Николай Курек - Бестиальная, религиозная и рациональная личность

• Название: Бестиальная, религиозная и рациональная личность
• Автор: Николай Курек
• Жанр: Психология, социальное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906860-55-2

Книга посвящена изучению бестиального, религиозного и рационального типов личности. Проводится обзор основных подходов к ним. На основании авторской модели характеризуются особенности их ценностной ориентации, интеллекта, чувств, поведения. Описываются также смешанные типы. Типология иллюстрируется историческими и литературными примерами. Автор – доктор психологических наук Курек Николай Сергеевич. Книга предназначена для всех, интересующихся проблемами личности.

---

Представитель философии жизни Ф. Ницше в работе «Рождение трагедии из духа музыки» выделил два начала – дионисийское и аполлоническое и, соответственно, два типа культуры и человека [130].

Дионисийское начало он характеризует как пьяное, исступленное, звериное, а дионисийца – как человека, склонного к опьянению, исступлению, агрессии и разврату, но волевого и полного жизни. Согласно мифу, Зевс зачал Диониса с Семелой – смертной женщиной. Гера, божественная супруга Зевса, преследует Диониса. В младенческом возрасте его растерзали на части и съели титаны. А затем Дионис был воскрешен. Он скитался в сопровождении вакханок и звероподобных сатиров по Северной Африке и Малой Азии. В отличие от всех греческих богов, Дионис – отсутствующий бог. Во всех концах Древнего мира от Рима до Вавилона в его честь проводились оргиастические праздники (мистерии), на которых представлялись во всех подробностях страсти Диониса. Их участники одевались в звериные шкуры, разрывали на куски и поедали живого быка или человека, предназначенного для жертвы: например, раба или младенца. Они пьянствовали, танцевали, устраивали сексуальные оргии, скитались по лесам: «Почти везде центр этих празднеств лежал в неограниченной половой разнузданности, волны которой захлёстывали каждый семейный очаг с его достопочтенными узаконениями; тут спускалось с цепи самое дикое зверство природы, вплоть до того отвратительного смешения сладострастия и жестокости, которое всегда представлялось мне подлинным “напитком ведьм”» [130, с. 64].

Ницше дионисийскому человеку противопоставил аполлонического человека, для которого характерны: «полное чувство меры, самоограничение, свобода от диких порывов, мудрый покой бога – творца образов» [там же, с. 61]. В определенном смысле аполлонический тип рационален, так как благоразумен и придерживается «золотой середины». Аполлонизм представляет символическое подобие сновидений. Ему соответствует искусство пластических образов, а дионисизму – искусство музыки. Трагедии Эсхила и Софокла представляют их гармонический синтез: «дионисический хор, который все снова и снова разряжается аполлоническим миром образов» [там же, с. 86].

Ницше выделил также сократическое начало и противопоставил его дионисийскому началу: «Здесь мы имеем новую дилемму: дионисийское и сократическое начала, и художественное создание – греческая трагедия – погибло через неё» [там же, с. 102]. Сократ победил Диониса, Еврипид – Софокла и Эсхила. Драматургия Еврипида была построена на сократическом эстетическом законе: «Все должно быть разумным, чтобы быть прекрасным» – как параллельное положение, к сократовскому: «Лишь знающий добродетелен» [там же, с. 104]. Сократическое начало характерно для теоретического (или сократического) человека, которого можно считать рациональным. Теоретический человек ставит на первое место разум и знание. Он является теоретическим оптимистом. У него ослаблены инстинкты. В последней своей работе «Ессе хомо» Ницше назвал Сократа типичным декадентом, «орудием греческого разложения», декадентом, который проповедью разумности ослабил у человечества инстинкты: ««Разумность» против инстинкта. «Разумность» любой ценой, как опасная подрывающая жизнь сила!» [126, с. 729].

Позднее Ницше в работе «Антихрист» описывает и негативно оценивает религиозный христианский тип [124]. По его мнению, апостол Павел исказил учение Христа. Ложные представления о Христе и его учении «похоронили» у христиан инстинкт жизни, волю к власти. Они сделали их сострадательными, слабыми, завистливыми и мстительными. Ницше говорит: «Я называю животное – род, индивидуум – испорченным, когда оно теряет свои инстинкты, когда оно выбирает, когда оно предпочитает то, что ему вредно. История «высоких чувств», «идеалов человечества» – может быть, именно мне нужно ею заняться – была бы почти только выяснением того, почему человек так испорчен. Сама жизнь мной ценится как инстинкт роста, устойчивости, накопления сил, власти: где недостает воли к власти, там упадок… Христианство называют религией сострадания. Сострадание противоположно тоническим аффектам, повышающим энергию жизненного чувства; оно действует угнетающим образом.

Через сострадание теряется сила. Состраданием еще увеличивается и усложняется убыль в силе, наносимая жизни страданием» [124, с. 635]. По мнению Ницше, христианство: «ни аполлонично, нидионисично; оно отрицает все эстетические ценности – единственные ценности, которые признает «Рождение трагедии»: оно в глубоком смысле нигилистично, тогда как в дионисическом смысле достигнут самый крайний предел утверждения» [126, с. 729].

