Валерий Заморин - Записки русского, или Поклонение Будде

• Название: Записки русского, или Поклонение Будде
• Автор: Валерий Заморин
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-93682-844-7

«Спокойным, чистым, сверкающим выглядишь ты, Сарипутта. Откуда ты идешь?» – «Я был один, Ананда, в мысленном экстазе… пока я не поднялся над восприятием внешнего мира в бесконечную сферу познания, и она, в свою очередь, не растаяла, превратившись в ничто. Пришло прозрение, и я различил небесным зрением путь мира, стремления людей и их появление на свет – прошлое, настоящее, будущее. И все это возникло во мне и прошло без единой мысли о превращении в “Я” или превращении во что-либо, к нему относящееся».

---

Три девчушки, по виду студентки-первокурсницы, обогнавшие нас, обернулись, внимательно посмотрели на Филиппа, попытались, было сохранить при этом некую нейтральность во взгляде, но, не удержавшись, рассыпались звонким смехом.

– Ну, распоясался, шут гороховый! – смешавшись, одернул себя Филипп и, повернув голову вправо, сделал вид, будто увидел там нечто, полностью поглотившее его внимание.

Через полчаса мы оказались на Аничковом мосту.

– Отдохнем! Ноги гудят, – сказал Филипп. Мы остановились. На мосту стояла старуха и бросала вниз диким уткам, плававшим у кромки льда, хлебные крошки. Утки, смешно перебирая красными лапками, наперегонки устремлялись к корму. Неподалеку от старухи стоял бродяга и наблюдал за ней. Вот он подошел к старухе и спросил, кивнув в сторону уток:

– Скоро тут все затянет льдом. Они не погибнут?

– Нет, уплывут в Неву.

Было видно, что бродягу не интересовала судьба уток, он задал свой вопрос, как говорится, для отвода глаз. Его интересовала судьба хлеба в руках старухи. Старуха взглянула на бродягу, отломила от буханки большой кусок и протянула ему со словами:

– Кушай на здоровье, милок.

Бродяга, не поблагодарив старуху, схватил хлеб, отошел в сторону и стал с жадностью поедать его. Я заметил, что Филипп пристально смотрит на бродягу. Вдруг он со странной интонацией в голосе произнес:

– Каким же это ветром, голубчик, занесло тебя в Петербург?

– Ты знаешь его?

– Еще бы! Этот тот самый чиновник, кто отобрал у меня лабораторию, превратив ее помещение в собственный автомагазин. А ведь тогда наши исследования подходили к концу, м-да… – грустная улыбка появилась на лице Филиппа и тут же исчезла. – Помнится, я с трудом попал к нему на прием, стал было, глупый романтик, объяснять, что наши исследования – это начало экологической революции… «Каждый третий что-то пишет, исследует- делом бы лучше занимались, чтоб области и городу польза была!» – перебил он меня. Физиономия – глыба льда, обдающая холодом, тонкие губы – омерзительной складочкой, кривятся в презрительной ухмылке. Помнишь, в детстве мы говаривали про такой ротик: «Губки – как у курочки попка!» Я вышел от него в бешенстве и всю дорогу домой со злостью шептал одно и то же:

«Ходячий желудок! Мешок с дерьмом!» Тогда я дал себе зарок – никогда больше не открывать чиновные двери.

– Что с ним случилось? Почему он сейчас в таком положении?

– О, это старая, как мир, история про российского чиновника-ворюгу! Он запустил лапу в областную казну, понастроил для себя и родственников своей молоденькой жены дач, квартир, магазинов в центре города и зажил припеваючи среди окружающей нищеты, для страховки подкармливая толстобрюхого важного чина из правоохранительных органов. Но аппетиты его были так непомерны, что, несмотря на высокое заступничество, прокуратуре пришлось-таки завести уголовное дело. Состоялся суд – дали ему, правда, немного: два года с содержанием в колонии общего режима. Кое-что из имущества конфисковало у него государство, но большую часть прибрала к рукам его жена.

Бродяга уставился на Филиппа, потом вдруг как-то боком подбежал к нам и полувопросительно воскликнул:

– Кажется, земляк?! – И тут же добавил: – Не угостите стаканом чая?

– Угощу. Пойдемте, – коротко бросил Филипп.

Мы отыскали небольшое кафе и расположились за свободным столом. Бродяга тут же протянул руку к соседнему столу, вытащил из стоявшего на нем пластмассового стаканчика бумажные салфетки и сунул их в карман. Хозяйка кафе, худенькая красивая блондинка с тонкими чертами лица, бросила на бродягу неприязненный взгляд, но прирожденная тактичность истинного автохтона Великого Города заставила ее отвести глаза; она с улыбкой обратилась к Филиппу:

– Что будете заказывать?

Филипп пробежал глазами меню, заказал бродяге борщ, бифштекс и чай. Себе мы взяли кофе по-турецки. Когда бродяга насытился, Филипп спросил его:

– Давно вы в Петербурге?

– Второй месяц. Вы узнали меня?

– Да.

– Я вас тоже узнал. Наверно, слышали, как со мной несправедливо поступили, сволочи! Жена – девка деревенская! – умудрилась оформить развод, все себе загребла. Завела красивенького альфонса. Меня даже на порог не пустила, паскуда! Ее родственнички, которых я из грязи в люди вытащил, угрожали мне, мол, еще раз заявишься, в милицию сдадим за хулиганство. Вот и делай людям добро! Тогда я пошел к своему старшему брату, чистоплюю. Денег он мне дал, но при этом идиотской моралью накормил, обидел меня: «Ты опозорил нашу семью! – говорит. – Я всю жизнь честно проработал на заводе за жалкие гроши, а у тебя хватило низости даже сиротские дома обворовывать». – «Знаешь, почему ты работал за жалкие гроши? – сказал я ему. – Потому что ты полуграмотный, примитивный мужик, большего не стоишь. Деньги для того и существуют, чтобы обходить дураков стороной». Никого я не обворовывал. Завистники оклеветали меня, метили на мое место.

Бродяга расправил плечи, напыжился.

– Я, не щадя себя, сутками работал на благо области! Они еще вспомнят обо мне!.. – Он допил свой чай и продолжал: – Сюда я приехал к одной питерской дамочке. Я с ней познакомился заочно, по переписке. Я не умею писать любовные письма, поэтому уговорил писать их за меня одного скрипача, он полгода отбывал в нашей колонии свой срок – сбил пьяного мужика на своей машине. Я отправлял эти чертовы письма, не читая. Цыпа питерская из-за этих самых писем и выставила меня через неделю за порог, говорит: «Из писем, что вы мне писали, у меня сложился образ тонкого интеллигентного человек, невинно пострадавшего. А вы оказались грубым, недалеким человеком. У нас нет ничего общего. Вот вам триста долларов на обратную дорогу – уезжайте». И чего этот скрипач такого «тонкого» наворотил в письмах, не пойму. Подложил мне свинью, сучий сын! – Лицо его исказила неприятная гримаса, он сжал ладонь в кулак и помахал им. – Чтоб я уехал из Питера – черта с два, дура! У меня два высших образования, все документы при мне. Деньги я зашил во внутренний карман, пусть лежат, тратить их не буду. Мир не без добрых людей, с голоду не умру. Я еще поднимусь здесь, весь Питер услышит обо мне. Кое-кто в ногах у меня будет валяться!

Филипп подозвал хозяйку, оплатил счет и поднялся из-за стола.

– Куда вы?! – вскинулся бродяга.

– Извините, мы спешим, – сказал Филипп и направился к выходу.

– Удивительно, даже страдание, выпавшее на его долю, ничему не научило бедолагу, – сказал Филипп, когда мы вышли из кафе и не спеша продолжили свой путь по Невскому. – Низкий человек, на какой бы ступеньке общественной лестницы он ни стоял, будь он губернатором, будь он бродягой, все равно останется низким.

– Да, – согласился я. – Будда в своей последней проповеди говорил: «Сердце делает человека и Буддой, и скотом. Заблудившись, человек становится демоном, а просветлев – Буддой».

– Господи, знал бы ты, какую боль в сердце ощутил я однажды, когда, проходя мимо его автомагазина, увидел выброшенное во двор наше уникальное оборудование под ливнем! Ночью я не мог уснуть, ходил из угла в угол, курил беспрестанно. «Хочешь пополнить ряды непризнанных русских гениев, рано умерших от чиновничьего произвола? – сказала Наталья и предложила: – Я уезжаю в фольклорную экспедицию в Мезень, поехали со мной. Издалека ты посмотришь на все по-другому». Я подумал-подумал да и принял предложение жены.

В Мезени мы жили у доброй старой женщины. Днем она делала удивительные игрушки из дерева (их оптом скупал у нее молодой парень, прилетавший из Архангельска), а вечером, если такое понятие применимо к полярному дню, пела старинные поморские песни. Наталья записывала их на магнитную ленту.

Филипп остановился, придержав меня за руку, мечтательно произнес:

– Ах, дружище, слышал бы ты эти песни!.. Я, слушая их, закрывал глаза и представлял, как поморы через Мезенскую губу уходят в Белое море за рыбой, как бьются их вольнолюбивые сердца потомков древних новгородцев, когда оказываются они среди бескрайней вольной стихии. Каким пустым и суетным в сравнении с древней мудростью этих песен казалось мне все мое прежнее существование. «Глупый, – говорил я себе, – все, что должно возникнуть, возникнет, все, что должно быть открыто, будет открыто, так же как чему суждено погибнуть – погибнет». Я где-то читал о волшебстве Севера, но когда сам оказался там, понял, что жалкие слова не могут передать его колдовской силы. Зачарованный Север… там совершенно другой мир, совершенно другие люди. Я вспомнил тебя, подумал, что Будда, которого ты безмерно почитаешь, обитает именно на Севере.

«Нет, дорогой Филипп, – мысленно не согласился я с другом, – дух Будды везде и во всем, в каждом из нас. “Сущность Будды не в плоти, – сказал Благочестивый, – она в просветлении. Плоть разрушается, но просветление вечно существует в правде и в деле Дхармы. И тот увидит меня, кто смотрит не на мою плоть, а познает мое учение”. У меня мало мужества, чтобы, как он, покинуть дом свой и искать то, что искал он, Всепробужденный; но если когда-нибудь я решусь и ступлю на путь, ведущий к Просветлению, то наконец-то обрету уверенность в том, что не было бессмысленным мое прежнее существование. “Сорви все узы, – сказано в Типитаке, – разорви все сети, как рыба, запутавшаяся в тенетах, разрывает их; будь ты подобен огню, никогда не возвращающемуся на сожженное место, и в одиночестве держи путь свой, подобно носорогу”».