Владимир Кузнечевский - Сталин. Феномен вождя: война с собственным народом, или Стремление осчастливить его любой ценой

• Название: Сталин. Феномен вождя: война с собственным народом, или Стремление осчастливить его любой ценой
• Автор: Владимир Кузнечевский
• Жанр: Публицистика
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-227-07494-2

Этот выдающийся государственный и политический деятель оказал и продолжает оказывать существенное влияние на мир. Однако многие его действия следует оценивать как преступные по отношению к обществу и к людям. Практически единолично управляя в течение тридцати лет крупнейшим на планете государством, он последовательно завел Россию и ее народ в исторический тупик, выход из которого оплачен и еще долго будет оплачиваться не поддающимися исчислению человеческими жертвами. Но не менее верно и то, что во многих случаях противоречивое его поведение было вызвано тем, что исторические обстоятельства постоянно ставили его в такие условия, в каких нормальный человек не смог бы выжить ни в политическом, ни в физическом плане.

---

Такер жил в советском мегаполисе. Москва, конечно, столица России, но все же не Россия во всей ее глубине и широчайшем многообразии. Работник американского посольства мог наблюдать только жизнь столичного города, да и то как иностранец: ему был запрещен доступ во многие места и квартиры. Откуда же ему было узнать (понять) традиции русской культурной жизни в самом широком понимании этого слова, исторический характер русского народа? Только из газет, радио, литературы. Характер российского общества понять невозможно, не зная, чем, какими мыслями и чаяниями живут люди в Сибири, в Татарстане, на Алтае, на Дальнем Востоке, в Магадане. Такер к этой жизни прикоснуться не мог. Хотя некоторые американцы, не в пример Такеру, это понимали.

Так, в середине мая 2008 года Россию покидал посол США в РФ Уильям Бернс, которому довелось дважды быть на дипработе в Москве – в 1990-х годах в качестве первого секретаря американского посольства и в 2005-2008 годах уже послом США. По его собственным словам, он совершил более 40 поездок по России, от Калининграда до Чукотки и от Мурманска до Северного Кавказа, пересек 11 часовых поясов. И тем не менее в конце своей карьеры он заметил: «Я покидаю Россию с определенной долей смирения, смирения в том смысле, что, наверное, стороннему лицу невозможно понять до конца Россию… Впечатлений у меня – огромное количество. И первое: сидя в Москве, понять Россию невозможно»[2].

Что же касается психологического портрета Сталина, то вакуум в этом плане заполнил роман Владимира Успенского «Тайный советник вождя». Эти два тома, в полном объеме увидевшие свет только в 2004 году, произвели на меня сильное впечатление. Я благодарен генерал-лейтенанту Леониду Шебаршину, который в конце 1990-х годов в одной из наших бесед обратил мое внимание на этого автора.

Жанр произведения Успенского определен как роман-исповедь, то есть мы имеем перед собой художественное произведение, к моей работе, казалось бы, никакого отношения не имеющее, так как я пишу в жанре исследования. Однако поскольку о Сталине к моменту появления этой книги мне было известно немало, то с первых же страниц романа В. Успенского мне стало ясно, что факты, освещаемые им, действительно имели место в жизни Сталина. Почти каждый рассказанный в романе конкретный сюжет подтверждался имеющимися в моем личном архиве документами, свидетельствами очевидцев из многочисленных мемуаров и работами самого Сталина. Но самым ценным в романе была попытка Успенского описать психологию некоторых поступков и действий генсека.

Сказанное не означает, что я разделяю все взгляды и оценки В. Успенского об исторической роли Сталина. Но я высоко оцениваю талант и честность писателя. В известном смысле книга Успенского подтолкнула меня к решению через 16 лет вернуться к рукописи о Сталине.

И еще одно замечание. Как уже говорил, предлагаемая мною книга построена на документах, свидетельствах, мемуарах, исследованиях российских и зарубежных авторов. Но есть в ней и элемент субъективности.

Мой отец, Кузнечевский Дмитрий Федорович, и мой дед, Кузнечевский Федор Ксенофонтович, стали жертвами сталинских репрессий. До революции 1917 года дед держал в своих руках экономику крупного сибирского села Успенка Тюменской области, имел крупную библиотеку, конюшню со скаковыми лошадьми, для выполнения сезонных работ нанимал до 250 наемных рабочих, среди которых была и моя мама, Анна Колесова, из большой (7 детей) бедной семьи. Дед выделял ее из всех за старание и честность. И когда его сын Дмитрий признался в том, что влюбился в работающую в их хозяйстве батрачку, дед раздумывал недолго: «Анна – работящая девушка, если любишь – женись, веди ее в дом».

Это был 1927 год. В 1929-м родился мой старший брат, Колька. А в 1932-м деда и отца большевики раскулачили.

Раскулачивал родной брат моей мамы, Алексей Колесов, который до революции был деревенским пастухом, а в 1932-м, как сын трудового народа, потомственный батрак, был поставлен первым секретарем районного комитета ВКП(б). Моего деда Алешка, как всегда называла своего непутевого брата моя мама, ненавидел люто, за авторитет на селе, за богатство.

Как рассказывала мама, в одну из летних ночей 1932 года к нам в дом прибежала встрепанная родная сестра мамы Шура и сказала, что Алешка дома пьет самогон с двумя гэпэушниками. Утром они придут раскулачивать всю семью деда, описывать имущество и отправят всех в ссылку.