Ницше охарактеризовал и общий религиозный тип. По его мнению, религиозность – это, вера, связывающая человека с Богом. Религиозное начало противоположно аполлоническому и сократическому началам. Оно представляет самоубийство разума и может стать причиной религиозного невроза. Яркими представителями религиозного типа являются святые и аскеты, отличающиеся самообузданием. Их противоположность – атеисты, которых Ницше помещает на верхнюю ступень религиозной жестокости. Сначала поклонники древних религий жертвовали Богу людей, затем христиане – самих себя, а теперь атеисты приносят Бога в жертву Ничто. Религия и религиозность, как средства воспитания и самодисциплинирования, нужны лишь слабым людям [129].

Ницше в работе: «Воля к власти» утверждает, что философ изобретает разумный «истинный мир», в котором адекватны разум и логические функции; религиозный человек изобретает божественный противоестественный мир, лишенный природного характера; моральный человек выдумывает свободный, святой, справедливый мир. Но все эти «другие миры» – синоним небытия, нежелания жить. Инстинкт человека, утомленного жизнью, а не инстинкт жизни создал эти миры. Следовательно, философия, религия и мораль представляют фикции и симптомы декаданса [133].

Таким образом, в учении Ницше содержатся представления о бестиальном (дионисийском), рациональном (аполлоническом и сократическом), религиозном (христианском) типах. По мнению Ницше, дионисийский бестиальный человек выше сократического рационального, а сократический – выше религиозного. Идеалом для него была воинственная белокурая бестия, наделенная сильной волей к власти.

Немецкий культуролог и философ О. Шпенглер продолжил начатое Ницше изучение типов культуры и человека, а также его атаку на разум. Согласно учению Шпенглера, у каждой культуры есть душа, которая определяет душевный склад отдельного ее представителя. Он выделил три типа души культуры и человека: аполлоническую, магическую и фаустовскую.

Аполлонический человек античной культуры в Древней Греции жил настоящим – вне прошлого и будущего и: «…взирал на свою душу, как на некий упорядоченный в группу прекрасных частей космос» [213, с. 483]. Внутренний мир его пластичен. Картина аполлонической души – платоновская упряжка из двух лошадей с возницей.

Магическая душа характерна для арабской культуры, породившей иудаизм, христианство, ислам: «Магическая картина души отмечена чертами строгого дуализма двух загадочных субстанций, духа и души» [там же, с. 485]. О. Шпенглер говорит: «Мир магического человека наполнен ощущением сказочности» [214, с. 244]. Он верит в установленные, раз и навсегда, начало и конец «этих дней», между которыми изначально определено человеческое существование. Для него характерна магическая уверенность всему «свое время» от прибытия Избавителя до мельчайших повседневных событий. Мир и человечество имеют начало и конец. Человек должен покориться божественному провидению. Магический человек стремится «приравнять зримую и делающуюся все более строго расчлененной общину верующих к организму государства» [там же, с. 263].

Про фаустовскую форму души европейцев О. Шпенглер говорит: «Воля и мышление в картине души – это направленность и протяженность, история и природа, судьба и каузальность в картине внешнего мира. В этих основных чертах обоих аспектов ясно обнаруживается, что нашим прасимволом является бесконечная протяженность. Воля связывает будущее с настоящим, мышление – безграничное с наличествующим. Историческое будущее есть становящаяся даль; бесконечный горизонт мира – даль ставшая; таков смысл фаустовского переживания глубины. Чувство направления предоставляется нам «волей», чувство пространства – «рассудком», причем наподобие каких-то существ, почти на мифический лад: так возникает картина, с необходимостью абстрагируемая нашими психологами из внутренней жизни» [213, с. 488–489].

Каждая культура рождается, достигает зрелости и стареет. Рационализм и рациональный тип являются следствиями и признаками смерти культуры, превращения её в цивилизацию. Шпенглер, как и Ницше, презрительно относится к Сократу: «… духовному отцу Стой, в котором впервые сказалось внутреннее оскудение античной интеллектуализированной и урбанизированной жизни…» [213, с. 537]. Закат Европы начался в эпоху Возрождения с возникновения пуританизма, представляющего «рационалистически-мистическое оскудение религиозного начала» [там же, с. 190]. «Осень» духовной эпохи Европы характеризуется возникновением интеллигенции в больших городах, кульминацией строгого умственного творчества. Она приходится на эпоху Просвещения с верой во всемогущество рассудка, культом «природы», «разумной религией». «Зима» современной западной культуры начинается с конца XIX века с распространения идей социализма и материализма, тенденций иррелигиозного и неметафизического космополитизма, культа науки, пользы и счастья. Культура превратилась в цивилизацию. Человек выродился. По мнению Шпенглера: «Это бесформенно наводняющая большие города чернь вместо народа, оторванная от корней городская масса… Именно эта запоздалая масса, а вовсе не “человечество” оказывается объектом стоической и социалистической пропаганды, и можно было бы сопоставить её идентичные проявления в египетском Новом Царстве, в буддистской Индии и в конфуцианском Китае» [213, с. 547]. «Научные миры суть миры поверхностные, практичные, бездушные, чисто экстенсивные. Они одинаково лежат в основе воззрений буддизма, стоицизма и социализма. Первый покоится на атеистической системе санкхья, второй через посредничество Сократа – на софистике, третий – на английском сенсуализме» [там же, с. 539].