Хью Томас - Золотой век Испанской империи

• Название: Золотой век Испанской империи
• Автор: Хью Томас
• Жанр: Образовательная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-097650-8, 978-5-17-099401-4

Правление Карла V – могущественного государя, властвовавшего над значительной частью Европы и Нового Света…

Именно при нем начался Siglo de Oro – Золотой век Испанской империи, когда она сделалась флагманом всей католической Европы и обеих Америк.

Объединение богатейших земель в Западной, Южной и Центральной Европе и завоевание полуострова Юкатан, а также территорий современных Гватемалы, Колумбии и Венесуэлы, Перу и Чили…

Величайшие культурные свершения – драматургия Лопе де Веги и Кальдерона, создание «Дон Кихота» Сервантесом, небывалый подъем испанской живописи, запечатленный в картинах Эль Греко, Веласкеса, Мурильо и Сурбарана.

Как жила первая из империй, над которой никогда не заходило солнце?

В чем причина ее политического и культурного расцвета?

Как создавалось то, что впоследствии стали называть Латинской Америкой?

Читайте об этом в увлекательном исследовании британского историка Хью Томаса.

---

Однако ничего подобного не произошло. Совет Кастилии разделился на два лагеря. Гаттинара хотел новых владений, стремился к решениям, враждебным для Франции, и большинство других фламандцев придерживались той же точки зрения. Ее поддерживал и герцог Альба. Однако Ланнуа и Авалос, герои последней войны, советовали заключить с Францией мирный договор, и к ним присоединился духовник императора Гарсия де Лоайса{266}. Во время благодарственной мессы, отслуженной после победы при Павии, доминиканский священник произнес проповедь, призывая объединиться общим фронтом против неверных и проповедуя «всеобщее согласие»{267}. Философ-гуманист Вивес, живший в то время в Оксфорде, призывал к терпимости, ибо, по его выражению, это был замечательный шанс «сотворить доброе дело, заслужить себе награду перед лицом Господа и славу среди людей»{268}.

Нерешительность Карла после Павии объяснялась прежде всего неразберихой в имперской канцелярии, возглавляемой Гаттинарой, который, несмотря на острый интеллект и высокую компетентность его как чиновника, также постоянно видел везде направленные против него заговоры. Так, например, в июле 1525 года в Толедо, по свидетельству венецианского посла Гаспара Контарини, он в присутствии губернатора провинции Брес Лорана де Горрево, Генриха Нассауского и Адриана де Круа принялся жаловаться императору, что другие ущемляют его авторитет. Карл попросил Гаттинару изложить свои претензии письменно. Тот так и поступил, яростно обвиняя секретариат в коррупции, которая, судя по всему, охватывала не только незаменимого доселе Кобоса, но также и его собственного протеже Лалемана, начинавшего понемногу вытеснять самого Гаттинару{269}.

Во время другого совещания в Толедо, на котором присутствовали Кобос и Уго де Монкада, владыка Мессины, коварный, жестокий и смелый, а также сам Гаттинара. Карл объяснил ему, что в Испании должность канцлера подразумевает не то, что он себе представлял. Здесь канцлер является верховным советником короля, а не главой всего государственного аппарата. Гаттинара немедленно попросил у короля разрешения оставить двор. Карл с грустью удовлетворил его просьбу, но затем пожалел о своем решении и послал Лорана де Горрево исправлять положение. Горрево посетил Гаттинару, в то время как председатель Совета Индий Гарсия де Лоайса пригласил Гаттинару к королю на обед.

Карл тепло приветствовал своего давнего советника и выразил ему свою любовь. Они уселись за обильную трапезу, включавшую говядину и пиво, как это было у императора в привычке в то время{270}. Теперь Гаттинара, по-видимому, больше всего беспокоился о разрушениях, причиненных имперскими войсками его собственным владениям в Пьемонте. Он писал Карлу: «Бедствия, которые причиняют Ваши солдаты, настолько ужасны, что и турки с неверными не сотворили бы таких, и вместо того, чтобы именовать Вас «освободителем Италии», люди вскорости будут говорить, что Вы принесли им жесточайшую тиранию, какая здесь только существовала»{271}. Без сомнения, Карл был осведомлен об этих позорных событиях – однако ему вовсе не хотелось слышать о них еще и от своего канцлера, чьи тирады и даже проповеди понемногу начинали его утомлять.

Тем временем Франциск I, которого держали под надежным присмотром в замке Пиццигеттоне между Кремоной и Пьяченцей, убедил Ланнуа, что будет лучше, если его отошлют в Испанию, чтобы повидаться с Карлом. Однако когда он под охраной прибыл в Мадрид, Карл не стал спешить на встречу с ним. Он посетил Франциска только когда услышал, что тот серьезно болен, да и то его визит был очень коротким{272}. Месяц спустя в Мадрид прибыла сестра Франциска – Маргарита, герцогиня Алансонская, утонченная и прекрасная правительница эпохи Возрождения, чтобы начать переговоры о его освобождении. Она писала стихи и пьесы, в которых выражала идеи неоплатонизма, а также придерживалась реформаторских взглядов относительно церкви – эта ее сторона хорошо отражена в ее пьесе «Le Miroir de l’вme pкcheresse»[49]. Позже Маргарита вышла замуж за короля Наварры Генриха д’Альбре; их внуком был Генрих IV Наваррский. Карл принял ее со всей учтивостью, и переговоры продолжились в Толедо.

Одной из причин того, что Карл не оказывал большого внимания Франциску и не торопился заключасть с ним мирный договор, было принятое им решение, о котором он сообщил своему брату Фернандо в июне 1525 года: жениться на инфанте Изабелле Португальской. Как и любой холостой монарх в те времена (да и в последующие времена тоже), Карл постоянно получал советы о том, что ему необходимо жениться, и в конце концов остановился на своей двоюродной сестре-инфанте – она была дочерью короля Португалии Мануэла от испанской принцессы Марии, которая сама была дочерью Фернандо и Изабеллы. Английская принцесса Мэри, кандидатура которой тоже рассматривалась, была чересчур молода – в 1525 году ей исполнилось всего девять лет, – а Карла убеждали, что его женитьбу нельзя откладывать. Он смотрел на это мероприятие с весьма приземленной точки зрения: «Моя женитьба, – писал он в своем личном дневнике (он был первым монархом, кто подобным образом раскрывал свои секреты), – станет хорошим поводом потребовать от Испанского королевства крупную сумму». Он знал, что португальская принцесса богата. Карл подумал и о том, что, когда она станет королевой и императрицей, он сможет назначать ее своим регентом, если ему придется покидать Испанию: «Таким образом я, возможно, смогу с величайшей пышностью и честью отправиться в Италию уже этой осенью»{273}.

Женитьба на португальской принцессе могла также помочь укрепить хорошие отношения, которые кастильские монархи стремились установить с Португалией еще со времен Изабеллы{274}. Придворный Алонсо Энрикес де Гусман, человек эксцентричный и неполиткорректный, но обладающий передовым мышлением и умеющий ясно формулировать свои мысли, прибыл в Лиссабон, чтобы рассказать королю Португалии о победе Карла. По его возвращении Карл обратился к нему с просьбой: «Дон Алонсо, вы хорошо сослужили свою службу, а теперь расскажите мне о людях, которых вы встретили в Лиссабоне». Тот отвечал:

«Сир, я видел толстого монарха, довольно приземистого, с очень маленькой бородкой, моложавого и не особенно сдержанного[50]… Я видел королеву, его супругу, которая показалась мне весьма благовоспитанной и соответствующей своему положению, благородной и разумной [она была сестра Карла]. Затем я видел инфанту, весьма сдержанную (bien ansi), и более того (mбs), и более, если можно так сказать, похожую на вас, сир»{275}.

Это была двоюродная сестра и будущая жена императора, которую он со временем глубоко полюбит. Она была очень хороша собой.

Переговоры с Франциском I о мире и с португальской королевской фамилией о будущей свадьбе накладывались друг на друга. 24 октября инфанта и Карл пришли к согласию относительно свадебных мероприятий. Титул последнего теперь включал в себя «монарх островов Канарии и Индий, островов материка и Моря-Океана»{276}. Инфанта приносила с собой солидное приданое: 900000 «doblas de oro castellanas»{277}.

19 декабря Ланнуа представил список из пятидесяти пунктов, по которым король Франции должен был согласиться с Карлом. Наиболее важный из них состоял в том, что Франциску надлежало присоединиться к Карлу в Крестовом походе. Король Франции мог быть освобожден в том случае, если двое его старших (однако тем не менее малолетних) сыновей, Генрих и Карл, будут отправлены на его место в качестве заложников. Франции предписывалось оставить все притязания на Милан, Неаполь и Геную и отказаться от сюзеренства над Фландрией и Артуа. Франциск также согласился, на несколько сомнительных условиях, уступить Карлу Бургундию.

Весьма драматическая сцена развернулась в апартаментах короля в Толедо, где было подписано это соглашение; со стороны Карла присутствовали Ланнуа, Монкада и Лалеман, со стороны Франциска – епископ Амбренский, а также Анн де Монморанси, коннетабль Франции. Карл согласился отдать в жены Франциску свою сестру Элеонору, вдову бывшего короля Португалии Мануэла. Очевидно, это был многообещающий момент – несмотря даже на то, что канцлер Гаттинара был не согласен с условиями и не стал подписывать мирный договор.

После этого император и король устроили празднество в толедском Алькасаре. К ним присоединились бывшая королева Жермена де Фуа и маркиз Бранденбургский, за которого она вскоре выйдет замуж; Менсия, маркиза де Сенете, богатая супруга графа Нассауского и внучка кардинала Родригеса де Мендосы, покровителя Колумба; а также Элеонора, будущая королева Франции. Дантиск замечал, что она потеряла свою красоту с тех пор, как он в последний раз видел ее в Брюсселе{278}, и беспокоился, не потеряла ли она также и цель в жизни. Непосредственно после празднества Элеонора и Франциск отправились на север в Бургос, где принялись ожидать прибытия будущих заложников – сыновей Франциска от первого брака.