Любовь Шапорина - Дневник. Том 2

• Название: Дневник. Том 2
• Автор: Любовь Шапорина
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-4448-0825-2

Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти. В книге нашло отражение близкое знакомство Шапориной с А. А. Ахматовой, А. П. Остроумовой-Лебедевой, Н. С. Тихоновым, А. Н. Толстым, Д. Д. Шостаковичем, М. В. Юдиной и многими другими известными современниками.

---

Дней десять тому назад приезжал Юрий, как член Сталинской комиссии, смотреть спектакли, представленные на Сталинскую премию. Носился как угорелый по спектаклям и совещаниям. Говорит, что нету времени работать, хочет уехать из Москвы. Хорошо бы жить в Ленинграде, но он очень опровинциалился. «Даже на такой светлой голове, как Щербачев, и то это отразилось».

Обещал всячески помочь Васе. Увидим.

14 апреля. Приехала Наташа с Соней, Петей и бабушкой. 17-го приехала Евгения Павловна, правда, она уезжает 28-го. Всех надо поить и кормить. Трудно, но радует, что можешь дать приют бездомным и бесприютным.

26 апреля. Увидели. Юрий дал Васе 3000 и устроил им, т. е. Наташе, детям и бабушке, билеты на «Стрелу» в международном вагоне, за которые они сами же должны были заплатить из этих же денег. Я писала и просила, чтобы он дал письмо к секретарю горкома Вербицкому, который, по его словам, обещал ему всякое содействие. Конечно, не написал, ссылаясь на то, что не помнит имени и отчества. Я позвонила ему по телефону, и разговор этот мне дали только в пасхальную ночь. Я ходила с Марой к заутрене, а разговор этот только испортил мне настроение. Я сказала ему имя и отчество этого человека и просила ему написать, чтобы он оказал содействие для вызова Кати из деревни. А затем спросила, сделал ли он что-нибудь, чтобы достать Васе комнату. На это он раскудахтался, что, дескать, «он не может прыгнуть выше своих ушей, не желает, чтобы Наташа командовала, не может же он ходить и просить» и т. д. Я уж не сказала: дай сыну 20 000 на комнату.

Какое унижение! Чтоб взять няню, чтоб выписать ее из деревни, надо обращаться чуть что не к градоначальнику, а если мы опоздаем с вызовом, ее, беднягу, пошлют на сплав дров. Самая свободная страна!

Вчера была в университете на чествовании 35-летней деятельности А.А. Смирнова, Шурочки, как мы его прежде звали. Юбилей прошел очень сердечно и тепло. Вел заседание декан филологического факультета Алексеев, с умным и остроумным лицом. Говорили Жирмунский, И.И. Толстой и многие другие, были приветствия от министра и разных делегаций, письмо от больного В.Ф. Шишмарева, было много студентов, которые яростно аплодировали. Елена Ивановна рассказывала, что, когда в прошлом году в университете температура была ниже нуля, студенты ей говорили: «На лекциях Александра Александровича мы забываем о холоде». Студенты поднесли цветы и огромную корзину с яблоками и бутылкой шампанского.

Я сегодня утром вспоминала Смирнова 35 лет тому назад. Я с ним познакомилась в Париже, в 1908 или <190>7-м – 38 <лет> тому назад. Я стала думать о том, каковы эти годы были для меня, что я сделала, и не могу я сказать, чтоб я была рабом ленивым и лукавым, а вот ничего не сделала. Сил не хватало бороться. А тогда, 35 лет тому назад, мы ждали, что Александр Александрович будет вторым Веселовским. Ему, конечно, очень помешала революция.

27 апреля. В пасхальное воскресенье ко мне зашла Ирина Владимировна Головкина, внучка Н.А. Римского-Корсакова, с которой мы познакомились, когда я работала в глазной лечебнице. Тогда, в начале 42-го года, выслали ее сестру Людмилу Троицкую, которая умерла по дороге, не доехав до Иркутска. Ирина Владимировна рассказала мне теперь причину ареста сестры: у Людмилы Владимировны была подруга, полька. Она была замужем, очень любила мужа; у нее был поклонник. Этот молодой человек был на учете в психиатрической больнице, у него была мания величия. «Ницше, Гитлер и я», – говорил он, и очевидно, многое другое. Его арестовали, нашли письма подруги, арестовали ее, мужа и Людмилу. На допросе Л.В. ставили в вину: какое право имела она не сообщить в НКВД о таких злоумышленниках? Она отвечала, что подруга ее была вполне лояльная советская гражданка, а на слова явно ненормального человека она не обращала внимания. Ее выслали, подругу и ее мужа расстреляли, а молодого человека посадили в психиатрическую больницу. Теперь его отпустили. Он свободен.

Вот как ловили пятую колонну[22].

Я ежедневно просыпаюсь в 6 утра и мучительно думаю, как я выкарабкаюсь. Долг надо мной все растет и растет, я все жду, когда он меня раздавит, и в то же время надеюсь с Божьей помощью осилить все трудности.

1 мая. «Кому вольготно, весело живется на Руси?»[23]. Эти слова пришли мне в голову, когда сегодня утром я подошла к окну. Перед домом нашим vis-à-vis – четыре машины. Из ворот выпорхнула очень элегантно одетая дама в сером модном пальто и погрузилась в машину, куда вслед за ней сел человек в штатском. Из ворот смотрел милиционер.

Этот дом чинили осенью немцы, работая день и ночь. Затем появились тюлевые занавеси на окнах, в окнах зажглись люстры, розовые абажуры. Но я еще ни разу в этих комнатах не видела живой души. В воротах никакого va et vien[24], только иногда выглядывает милиционер. Подъезжают машины. Говорят, что это дом энкавэдэшников.

Вчера, после спектакля на 5-й роте[25], я зашла на рекламируемую ярмарку. Масса фанерных, хорошо размалеванных ларьков, ярких, красочных и пока еще свежих. И среди них бродит нищая толпа, грязная, серая, оборванная, в стоптанной обуви. Цены: ситцевое платье 500 – 600 рублей. Детское, года на 3, ситцевое – 200 рублей. Самая дешевая фаянсовая кружка, небольшая – 35 рублей. Крупы от 55 до 75 рублей за 1 кг. Сахар 170 рублей, песок 120 кг! Мной овладела невероятная злоба и презрение. Quelquefois mépriser est un supplice pour moi (Stendhal)[26]. Как я его понимаю. Человек не свинья, все съест, все проглотит, стерпит худшие оскорбления. И в который раз подпишется на заем, лишающий его, при его нищете, месячного заработка.

Я скоро ушла, не посмотрев аттракционы, очень уж остро я испытывала этот supplice стендалевский.

20 мая. 18-го был 75-летний юбилей Анны Петровны[27]. Народу была толпа, толпа, настроенная ласково и тепло. Много приветствий, адресов. Хорошо говорил Лозинский. Я не помню точно его слов, но приблизительно было сказано следующее: «Вы поставили на большую высоту три рода искусств, и мы равно восхищаемся всеми тремя. Искусство живописи и гравюры, искусство слова, искусство жизни». Очень смешно, но трогательно прочел свои стихи один из представителей резиновой промышленности, читал с пафосом, почти танцуя.

Когда я подошла к А.П., она шёпотом меня спросила: «Вы довольны? Я довольна».

На другой день по телефону она мне сказала: «Я думала, что умру после юбилея. Перед отъездом в музей я помолилась, прося Бога вразумить меня, и была совершенно спокойна, когда приехала, и теперь чувствую себя прекрасно». Ее встретил Лебедев и говорит: «Приехало много генералов, не знаю, что с ними делать». Это был генералитет Медицинской академии: Орбели, Герголав, Хлопин и другие.

Корнилов организовал торжество блестяще. А.П. ответила на приветствие очень скромно, просто, честно, как все, что она делает.

Я вышла из музея с Натальей Васильевной и Лозинскими, тут же оказался Брянцев. Белая ночь, зеленоватое небо сквозь зеленеющий пух деревьев. Пошли вместе. По какому-то поводу Брянцев стал жаловаться: «Зачем нас отослали в 41-м году из Ленинграда? Оставили же Музкомедию. Их бы выслали, а нас оставили». На это я ему вразумительно ответила: «В городе фронта нужен был бардак, а чем вы могли этому соответствовать?»

Брянцеву это очень понравилось, пришлось со мной согласиться. Он взял меня под руку, и мы пошли пешком мимо замка, Летнего сада. Рассказав свои похождения в Алжире, когда он был юнкером флота, он перешел к описанию отъезда, вернее отлета в декабре 41-го года[28], мытарств по дороге, организацию театра в Березняках, за что он к своему 60-летнему юбилею получил от Загурского выговор в приказе. Поехал в Москву. Вызвали Загурского и велели приказ отменить. На вопрос Загурского, почему он не посоветовался с ним, Брянцев ответил: «Я мог только посоветоваться с четырьмя лицами: народным деятелем искусств А.А. Брянцевым, членом Ленсовета А.А. Брянцевым, членом президиума Рабиса А.А. Брянцевым и художественным руководителем театра А.А. Брянцевым». Лиса.

5 июня. Нормы выдачи иждивенцам через год после окончания войны на месяц: крупы – 1 кг, мяса или рыбы 500 гр., жиров 200 гр., сахара или конфет 400 гр.

On ne mérite l’indépendance que lorsqu’on sait la conquérir. Bentham[29].

Пишу устарелые прописные истины. Но люди, сидящие уже 29 лет в тюрьме, и до этого не доросли.

Вениамин, архиепископ Шеин, проф. Новицкий, проф. Ковшаров, Уокер, Бобрищев-Пушкин и евреи-адвокаты, священники Боярский и В<в>еденский. Суд русский. Якунина, способ Бондарчука?[30]

Rien n’est plus malheureux pour une religion ou pour un système que d’être protégée par le gendarme!!![31]

23 июня. Очень много надо записать, но нет сил. Наташа меня поставила в такие условия, что и сравнить не с чем. Привезла свою бабушку, якобы устроить в инвалидный дом. Но не устраивала, несмотря на мои просьбы, бабушка была ей нужна, чтобы смотреть по ночам, в ее отсутствие, за детьми. Под конец устроила всю бумажную часть и все-таки не перевезла, а когда я после ее отъезда отправилась туда, – нет мест. Есть места в приемном покое. Я пожалела несчастную М.Е., и на свою голову. Теперь вот уже неделю живу рядом с умирающей. Это не под силу мне. Болит весь затылок, горит, как обожженный. При этом малыши, сдача перевода, последние экзамены, годовой отчет в училище и постановка в театре. «Как мне хочется, чтобы меня приласкали», – сказала как-то Мария Евгеньевна. Я ее поцеловала, погладила, стараюсь быть как можно ласковей. Но все-таки почему я? У нее есть внучка, племянницы, а я-то чужой ведь человек. И так всю жизнь.