Павел Нерлер - Con amore. Этюды о Мандельштаме

• Название: Con amore. Этюды о Мандельштаме
• Автор: Павел Нерлер
• Жанр: Публицистика

Книга составлена из работ об Осипе Мандельштаме, создававшихся на протяжении более чем 35 лет. В качестве ядра книги обозначились пять основных разделов, в каждом – свой лейтмотив. Первый – «Con amore» – личная встреча автора с творчеством Мандельштама. Второй – «Солнечная фуга» – этюды о том, что Мандельштам написал, третий – «Мандельштамовские места» – о том, куда его заносила судьба, четвертый – «Современники и современницы» – о тех, с кем его свела жизнь. Пятый раздел – «Слово и бескультурье» – размышления о месте Мандельштама в эпоху торжествующего постмодернизма. В приложениях – выдержки из дневников и литературная библиография автора. Это не монография о Мандельштаме, с самого начала прошитая единством замысла и исполнения. Здесь другой тип связи – концентрический, наподобие букета. Но это и не механическое собрание перепечаток: каждый текст заново пересмотрен, многие старые публикации сплавились в одну новую.

---

При переделке старого перевода, тем более перевода классического произведения, задача редактуры усложняется: может произойти конфликт разных методов передачи или беспринципное, компромиссное соединение разных переводческих манер и разных систем речи. Какой бы радикальный характер ни имела переделка, редактор все же вынужден считаться со свойствами перерабатываемого материала, поскольку старый перевод, хотя бы и в измененном виде, кладется в основу. Случаи полной творческой переработки – редки.

Подобный случай представляет собою изданный ЗИФом перевод «Тиля Уленшпигеля» Де-Костера в переработке О. Мандельштама. Здесь мы видим контаминацию двух ранее вышедших переводов этого романа, отбор наиболее удачных вариантов, проверку одного перевода посредством другого и своеобразие подлинника, действительно, найдено (может быть, угадано) сквозь словесную чащу двух переводов. Блестящие результаты, достигнутые Мандельштамом, не случайны, конечно, в плоскости работы самого Мандельштама – крупнейшего художника слова и автора превосходных переводов, и лишь с точки зрения практики редактуры удача эта, пожалуй, случайна, как слишком индивидуальная»98.

Исследовав и сличив все три перевода, В.М. Шор счел, что мандельштамовская обработка двух переводов «Тиля Уленшпигеля» является «…выражением определенной стадии в развитии русского прозаического перевода – промежуточной между стадиями, представленными переводами А.Г. Горнфельда и Н.М. Любимова. Далеко не точный, не ориентирующийся на народный язык, а следовательно – и на стилистику оригинала, этот вариант перевода отличается вместе с тем отсутствовавшей и у Карякина, и у Горнфельда языковой живостью, выразительностью лексических средств, четкостью синтаксических конструкций… Примеры достаточно иллюстрируют тенденцию Мандельштама как редактора: оживить перевод, освободить его от тягучести и однотонности. Мандельштам не поднимается до уровня мастерства, достигнутого в этом переводе Н.М. Любимовым, но он идет в сходном направлении, добиваясь художественной выразительности текста»99.

Третий эксперт – Олег Лекманов, посвятивший немало страниц аналитическому сличению горнфельдовской и мандельштамовской версий «Тиля Уленшпигеля», гораздо суровее к обработчику и редактору:

«Стремясь сохранить и передать национальный колорит «Легенды о Тиле Уленшпигеле», Горнфельд многие иноязычные слова оставлял без перевода, рассчитывая на проясняющий контекст. Мандельштам, редактировавший роман для так называемого “широкого читателя”, встречавшиеся французские слова или переводил или совсем сокращал. Кроме того, в целом ряде случаев он бестрепетно пожертвовал бережно сохраненными переводчиком подробностями фламандского быта, которыми щедро насыщено произведение Шарля де Костера.

<…> Самый радикальный способ купирования текста “Легенды о Тиле Уленшпигеле”, к которому прибегал Мандельштам, поставленный перед необходимостью значительно сократить перевод Горнфельда, заключался в элиминировании не только множества частных подробностей, <…> но и целых побочных сюжетных линий и, соответственно, главок. Так, редактируя первую часть романа, Мандельштам полностью сократил XLI, LX, LXIV и LXXIX главки горнфельдовского перевода.

