Чэнь Цзя-вэй - Демократическая прогрессивная партия Тайваня и поставторитарная модернизация

• Название: Демократическая прогрессивная партия Тайваня и поставторитарная модернизация
• Автор: Чэнь Цзя-вэй
• Жанр: Политика
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906910-52-3

В монографии анализируется политическая ситуация в Китайской Республике (Тайване) с конца XX века и до настоящего времени. Автор доказывает, что в стране на протяжении рассматриваемого периода происходила поставторитарная модернизация, то есть некий симбиоз модернизации авторитарной, характерной для некоторых стран Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии, и модернизации демократической, эталонным образцом которой являются трансформации стран Запада во второй половине XX – начале XXI века. Специфика поставторитарной тайваньской модернизации разбирается в привязке к особенностям сложившейся в этой стране на протяжении последних полутора-двух десятилетий фактически двухпартийной системы, при этом преимущественное внимание уделяется Демократической прогрессивной партии, которую исследовательница считает главным субъектом происходящих в стране перемен. Большое внимание в книге уделяется проблеме формирования особой – отличной от китайской – тайваньской идентичности, укоренению представлений об этой идентичности в менталитете тайваньцев.

Книга рассчитана на студентов, исследователей и всех интересующихся современными политическими процессами в высокоразвитых обществах Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии.

---

Новый взгляд на природу демократии – а значит, и партий – фактически означает пересмотр тех ценностей и мировоззренческих принципов, которые легли в основу классической концепции либеральной демократии Нового времени. Как утверждает Р. Кумар, демократию нельзя более воспринимать в качестве «единого и универсального агента, носителя всеобщих прав» – в духе «классической либеральной теории». Ее, напротив, следует связывать с «множественностью перспектив и дифференцированными идентичностями, которые создают индивидуальности»[110].

Р. Котари высказывается еще более определенно, призывая к выработке «новой теории демократии», способной «учесть бессилие существующих институциональных и идеологических моделей, уяснить причины этого бессилия и создать возможности для активного вмешательства на разных уровнях мировой действительности, чтобы работать с совершенно новой повесткой человеческого существования»[111].

Ответом на современные вызовы демократии стали ее новые концепции. Большое распространение на Западе, особенно в США, получила теория «дискуссионной демократии» (deliberative democracy). Впервые этот термин употребил в 1980 г. Дж. Бессетт, подчеркнувший, что «дискуссионная демократия» всегда была составной частью демократического строя[112]. Эта теория в ее наиболее полной версии признает полную свободу публичных акций, но оставляет за представительными институтами право принятия политических решений[113]. Поэтому концепция «дискуссионной демократии» применима ко всем обществам, даже лишенным демократических традиций[114].

В Европе, где сильны позиции интеллектуалов левого направления, решающее и даже самодовлеющее значение часто придается присущей демократии неопределенности содержания. Согласно влиятельному мнению К. Лефорта, власть в современных демократических обществах есть не что иное, как «пустое место», которое не имеет «опознавательных знаков определенности», так что в современной демократии общество стало «театром неконтролируемых событий» и наличные формы общественной жизни не превращаются в застывшие, формальные институты[115].

Взгляды К. Лефорта оказали большое влияние на теоретиков так называемой радикальной демократии, например, Ш. Муфф, которая подчеркивает неустранимость конфликтов между различными общественными силами и плодотворность общественного «диссенсуса», а также считает, что общему благу суждено остаться лишь виртуальной точкой притяжения различных общественных сил. По ее мнению, главная характеристика современной демократии как раз и состоит в «препятствовании окончательной фиксации общественного порядка» [116]. А для Ж.-Л. Нанси демократия как суверенитет есть несубстанциальное пространство «чистой совместности» – по определению единственное, исключающее господство и подчинение[117].

Таким образом, после рассмотрения имеющихся в современной политической науке взглядов на роль и место партий и партийных систем можно предложить следующий проблемный каркас для определения специфики этих институтов в режимах, осуществляющих поставторитарную модернизацию.

Прежде всего к партиям в таких режимах следует примерить ту же сетку целеполагания, какая используется и при рассмотрении партий в классических демократиях. Для этой цели вполне годится указанная Дж. Лапаломбарой и М. Вайнером триединая функциональность партий: формирование общественного мнения за пределами партии и его трансляция во властные институты, выработка собственной повестки для ее трансляции внутри партии, обеспечение вертикальной мобильности партийных активистов. Подходит и сформулированная Дж. Сартори дихотомия релевантностей – «правительственной» (для правящей партии) и «соревновательной» (для оппозиции).

