Виктор Шнирельман - «Порог толерантности». Идеология и практика нового расизма

• Название: «Порог толерантности». Идеология и практика нового расизма
• Автор: Виктор Шнирельман
• Жанр: Социология
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4448-0342-4

В книге проводится многостороннее исследование расизма, анализируются его различные проявления и региональные варианты, прослеживается его развитие в XX в.: от традиционного биологического к современному культурному расизму. Исследуются проблемы расизма в современной России и анализируются его причины и корни. Главное внимание уделяется идеологии и практике расизма в России конца XX – начала XXI в. Анализируются особенности современного «научного расизма» (биологизация этноса) и публичного расового дискурса, показываются приемы расиализации «чужаков», рассматриваются черты современных расистских идеологий, включая возвращение старого (биологического) расизма, прослеживаются тенденции развития ксенофобии. Дается анализ деятельности скинхедов и их идейных вождей. Книга представляет интерес для этнологов, антропологов, социологов, политологов, а также всех, кто интересуется проблемами современной России. Она может служить материалом для обучения студентов вузов по специальностям этнология, социология и политология.

---

При этом, как указывал один рецензент, «если факты допускали противоречивые выводы, то авторы убеждали нас поверить в более тревожный сценарий»[303]. Другие обнаруживали, что фактически социальный идеал авторов поразительным образом напоминал феодальное общество с его «органической иерархией», где «каждый знает свое место». Это относилось прежде всего к «расовым группам»: каждая должна была довольствоваться своими успехами в своей собственной социальной или профессиональной нише и не претендовать на что-либо иное. В итоге аристократизм авторов смыкался с правым популизмом[304]. Наконец, еще одна группа критиков отмечала, что авторы пытаются «создать “научную” основу для реакционной политики» и поддерживать у белых чувство превосходства[305].

Рассмотренной дискуссии предшествовала другая, связанная с более частным, но не менее острым вопросом. Речь шла о преступности, и инициатором этой дискуссии стал философ Майкл Левин, доказывавший, что, во-первых, львиная доля преступности в США связана с афроамериканцами, а во-вторых, белые гораздо чаще становятся жертвами чернокожих преступников, чем наоборот. Поэтому он поддерживал дискриминационные меры в отношении чернокожих: белым гражданам следует их опасаться, а правоохранительным органам надлежит особо тщательно следить за их поведением. Он утверждал, что «расовое сознание может снизить вероятность нападения». Иными словами, в преступности обвинялись не отдельные индивиды, а «раса» как категория, которая изначально должна была вызывать у добропорядочных граждан подозрительность. При этом Левин с ходу отметал любые аналогии с нацизмом, утверждая, что, если опасность контактов с афроамериканцами полностью доказана полицейской статистикой, то Гитлер преследовал ни в чем не повинных людей[306]. Левин даже допускал, что «склонность к преступности» у афроамериканцев связана с их генами. По сути, он выступал против лежащего в основе американского общества принципа индивидуализма и доказывал, что о людях следует судить по особенностям тех групп, к которым они принадлежат. Иными словами, он защищал справедливость расхожих расовых стереотипов и предрассудков. Он даже предлагал подумать о дифференциации наказаний за одно и то же преступление для разных категорий людей. Фактически право представителей большинства на безопасность было для него важнее, чем право меньшинства на равное к себе отношение и уважение[307].

Отвечая своим критикам, Левин доказывал, что речь идет не о каких-либо иррациональных предрассудках, а о реальной картине преступности. Мало того, он еще яснее подчеркнул свою убежденность в ее генетической основе, ссылаясь на то, что у чернокожих выявлена более высокая доля тестостерона и что они отставали от белых по уровню интеллекта. При этом он опирался на исследования уже известных нам Р. Гернштейна, А. Дженсена и Р. Гордона. Он даже вспоминал об «африканских корнях» чернокожих и убеждал, что отмеченные свойства выработались в результате адаптации к африканским условиям, отличным от европейских, якобы способствовавших появлению иных качеств[308]. В итоге он выразил свою позицию еще четче: «Пока что никто не знает всех факторов, позволяющих предвидеть преступление, а пока они неизвестны, полезным предостережением будет раса»[309]. Позднее Левина поддержал Данеш Де Суза, подчеркнувший, что, хотя речь и шла о дискриминации, последняя имела рациональные основания и апеллировала не к биологии, а к групповой культуре. Поэтому, на его взгляд, это неверно называть расизмом[310].

Между тем, как отмечали критики, Левин, во-первых, основывал свои рассуждения на достаточно сомнительной статистике преступности, во-вторых, допускал неприемлемые обобщения в отношении афроамериканской молодежи, в-третьих, отрицал за афроамериканцами право на равное к себе отношение, в-четвертых, реифицировал «расу» как нечто целостное. Они показывали, что Левин фактически пытался оживить у общественности «негативные стереотипы» в отношении афроамериканцев, т. е. расистские чувства[311]. По сути, он подхватывал еще не преодоленную в те годы традицию американской журналистики освещать прежде всего преступления, совершенные представителями меньшинств, особенно афроамериканцами, и замалчивать преступления белых[312]. Ведь свои сведения о преступности он черпал главным образом из американской прессы.