<…> Главный вывод, напрашивающийся из сопоставительного анализа горнфельдовского перевода с мандельштамовской перелицовкой, следующий: как бы мы сегодня ни оценивали проделанную Мандельштамом работу, назвать ее откровенной халтурой нельзя. Густая правка, которой в процессе переделки подвергся горнфельдовский текст, была спровоцирована необходимостью решать вполне конкретные редакторские задачи. Две самые очевидные среди них, это тотальное упрощение и сокращение “слишком грузного текста” Горнфельда <…> с целью сделать его максимально доступным для восприятия «широкого читателя». А также идеологическое причесывание текста, вымарывание из него фрагментов “несозвучных“ советской эпохе»100

Все эксперты сходятся в одном: в контексте задач, поставленных перед Мандельштамом издательством, отредактированная им версия самостоятельна (текст перелопачен практически весь), эффективна (текст сокращен и освобожден от политически нежелательных двусмысленностей) и привлекательна для читателя (текст облегчен, и читается легко – «Уленшпигель-лайт-энд-шорт»). Другое дело, что сами эти задачи не слишком кошерны, ибо никак не считались ни с авторской волей де Костера, ни с авторской волей его реальных переводчиков.

5

Мандельштам прекрасно сознавал, что ложное указание его имени на месте имени переводчика, не будучи дезавуированным, содержит в себе массу угроз. И забил тревогу сразу же после того, как узнал о казусе.

Из Крыма, где он находился, поэт послал Горнфельду телеграмму (увы, не сохранившуюся), в которой приносил извинения и предлагал компенсацию. По его настоянию и издательство вскоре подтвердило его слова, впрочем, не принеся никому никаких извинений и даже теперь не назвав имен пострадавших переводчиков.

Осип Мандельштам для Горнфельда – «талантливый, но безпутный человечек, умница, свинья, мелкий жулик»101. Эта пятерка эпитетов выдает как знакомство с творчеством самого Мандельштама и признание его класса («талантливый», «умница»), так и крайнее раздражение в его адрес, возникшее скорее всего задолго до этой истории. Источник раздражения прямо называет А.Б. Дерман, друг и конфидент Горнфельда: «Какой надменно-аристократический тон, когда он трактует о разных там Михайловских и какая простенькая, вульгарная вороватость. Это не случайное совпадение, – и в том и в другом случае это преломление ницшеанства сквозь призму русского поросенка»102.

Тут имеются в виду иронические характеристики, данные Мандельштамом Н.К. Михайловскому в «Шуме времени» (в главках «Эрфуртская программа» и, особенно, «Семья Синани»). Но Михайловский был центральной фигурой всего круга «Русского богатства», к которому прочно принадлежал и Горнфельд! Так что мандельштамовские «наезды» в глазах этого круга смотрелись актами неслыханного кощунства и святотатства.

Но больше всего Горнфельда задевало другое: та уничижительная «критика» его переводческой работы, которую он вдруг обнаружил при сличении версий «Уленшпигеля» – своей и мандельштамовской. От того, что он и Мандельштама поймал на ошибках, «мозоль» не проходила.

Как литератор с 40-летним стажем, он понимал, что мандельштамовская версия в итоге лучше. Разве не об этом – его же слова в публичном письме: «Хочу ли я сказать, что среди поправок нет ни одной приемлемой? Конечно, нет: Мандельштам писатель опытный»? Но в особенности – эти, в письме частном: «А если бы он (О. Мандельштам – П. Н.), дурак, перевел добросовестно, то мне бы моего перевода уж никак не пристроить!»103

И сколько бы Горнфельд ни «жалел» Мандельштама, называя его даже «не плохим» и «ценным» человеком, больше всего ему хотелось посчитаться с обидчиком и максимально его ославить. Но после двух своих открытых писем – опубликованной «Переводческой стряпни» и неопубликованного (написанного в последней декаде 1928 года) – он избрал для этого преядовитейшую тактику: «жалеть» Мандельштама, но бить, бить его – но чужими руками. Так, отказываясь присоединяться к Карякину в качестве истца, он тем не менее подает ему сигналы о том, как тому грамотнее всего действовать против издательства и Мандельштама.

6

Но попробуем далее временно воздержаться от комментариев и эмоций. Пускай выговорятся сами документы – письма, статьи, телеграммы, наброски, даже финансовые расчеты – благо все это вполне выразительные голоса. Они легко распределились по четырем отчетливым частям, каждая заняла по 3 – 4 месяца104.

Первая часть (фаза) – с октября 1928 года по январь 1929. Это реакция Горнфельда на выход своего «оброчного мужика» (Уленшпигеля), переделанного этой выскочкой Мандельштамом. И еще реакция Мандельштама на реакцию Горнфельда, а также Карякина, присоединившегося к дуэту с большим опозданием. Мандельштам тут, в основном, защищается.

Тем не менее Горнфельд опубликовал 28 ноября в той же газете свое «Письмо в редакцию» под заглавием «Переводческая стряпня», где, лишенный теперь возможности обвинить Мандельштама в плагиате, упрекает его и издательство в сокрытии имени настоящего переводчика, а главное – возражает против самого метода механического соединения двух разных переводов, а также их неквалифицированной, на его взгляд, переработки.

12 декабря 1928 года Мандельштам выступил с ответным письмом в «Вечерней Москве». Ответив на брошенные себе обвинения и показав существо своей работы над исходными текстами, он писал: