Сергей Данилов - Сад Шкроева. Люди и судьбы

• Название: Сад Шкроева. Люди и судьбы
• Автор: Сергей Данилов
• Жанр: Прочая документальная литература

Документальная повесть о Саде Шкроева в городе Томске, людях, причастных к его созданию, их непростых судьбах. В тексте представлено около двухсот фотографий и документов.

---

Из Москвы уехать не так-то просто: большая канитель с получением билетов. Люди простаивают днями в очередях. Я немного схитрил и на получение билета потратил 30 минут. При посадке в Москве повторилась та же история, что и в Новосибирске т. е. капитан явился в последнюю минуту перед отходом поезда и, конечно, пьяный.

На этот раз нашими попутчиками оказались профессор и журналист. Они отправляются на Север изучать лопарей с тем, «чтобы потом написать путевые очерки и подзаработать на этом деле». Профессор оказался феноменальным циником – всю дорогу рассказывал самые невероятные истории к великому смущению женщин из соседнего купе. Это продолжалось бы невероятно долго, если бы мой спутник его не срезал, сказав, его от этих история с души воротит.

Ярославль, Вологда пролетели быстро и вот мы в Архангельске. Вокзал находится на противоположной стороне реки. И в город попадают на пароходе «Москва», который, кстати говоря, здорово запаздывал. Наконец мы в городе. Оставляем вещи на хранение, а сами налегке отправляемся отыскивать место стоянки нашего судна. Это оказалось не так-то просто, т.к. город при своих трех кварталах имеет невероятную длину. Одних причальных оборудованных набережных 25 вёрст. Вот попробуй здесь найти свой «Зверобой» среди сотен других судов. Место стоянки узнали случайно от знакомого капитана: оказалось на другой стороне города, на острове Соломболо. Наконец мы на палубе, где нас радушно встречает команда и три симпатичных пса. Один из них, Мишка, мой любимец. Он правильно назван Мишкой, т.к. сильно напоминает медвежонка и отличается от него хвостом. Ужасно симпатичная морда!

Помещаюсь я в 2-х местной каюте вместе со старшим помощником. Напротив – каюта капитана. Кроме нас в этой части судна (корма) живет штурман, радист и оставлено одно место для журналиста, который выделен для нашего «Зверобоя» в Москве ударной бригадой писателей.

Остальная команда помещается в передней части судна. Рядом со «Зверобоем» стояло наше же судно «Белуха» (№5). Оба выкрашены в один цвет и похожи друг на друга как брат на сестру.

№5 Парохода «Белуха» под загрузкой

Сейчас в пути встретились с Белухой – они идут в море. Обе команды высыпали на палубу, машут шапками, кричат прощальные приветствия, салютуют флагами. На иностранных пароходах тоже высыпал народ на палубы, смотреть это не совсем обычное прощание – прощание брата и сестры перед будущими невзгодами, и которые встретятся не скоро – только зимой в Мурманске. Наконец, Белуха дает последний гудок и скрывается за поворотом реки, от нее остается лишь блестящий след на шероховатой поверхности реки.

В Архангельске не особенно скучно. Днем конечно, провожу свои вычисления, вечером еду в город. Там купаюсь, глазею в яхтклубе на парусные суда, играю на стадионе в теннис, волейбол и сужу баскетбол – совсем как в Томске. Часов в 11 приходится возвращаться, так как пароходик ходит только до 12. Никак не могу рано лечь спать – светло, светло настолько, что всю ночь можно играть в теннис. Сяду у капитанской рубки и любуюсь закатом, наблюдая медленную и удивительно красивую игру цветов.

Архангельск 1930. VII. 12 Твой Алексей.

И, наконец, последнее письмо перед выходом:

Галя!

Через несколько часов предполагаем выйти из Архангельска. Берем курс на северную оконечность Новой Земли к Мысу Желания. Теперь очень долго время не буду иметь возможности посылать письма, а для последнего письма не имею достаточно времени, что оно получилось обстоятельным и содержательным.

К этому письму прилагаю два снимка, сделанных вчера мною при помощи часового механизма. Как видишь, я свое слово держу. Вчера испытывал казенный фото и, как видишь, воспользовался в личных целях. Испытание прошло блестяще и меня сразу произвели в «придворные фотографы», сняв эту общественную нагрузку с радиста и переложив на мои плечи к удовольствию последнего. Надеюсь привезти много интересных снимков – здесь пластин съемочных 20 дюжин, вот только жаль, что проявителя не сумели добыть соответствующее количество.