Откровенная расовая дискриминация (режим апартеида), обосновывавшаяся такого рода научными разработками и расовыми стереотипами, практиковалась до 1990-х гг. в ЮАР. Там в 1950–1970-х гг. защитники апартеида, среди которых были ученые, деятели Голландской реформистской церкви и, разумеется, чиновники, предпочитали опираться на «культурный эссенциализм», избегая откровенного биологического расизма[313]. При этом режим апартеида в полную меру использовал оруэлловский язык («новояз»), на котором политический протест назывался «беспорядками», поддержание существующей системы представлялось «укреплением законности и порядка», а Закон о расширении системы высшего образования ограничивал права чернокожих на получение такого образования[314]. Во второй половине 1980-х – начале 1990-х гг. в Южной Африке продолжали печататься романы, стержнем которых была идея о «патологической сущности» культуры местного чернокожего населения и неспособности черных африканцев к демократии и самоуправлению. Чернокожие борцы с расизмом были представлены там исключительно «преступными элементами». Любопытно, что многие из авторов такой литературы были школьными учителями, а их романы удостаивались престижных премий и рекомендовались школам в качестве учебных материалов. Обучаясь по такого рода пособиям, местные белые вырастали в убеждении, что чернокожие африканцы не способны сами наладить свою жизнь и существовать в условиях демократии[315].

Во второй половине XX в. большую популярность получило новое научное направление, названное «генетикой человека». Однако, признавая его легитимность, следует иметь в виду, что его научный багаж включает определенную долю достаточно сомнительного наследия. Ведь многие из переживших денацификацию немецких специалистов по «расовой гигиене» сохранили свои научные позиции в Западной Германии, где, развивая во многом прежние идеи, переименовали область своих исследований в «генетику человека»[316]. Сегодня, пытаясь возродить евгенику и внедрить ее в практику, некоторые западные ученые продолжают опираться на такого рода труды[317]. Имея в виду эту тревожную тенденцию, отдельные аналитики ставят вопрос о возрождении «научного расизма», связанного с бурным прогрессом генетических исследований, ростом популярности идей генетической инженерии и стремлением некоторых ученых жестко связать определенные наследственные болезни с четко ограниченными «популяциями»[318]. Мало того, снова, как в XIX в., появляется опасный соблазн поиска генетических основ преступности[319]. При этом отдельные генетики убеждены в наличии строгой границы между наукой и обыденным знанием, не замечая того, что в обоих случаях речь идет о культурном производстве, обладающем своей традицией и своей историей. По мнению ряда авторов, используя генетику для реконструкции человеческого прошлого, ученые продолжают заниматься расиализацией человеческих общностей, ибо речь снова идет о реконструкции неких устойчивых к изменениям «этносов» и «наций», за которыми скрываются все те же «расы»[320]. Такие настроения усиливаются современными генетическими тестами и развитием медицинской генетики. И хотя медики определяют «расовую принадлежность» пациента на глазок (но «раса» в данном случае является не более чем статистическим показателем), это убеждает людей в важности и надежности расовых категорий[321]. Тому же способствует и включение генетических метафор в современную обыденную речь. Так люди приучаются думать в терминах генетики и неосознанно преувеличивать ее значение в человеческой жизни[322].

Наконец, в целях рекламы и в поисках общественной поддержки некоторые генетики прибегают к неоправданным метафорам и пишут о «хороших» и «плохих» генах, «генах риска», «генах насилия», «генах преступности», «генах алкоголизма», «генах гениальности» и пр. Иной раз они заявляют о том, что геном человека якобы дает полный портрет этого человека. Тем самым создается обманчивое впечатление, что именно генетике предстоит дать людям самое полное знание о них самих. В некоторых популярных текстах ДНК наделяется мистическими возможностями и изображается в виде Господа Бога, полностью управляющего человеком. Такие построения отличаются фатализмом и утверждают определенную запрограммированность каждой индивидуальной человеческой жизни. Якобы именно гены делают человеческую жизнь успешной или несчастной. Мало того, генетические материалы становятся товаром, и в то же время о генах иной раз говорится как о «национальном достоянии». Однако, по мнению вдумчивых аналитиков, такие неосторожные заявления не только искажают суть научного знания, но нарушают этические нормы и социально опасны[323]. Не случайно некоторые племенные группы и этнорасовые меньшинства уже выступили с протестом против сбора генетической информации[324]. Обоснованность таких протестов подтверждают просочившиеся в печать сведения о злоупотреблениях генетической информацией в судебной практике[325]. Впрочем, как с надеждой пишет Пол Гилрой, генетика способна также предельно маргинализовать концепцию «расы» и вывести ее за пределы общественного дискурса[326]. В то же время Э. Балибар с тревогой пишет о близящейся эпохе «пострасизма», которую он связывает с сознательной селекцией и контролем за наследственностью[327]. Иными словами, сегодня мало кто может предсказать, чем чреваты успехи генетики в будущем. Однако уже сегодня поступают тревожные сигналы, говорящие о том, что достижения генетики успешно используются в расистской пропаганде.