Отдельный блок наработок касается устойчивой динамики партийных институтов в направлении их этатизации. В политической науке данный процесс зафиксирован в целой цепочке концептов: от «кокуса» М.Я. Острогорского и веберовской «партийной машины», берущей «за горло парламентариев» и свидетельствующей о «наступлении плебисцитарной демократии», до «объединения нотаблей» М. Дюверже и возникающих в результате «коалесценции» «партий нотаблей» Дж. Сартори; завершается такая цепочка концептом «картельной» партии Р. Каца и П. Мэира, который, по мнению этих авторов, уже самим фактом своего появления требует уточнения «нормативной модели демократии», из-за того что прежняя модель сводится к «публичному заискиванию элит», а ведущие партии становятся элементами государственной машины и их конкуренция оказывается имитационной в силу общей заинтересованности в «организационном выживании».

Последний концепт – о перерождении партийной конкуренции в имитационную практику – в той или иной степени находит отражение у нескольких авторов. Здесь и мнение Р. Миллса о том, что ведущие конкурирующие партии заинтересованы в «равновесии сил», и аналогичное утверждение Р. Роуза и Д. Урвина о потребности таких партий прийти к «статическому равновесию», и констатация Дж. Маджоне «частичного перехода на договорные отношения» между структурами, некогда боровшимися друг с другом за политическое лидерство.

Отдельный блок концептов затрагивает процессы, протекающие внутри самих партий, и касается влияния этих процессов на изменение основного содержания партийной деятельности. Здесь необходимо остановиться на двух мыслях М. Дюверже. Первая из них – о начавшемся в партиях обратном движении от институционального руководства к руководству личному (прежде процесс протекал в противоположном направлении). Вторая – о наступлении нового этапа в жизни партий, когда прекращается «доминирование парламентариев» и ими начинают управлять партии, которые они представляют.

В этом же контексте следует воспринимать и весьма перспективное для анализа процессов в новых незападных демократиях наблюдение X. Даалдера о поглощении «партийной системой» «традиционных политических элит» и происходящей из-за этого «гомогенизации» последних. Концепт «четырех порогов» С.М. Липсета и С. Роккана («легитимации», «объединения», «представительства» и «мажоритарного правления») позволяет оценивать зрелость и эффективность партийной системы в целом.

Особую значимость для анализа партий в новых незападных демократиях приобретают наблюдения Р. Далтона (пусть и применительно к развитым демократиям) о дрейфе политической повестки в направлении «постматериальных» ценностей и Дж. Лапаломбары с М. Вайнером – о том, что партии могут становиться «институциями контридеологий» наперекор «господствующим политическим ценностям».

Исключительно значимым представляется блок концептов о партийных политтехнологиях. Это замечание М. Н. Педерсена об учете партийными практиками фактора «электоральной неустойчивости» избирателей, утверждение 3. Нойманна о перерождении «партии индивидуальной репрезентации» в «партию социальной интеграции» и отражении этого процесса в выборных кампаниях настоящего времени, суждение Б. А. Исаева о конкуренции «универсальных партий» за «разросшийся средний класс», вывод Ф. У. Паппи о возникновении нового типа голосующего – «мыслящего избирателя», – который руководствуется в равной мере собственным опытом и формируемой партиями текущей конъюнктурой политического рынка, и наблюдение

Г. Алмонда и С. Вербы о своего рода силе бренда – растущем значении «чувства приверженности» той или иной партии – как факторе, предопределяющем выбор избирателя.

Наконец, ценны и суждения, содержащиеся в новейших исследованиях. Это установочное мнение Р. Котари о необходимости «новой теории демократии» и содержательно близкий к нему призыв Р. Кумара развернуть демократию лицом к «дифференцированным идентичностям». Многообещающим выглядит концепт «дискуссионной демократии» Дж. Бессетта – именно в силу того, что он работает и в гибридных режимах, переживающих разные стадии транзита от авторитаризма к демократии.

Несмотря на свою предельную дистанцированность от конкретики, полезными могут оказаться и взгляды К. Лефорта (о неконтролируемости и неформализуемости событий в современной демократии), Ш. Муфф (о предназначении современной демократии препятствовать любым формам затвердевания «общественного порядка»), Ж.-Л. Нанси (о демократии как несубстанциальной территории «чистой совместности»).

Значение партий в процессах модернизации стран Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии: общее и особенное

Партийно-политические системы стран Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии существенно отличаются друг от друга. В КНР монополией на власть обладает Коммунистическая партия Китая. История послевоенной Японии, несмотря на наличие в ней основных демократических институтов, характеризуется доминированием Либерально-демократической партии, которое было прервано лишь недавно и ненадолго. Сингапур обладает опытом эффективной модернизации также в условиях однопартийного режима. Только Южная Корея и Тайвань перешли к многопартийной демократической системе. Процесс создания партийной системы в этих странах совпал с эффективной модернизацией, пребывающей ныне в своей поставторитарной стадии.