На сём придется кончить, т.к. не успею отправить письма – закроют почту.

1930. VII. 20

№6 Алексей Шкроев на «Зверобое», 1930

Фото №6 с надписью: Архангельск, июль 1930. Гале Майковской в знак доброй дружбы.

История повторялась: как его отец, Иван Иванович Шкроев, посылал из поездки фотографию своей невесте, которая вскорости станет его женой, так Алексей отправил из путешествия фотографию девушке, которая в следующем, 1931 году выйдет за него замуж.

ГЛАВА 2

На снимке (№7) Галя Майковская, та самая девушка, которой в знак доброй дружбы была послана фотография из Архангельска, родилась в 1909 году в Москве. Сохранился её альбом, относящийся к периоду 27—29 годов, – время учёбы в томской 1-й трудовой школе-девятилетке и на первом курсе медицинского факультета Томского университета.

№7 Галя Майковская, 1929

Поэтический альбом всегда есть в некотором смысле дневник чувств, куда попадают из прочитанного строки, что ближе именно сегодня, в данную минуту, сейчас. Коротко пробежимся по страницам, отмечая авторов и даты записи, где таковые имеются в альбоме.

Итак, начало: «Папиросники» Сергея Есенина, о беспризорных обитателях улиц больших и малых городов того времени, по-видимому, картина близкая и привычная томичам:

Улицы печальные,
Сугробы да мороз.
Сорванцы отчаянные
С лотками папирос…

Следом, четверостишье из «Слова Есенину» Иосифа Уткина на недавнюю смерть Есенина:

Красивым, синеглазым
Не просто умирать.
Он пел, любил проказы,
Стихи, село и мать…

21 июня 1927 года записано стихотворение «Царевич из сказки» Константина Бальмонта:

Я был царевичем из сказки,
Всех мимоходом мог любить
И от завязки до развязки
Вёл тонко-шёлковую нить…

Ещё один отрывок из «Закатной пирамиды» Бальмонта имеет дату 1 июля:

Улетели священные ибисы
Не алеют озёра фламингами,
Пронеслись австралийские лебеди,
Апокалипсис птичий свершён…

Ставшие иносказательными по советским временам строки. Галине Майковской семнадцать лет, на её детство пришлась первая мировая война, которую отец провёл на германском фронте, а они с матерью жили в Красноярске. В 1916 году семья перебралась в Томск к сестре матери Лидии Семёновне Островской. Здесь их застала гражданская война. Вернувшегося с фронта отца мобилизовали в белую армию, за что в 20-м году ему пришлось отсидеть год в тюрьме ВЧК. Лето 1927 года – последние школьные каникулы.

3 июля записана полностью баллада «Король и шут», имеющая для политической ситуации юбилейного года революции свежее звучание.

Король забавляется…
Радостный двор доволен весельем владыки;
Гремит славословий услужливый хор,
Несутся заздравные крики…

И тем же днём 3 июля помечен романтический стих В. Мазуркевича «Геба»:

Стан высокий, роскошный и стройный
Дышит прелестью детски невинной…

А 10 июля из него же:

Шепчут вязы, шепчут ивы
Налетают ветерки,
Шепчут дивные рассказы
Про отживший век счастливый
И колышут тростники…
Ты помнишь, как нам рисовали,
Бывало, пылкие мечты
Сиянье люстры в бальном зале
И шёлк, и ленты, и цветы…

Приближается десятилетняя годовщина советской власти, всем понятно, что возврата к прежней жизни не будет. Она стёрта с лица земли, уничтожена «полностью и окончательно», как писали газеты. Впереди непрестанные лихолетья, войны, голод и холод. Так что о «воздушно-лёгких нарядах, рядах весёлых юных пар, улыбках нежных и взглядах волшебнее волшебных чар» предпочтительней забыть да учиться науке выживания в условиях террора власти против собственного народа.

Совершенно иное звучание, чем прежде вызывает куплет популярного в дореволюционной России романса «Уста мои молчат» на стихи Федора Белозерова:

Уста мои молчат в тоске немой и жгучей,
Я не могу, мне тяжко говорить.
Расскажет пусть тебе аккорд моих созвучий,
Как хочется мне верить и любить…

И далее стихотворение М. Лохвицкой «Я люблю тебя, как море любит…", помеченное 2 ноября 1927 года: