Петр Вяземский - Старая записная книжка. Часть 3

• Название: Старая записная книжка. Часть 3
• Автор: Петр Вяземский
• Жанр: Биографии и Мемуары

«…Читал: Lex faux Demetrius, episode de l'histore de Russie – par Prosper Merimee («Лже-Дмитрия» Проспера Мериме). В Париже говорил он мне, что занимается этим сочинением, недовольный решением загадки Самозванца русскими историками.…»

---

26-е. Читал La Conjuration centre Venise. Книга St. Real, пользуется классической известностью. Мне показалась она довольно вялым и сухим рассказом о драматическом событии.

30-е. Вчера был в Арсенале с Завадовскими. Модель Бучентора имеет десятую часть подлинника. Обманчивость глаз. Не верится, чтобы модель, помноженная и десятью, могла бы на деле быть такого размера. Вооружение (armire) Генриха IV, подаренное им республике. Орудия пытки, принадлежавшие Francesco Carrara, Падуанскому тирану. Щит, простреленный цесаревичем в 1838 г. одной из арбалет, которая служила в Лепантском сражении.

Вчера в S. Samuele «Цирюльник». Что за молодость, за веселость, за увлекательность в этой музыке. Россини переживет в потомстве своих современных львов: Наполеона и Байрона. Было время, что наше поколение ими бредило. Мы все глядели в Наполеоны и в Байроны и многие довольно удачно их корчили. Но никто не попал в Россини.

1 октября. На днях прочитал книгу молодого Адлерберга: Из Рима в Иерусалим. Ничего. Я очень люблю это простосердечное русское выражение. Иван, какова погода? «Ничего-с!» Ямщик, какова дорога? «Ничего-с». Что, каков ваш барин, хорошо ли вами управляет? «Ничего-с».

2-е. Вечером был Строганов. Сегодня в церкви Maria del Rosario был я на отпевании 80-летнего священника, основателя, или одного из двух основателей Scuole di Carieta Marco. Во времена республики он принадлежал к магистратуре и после падения республики принял духовный сан. Он был очень любим в народе, и церковь была полна. Произнесенное в память ему надгробное слово, сколько мог я понять, не без достоинства, и во всяком случае красноречиво, ибо слова оратора часто прерываемы были слезами и рыданиями его. Кажется, упомянул он, что был его учеником.

Я присутствовал во второй раз на последней прогулке в гондоле венецианца. Здесь нет особенного экипажа для мертвецов. Они отъезжают домой на одном и том же извозчике, который служит и живым. Некоторые путешественники говорят о красных гондолах, которые здесь будто заменяют наши похоронные дроги. Но по моим справкам оказывается это ложным. При церемонии бывают церковнослужители в красных рясах, которые несут церковные фонари, но бывают они и при других обрядах.

4-е. Был у обедни в греческой церкви. Более порядка и благочиния, нежели на Востоке. Подходил к благословению архиерея, который промолвил мне невнятно несколько русских слов.

6-е. Венеция под дождем и в ненастье то же, что красавица с флюсом, который кривит ее рожу. Поневоле изменишь ей, как прежде ни любил ее.

Вчера были у княгини Васильчиковой. Грустно видеть дочь ее. Заезжали к графине Эстергази.

7-е. Был у меня наш египетский генеральный консул Фок, на днях выехавший из Александрии. Между Александрией и Триестом четырехдневное плавание. Соблазнительно. Кажется, умный человек, обхождения приятного, но больной и довольно мрачного духа. Не любит Востока, в котором долго жил. Выехал он из Египта не по обстоятельством политическим, а по болезни. В Египте в самом деле фанатизм против нас, по словам его, довольно возбужден. Я не думал бы того. Стало быть, в Турции и подавно. Разумеется, фанатизм не внутренний, не самородный, а более внешний и взбитый революционными выходцами и бродягами, Фок говорит, что лучшая книга о Египте – Рафаловича. В книге Ковалевского много вздора и собственноручного шитья.

8-е. У Самуэля давали «Лучию». Финал 2-го акта очень порядочно был исполнен. Правда, что у меня в душе пел Рубини, и я тронут был до слез более по памяти, нежели по слуху. Строгановы отправились чрез Триест в Петербург.

9-е. Был в библиотеке Дукального дворца. Рукопись Тассо. Писал широко, большими буквами и довольно неправильными; вместе с рукописью отца, который также был поэт. Рукопись Евангелия IX века, breviaire кардинала Гримани, сына дожа, с прекрасными картинами. В библиотеке видел словарь Татищева. Обещался подарить «Живописный Сборник» 1853 г. Еще раз осматривал дворец. После ездили в церковь Santi Giovanni e Paolo и в dei Gesuiti.

Первая церковь – кладбище дожей; кажется, погребено в ней 18.

10-е. Вице-библиотекарь в Дукальной библиотеке православный грек.

Доктор Намиас возил меня в свой госпиталь Ospitale civico. Прекрасное заведение. До тысячи кроватей, а в случае нужды есть место и на 2000. В Венеции все имеет вид грандиозный и артистический, потому что все эти помещения были в старину или палаццы, или храмы, или монастыри. Величина, высота зал такого обширного размера, везде такой простор, что нигде не пахнет госпиталем. Везде воздух свежий и чистый. Правда, и климат тому способствует. Здесь очищают воздух не можжевельным курением, а открывают окна, впуская солнце и воздух.

Госпиталь основан для бедных городских, и общин, которые и содержат его определенным ежегодным взносом. Есть отделение для мужчин и отделение для женщин, подразделенные на больных, требующих лечения, и больных, требующих хирургических операций. Есть отделение и для больных платящих (большая часть даром) по 2 цванзигера с половиной в комнатах, где несколько больных, и по 4 цв. для больного в особой комнате, с особой прислугой. Отделение еврейское и отделение детское, что, кажется, редко где встречаешь.

Смертность умеренная. Около седьмой части болезней грудных.

Ныне больных привозят в гондолах на площадь церкви Santi Giovianni e Paolo и переносят в больницу в виду толпы народа, которая обыкновенно собирается глазеть на это зрелище, как на всякое другое. Есть проект прорыть новый канал, который войдет во внутренний двор здания.

Вместе с больницей есть дом умалишенных, для женского пола, до 300 человек. Все это помещается в большой зале Scuola di S. Marco и бывшем монастыре доминиканцев. Двенадцать подлекарей, из них одна часть получает по 600 цванзигера в год, а другая только квартиру в госпитале и обед в дни дежурства. Есть сады и дворы и большие крытые галереи для прогулки выздоравливающих. В Венеции до 40000 бедных, записанных в приходах, а жителей всего до 110 тысяч. Намиас говорил мне, что доктор чем долее обходится с больными, чем долее практикует, тем менее делает, а содействует природе. Большая деятельность, большая медикаментация означает молодость науки и врача.

11-е. Был у обедни в греческой церкви. Архиерей из внимания к русским посетителям читал Верую и Отче наш по-русски. Предпочитаю чтение этих двух молитв пению их по нашему обряду. Был в хранилище церкви: три древние греческие Евангелия и хартии на папирусе на латинском языке – кажется, VI века. Содержание: запись в пользу Равенской церкви. Римский археолог Марини написал рассуждение о сей рукописи. Вице-библиотекарь Дукальной библиотеки грек Велудо. Заходил к архиерею, говорит немного по-русски. В церкви погребена Воронцова, урожденная Сенявина, мать нынешнего князя Воронцова.

Ездили в Армянский монастырь. На возвратном пути вода была так прозрачна и зеркальна, что небеса, деревья, дома отражались в ней, как живые.

Больница умалишенных на острове S. Servolo висела вверх дном в водяном пространстве, как головы несчастных ее жильцов.

12-е. Всходил на самый верх Campanile di S. Marco. Горизонт был чист. Великолепная панорама Венеции с ее роскошным поясом островов. Вдали Падуя. Виченские горы – Тирольские с их снежными кокошниками. Не позволяют всходить на башню по одиночке, а не иначе как сам третей, или сам друг, и все отверстия разделены железной палкой, вследствие нескольких самоубийственных низвержений с высоты. На Вандомской колонне в Париже по той же причине приняты подобные же предосторожности. Видно, это чувство желания спуститься с высоты – довольно натуральное.

Радецкий приехал в Венецию. Стюрмер обещал представить меня ему.

13-е. В J. de Debats, 20 октября, фельетон какого-то Piere Douhaine (вероятно, псевдоним) о русском театре, извлеченный из Арапова, Милюкова, Зеленецкого, Греча, Кони. Нельзя тут сказать: ученье свет, а неученье тьма. Здесь тьма от учения. Был в Apollo. Давали «Итальянку в Алжире». Так и обдавало меня московской стариной и первыми моими итальянскими музыкальными впечатлениями. После революции гауптвахты загорожены железной решеткой, за которой находятся солдаты. Неблаговидно.

14-е. Радецкий дал знать графине Стюрмер, что он будет к ней, а она о том уведомила меня и пригласила к себе. От часа до 5 ждали мы его, но не дождались. Вероятно, какое-нибудь недоразумение, потому что старик очень вежлив и точен. На днях минет ему 87 лет, а он еще очень подвижен и начал опять ездить верхом. Император дал ему близ Лайбаха поместье, которое он устраивает себе на старость, когда выйдет в отставку. Между тем он, перебирая со Стюрмером всех действователей великих войн наполеоновских и поминая всех умерших, сказал: «Мне стыдно, что я живу так долго». У Стюрмера несколько замечательных автографов. Несколько строк к нему написанных султаном с французской собственноручной его подписью. Письмо Марии-Луизы к Наполеону за несколько дней до первого падения его, с переводом ее собственноручным немецкого письма ее к отцу, где говорит, что Наполеон не может согласиться на мир, если не оставят ему Антверпена, и мимоходом пугает папеньку, что если войска его побьют, что весьма вероятно, потому что император сильнее, нежели был когда-либо, и что весь народ одушевлен мужеством и патриотизмом, то это будет погибель Австрийской империи.