Дед был мужик решительный. Он тут же, ночью, собрал семейный совет, на котором вынес свое решение:

– Митька, бери лошадей, Анну и Кольку и сейчас же отправляйся в Тюмень. Садись там на поезд и поезжай на Сахалин, там тебя не найдут. Лошадей оставишь Верке (старшая сестра моего отца, жила к тому времени в Тюмени), там разберемся.

– А как же ты, батя? – спросил отец.

– А что они мне сделают? Мне уже седьмой десяток идет. Ну, отберут все, так что теперь? У них власть. Буду ждать вас, когда все, может быть, переменится…

Дед, похоже, понимал, что он жертвует собой ради сохранения жизни своего сына, и шел на это сознательно, в крепких сибирских семьях такие отношения были обычным делом, никто не держал это за подвиг.

Отец был мужиком не менее решительным, чем дед. Он тут же подхватил на руки моего четырехгодовалового старшего брата и практически без вещей, вместе с мамой гнал всю ночь на лошадях почти 50 километров до Тюмени, а потом почти месяц они добирались до города Оха на Сахалине, где прожили 6 лет.

В конце 1938 года отец услышал, что Сталин приказал не преследовать больше раскулаченных крестьян, и родители вернулись в Успенку. Деда давно уже не было в живых. Алешка утром того же дня, когда родители бежали из села, взбешенный тем, что Митька Кузнечевский с родной сестрой Алешки скрылись, арестовал Федора Ксенофонтовича и поместил в камеру с уголовниками. Дед потрясения не выдержал и через несколько дней умер прямо в камере.

Однако отца и на этот раз не оставили в покое. Кто-то, по-видимому все тот же брат мамы Алексей, стукнул в НКВД, что в деревню вернулся раскулаченный Кузнечевский. Но отца опять предупредили, что утром его придут брать (мир никогда не оставался без добрых людей). Под угрозой ареста, и снова ночью, он опять был вынужден бежать. В этот раз у него на руках, кроме моего десятилетнего брата, был и я, двух недель от роду.

Через месяц мои родители, проделав огромный путь на поезде до Усть-Кута, а потом на пароходе по реке Лене и ее притоку реке Витим, добрались до города Бодайбо Иркутской области, столицы Ленских золотых приисков. Отсюда отец в июне 1941 года ушел на войну. В декабре 1941 года в составе сибирской дивизии он уже участвовал в подмосковном наступлении, в частности в штурме железнодорожного вокзала в городе Калинине. Потом, после ранения и госпиталя, был переброшен под Ленинград, где в апреле 1942-го погиб.

В справке Архива Министерства обороны РФ, которую я получил много позже по своему запросу, сказано: «Командир отделения 320 стрелкового полка 11 стрелковой дивизии, младший сержант Кузнечевский Дмитрий Федорович 1906 г. р., место рождения не указано, призван Бодайбинским горвоенкоматом в июне 1941 года, погиб 21 апреля 1942 года и похоронен в 2,5 км восточнее деревни Дубовик Тосненского района Ленинградской области в братской могиле. Место рождения не указано, родственники – кто не указано – проживают в г. Бодайбо». Вот и все сведения. Впрочем, не все. Господь распорядился так, что ровно через 51 год, 21 апреля 1993 года в нашей семье, немного раньше положенного срока, у нас с Ларисой родился сын, ровно в день гибели в бою с немцами моего отца. Сына мы в честь моего отца назвали Дмитрием, решив, что он совсем не случайно появился на этот свет именно в этот день: пришел на смену.

Довелось мне увидеть еще живыми и участников описанных выше событий. Летом 1961 года я возвращался из Москвы в Читу, к месту службы, с первенства Вооруженных сил СССР. Начальство разрешило мне на неделю задержаться в Тюмени, чтобы навестить родственников моих родителей. Там я разыскал еще живого брата мамы, того самого Алешку, который раскулачивал моих родителей. Было ему уже за 70 лет. Жил и работал он все в том же селе Успенка. Только не первым секретарем райкома партии, а конюхом. На мой вопрос, почему он так поступил с моими родителями, дед Алексей, не глядя на меня, потупив глаза, только и сказал:

– Такое было время…

Да, вот такое было время. Право умереть за Родину было у всех, а права на человеческую жизнь, или хотя бы на память об этой жизни, Родина своим сынам не предоставляла. Такова была сущность политического режима, который существовал в стране с октября 1917-го до декабря 1991-го.

В справке Архива МО РФ не случайно не указано ни где родился отец, ни кто родственники. Не существует и подлинной записи о моем рождении. Дело в том, что родители, как я уже говорил, вынуждены были в феврале 1939 года спешно, ночью, под угрозой ареста, бежать из Успенки, не успев зарегистрировать в селе факт моего рождения. Добравшись до Бодайбо, отец и мать пошли в городской орган регистрации, неся меня, двухмесячного, на руках. Женщина, выдававшая метрики о рождении, видя, что перед ней переселенцы, спросила, где родился мальчик. Село Успенка назвать было нельзя, так как там отца дожидался ордер на арест как раскулаченного. Если бы информация из Бодайбо туда ушла, отца нашли бы и арестовали. Поэтому мама назвала местом моего рождения Тюмень. Как она позже рассказывала мне, они с отцом исходили из того, что областной центр проверять не станут, даже если информация из Бодайбо туда и придет.