя утрату и обретение иллюзий, начало и конец бегства из родного дома, опыт любви и нелюбви, соотнесение себя с миром еще живой и уже погубленной прогрессом природы.

---

Анна-Луиза учится на коммерческом, на втором курсе. Я на втором курсе по специальности управление отелями/мотелями. Оба мы, ясное дело, студенты Ланкастерского колледжа -фабрики по выпуску интеллектуального молодняка, нашего местного Гарварда в масштабах округа Бентон.

Мне кажется, у моей специальности — отели/мотели — есть будущее. Я вообще люблю гостиницы, потому что в гостиничном номере у тебя нет биографии, никакой истории за спиной — только твоя суть. У тебя такое чувство, будто весь ты сплошь потенциал, и тебя вот-вот всего перепишут заново, будто ты новехонький, чистый лист, 8/4x11 дюймов белой бумаги. Без прошлого.

Десять лет назад, когда мне было десять, а Дейзи восемь, — вскоре после убийства Джона Леннона (Джасмин как раз улеглась в окружную больницу рожать Марка), — дед с бабкой уволокли нас с Дейзи в гостиницу на Гавайях. Мы приземлились в Гонолулу поздно вечером, и пока ехали по авеню Калакауа в Уайкики, я впал в глубокий, пропитанный экзотическими ароматами сон. Помню, что утром, когда я проснулся и вышел в вестибюль на первом этаже, я испытал такое чувство свободы и раскрепощения, которого с тех пор, кажется, уже больше не испытывал. Мою бело-розовую, континентальную кожу обдувал тихоокеанский бриз, и я вдруг заметил, что гостиница-то без дверей, — накануне вечером я этого, видно, не понял. Представляете? Гостиница без дверей! Есть и такие. С тех пор, когда я думаю об идеальном месте, я знаю — это гостиницы.

Мы с Анной-Луизой плывем по белесым, «цвета топленого молока», равнинам, и нам в моей машинке хорошо и уютно ехать и вдыхать классную электронную музыку — песни удрученных жизнью молодых британских ребят. Мы летим сквозь солнечный воздух, мимо рощ полыхающих алым деревьев, мимо загонов, в которых лошади с храпом вскидывают головы, и 70-миллиметровое небо над нами большое и синее, как в картинке-головоломке, составленной минуту назад.

— Да, Тайлер, а гостиницу ты заказал? — спохватывается Анна-Луиза. Мы с ней собрались через уикэнд съездить в Британскую Колумбию.

— Заказал, заказал.

— Марджинальную? На другую я не согласна. Мне нужна «атмосфера». — Под словом «марджинальная» Анна-Луиза имеет в виду окрашенные ностальгической грустью, хранящие дух пятидесятых годов заведения, где официанток почему-то обычно зовут Мардж.

— Так точно.

— А называется как? «Бесстрашный зайчонок»? «Отважный утенок»?

— «Алоха»[4].

— И правда марджинальная. — Пауза. — Тайлер?

— Да-а?

— Ты моя тихая пристань.

— Ты мой торнадо, Анна-Луиза.

Природа вскоре кончается, и мы едем мимо издыхающего торгового центра «Риджкрест», наполовину скрытого фанерными щитами; автостоянка практически пуста, только лампочки в галерее под пирамидальной крышей отважно сияют. Навес перед входом в кинотеатр на восемь залов, где работает Анна-Луиза, показывает температуру и время: 52°F, 16:04 (по Тихоокеанскому часовому поясу).

— Я вот думаю, — говорит Анна-Луиза, — что, если будущее окажется похожим на наш торговый центр?

— Как это?

— Ну так. Может, такое, может, сякое, может, всякое. Железобетонные конструкции из нашей эпохи, а в окнах куски картона и пучки соломы. Заправки «Экссон» с тростниковыми крышами.

— В раковинах бывших фонтанов на главной площади мирно пасутся козы.

— Вот-вот, Год 3001. Кругом дерьмо — не ступить. Мутанты лениво роются в мусоре в поисках антибиотиков. Всякое производство прекращено. Мне кажется, в нашей ДНК есть какой-то изъян, который снова и снова вызывает у человека потребность скатываться назад, в дремучее средневековье.

Я задумываюсь над ее словами.

— Знаешь, Анна-Луиза, лично я не против, если культура общества потребления вдруг возьмет и — фьюить! — сгинет в одночасье, ведь все мы окажемся в одной лодке, ну и будем жить, ничего страшного, за курами ходить, феодалов чтить и все такое прочее. Но знаешь, что было бы абсолютно невыносимо, ужаснее всего на свете?

— Что?

— Если бы мы все копошились тут на земле в грязных обносках, разводя свиней в заброшенных кафешках «Баскин-Роббинс», и я вдруг взглянул бы на небо и увидел самолет — пусть там был бы всего только один-единственный человек — вот тут я бы точно свихнулся! Или все откатываются назад в дремучее средневековье — или никто!

— Если ты и дальше будешь учиться шаляй-валяй, Тайлер, то в самолете полечу я, а ты останешься внизу пасти своих свиней.

— Не дави на меня, Анна-Луиза, у меня и так голова пухнет.

— От чего, например?

— Например, оттого, что сегодня я должен ехать разговаривать с Дэном.

— Не может быть!

— Может. Джасмин просит.

— А сама она когда его видела в последний раз?

— После инцидента с фломастером так и не видела. Теперь всё только через адвокатов. И не то чтобы у него или у нее были деньги, ради которых имело бы смысл разводить канитель.

— Как она?

— Вероятность осадков — двадцать процентов. Бросила есть готовые ужины из супермаркета и снова подсела на свою чечевицу. Нам уже разрешается произносить вслух его имя. Она в депрессии. Ей одиноко. Говорит, ее радует, что за все время, пока тянется эта история, она не набрала ни фунта веса. Опять она без мужа.

— Сколько прошло с тех пор, как он ушел?

— Месяц с хвостиком. Скатертью дорога.

— А ты его после этого видел?

— Только до отъезда в Европу, а уехал я в июне.

— Дрейфишь?

— Ага.

Дорога, по которой мы сейчас едем, соединяет торговый центр «Риджкрест» и Завод. Единственный кусок живой природы на этом пути — низинка, затиснутая между двумя убогими холмами, сразу за торговым центром, низинка, которую все местные называют Луковой балкой, поскольку здесь выращивали эту сельхозрадость до того, как всякие автомобильно-торговые перепланировки полностью «удалили» и «переформатировали» прежний пейзаж. Дорога широкая, с плавными изгибами; у нас, у местных, для нее есть название: шоссе Три Шестерки. Дальше, за Луковой балкой, до самого Завода смотреть не на что — а это расстояние в добрых пять-шесть песен магнитофона.

Ехали мы в тот день с Анной-Луизой в наше обычное место — ресторан «Улёт», иначе — и с большим основанием — именуемый «Свалкой токсичных отходов». Теоретически «Свалка» специализируется на техасско-мексиканской кухне, но «не будем кривить душой, — как говорит Анна-Луиза, — обычная столовская жрачка, приправленная халапеньо[5]. Ну и нормально. Марджинально».

У меня дежурное блюдо в «Свалке» — гамбургер «фунгус-гумунгус»: мясной фарш, который хозяин, мистер Веласкес, закупает у мафии (оптом, несомненно, вместе с осиновыми опилками и прокрученными через мясорубку жертвами заказных убийств) и который перемешан с большим, даже чрезмерно большим, количеством кусочков грибов, мясистых и пружинистых, как свеженаструганная китовая ворвань. Анна-Луиза всегда берет диетическую кока-колу.

— Тайлер, — говорит Анна-Луиза, когда мы подъезжаем к «Свалке», — я, знаешь ли, скучала по тебе, пока ты был в Европе.

— Я тоже по тебе скучал.

— Тайлер…— Пауза. — Там у тебя что-то было? Зря я спросила. Тебе неприятно? Я не должна тебя спрашивать, это нечестно. Все, молчу.

— О чем ты?

— Да просто… — Она смакует эту минуту. — Ты теперь как-то дальше от меня, чем был до отъезда. А я думаю, когда люди отдаляются, значит, у них есть какая-то тайна, которой они не хотят делиться, потому что не уверены, как ты с этим справишься.

— С чем?

— Ладно, все это чушь. Сама себе напридумывала. Смотри-ка. Скай здесь — вон ее Салунмобиль. — Она поворачивается и смотрит на меня. — Но ведь ты рассказал бы мне, если бы у тебя была тайна, правда? Я с чем угодно справлюсь. Ты же знаешь.

— Знаю.

— Вот и хорошо. Пошли.

Анна-Луиза первая заходит в «Свалку», а я проверяю и перепроверяю, закрыты ли дверцы машины.

Представьте себе, что вы усаживаетесь в кресло перед экраном и вам показывают жутко кровавый фильм про то, как вам делают операцию, которая спасла вам жизнь. Без которой вы были бы не вы. Но вы этого не помните. Или все-таки помните? Понимаем ли мы, какие события делают из нас то, что мы есть? Дано ли нам понять, в силу каких побудительных причин мы делаем то, что делаем?

Когда мы ночью спим — когда идем через поле и видим дерево и на ветвях его стаю спящих птиц — когда говорим друзьям не всю правду — когда держим друг друга в объятиях, — какое хирургическое вмешательство испытывают наши души — через какие мы проходим разрушения, исцеления, потрясения, постичь которые нам не суждено вовек? Какие создаются фильмы, которых никто никогда не увидит?…

Что ж, будем называть вещи своими именами. У меня в Европе действительно было. А было то, что я там встретил другую — Стефани — вот я и произнес ее имя — и на время я забыл Анну-Луизу.

Само собой, теперь я снова о ней помню. Теперь.