Василий Галин - Гражданская война в России. За правду до смерти

• Название: Гражданская война в России. За правду до смерти
• Автор: Василий Галин
• Жанр: История
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906914-10-1

Гражданская война стала естественным продолжением и неразрывной частью Русской революции, поэтому в серии, посвященной ее 100-летию, обращение к истории той войны является неизбежным. За что с такой отчаянной непримиримостью велась та война, какие интересы и идеалы отстаивали сражавшиеся «до смерти» противоборствующие стороны? Как они решали текущие и исторические проблемы, встававшие у них на пути? Ведь именно ответы на эти вопросы привели к победе одних и к поражению других. Почти 100 лет, прошедших с той поры, и произошедшая смена политических эпох позволяют взглянуть на эти вопросы без идеологических и эмоциональных оценок, с более непредвзятой и естественно-научной точки зрения.

Подобное исследование истории необходимо даже не столько для восстановления «исторической справедливости», сколько для лучшего понимания природы человека и общества, законов, движущих их развитием. Такой подход создает условия для более реалистичной оценки настоящего и предвидения грядущего. Да, в прошлом мы ищем ответы о будущем, жизнь прошлых поколений не прошла бесследно, они оставили нам свой бесценный опыт, доставшийся им ценой огромных жертв и жестоких страданий.

Настоящая книга является второй в серии «К 100-летию Русской революции».

Сайт Автора: Galin.biz

---

Из общей численности армии, ее боевая часть составляла примерно половину: в период максимальной численности летом 1919 г. – 30 тыс. офицеров, 70 тыс. казаков, 10 тыс. горцев…, всего около 140 тыс. человек{231}. При этом армия целиком могла полагаться только на офицеров добровольцев. Историк Л. Спирин в этой связи замечает: «стоило только перейти к массовой мобилизации… как процент офицеров упал в 7–8 раз, и армия стала терпеть поражения»{232}. Эту данность подтверждает и другой историк С. Волков: «На офицерском самопожертвовании во многом и держалось Белое движение…»{233}. Даже «казаки требовали, чтобы офицеры шли впереди. Поэтому потери в командном составе были очень велики», – отмечал атаман П. Краснов{234}.

Доля офицеров в армии Юга России и ее общая боевая численность{235}

Создание Добровольческой армии требовало времени и денег: на каждые 10 тыс. человек – один миллион рублей в неделю, но здесь возникали проблемы. 23 мая ген. М. Алексеев сообщал П. Милюкову: «Без денег… я вскоре буду вынужден распустить армию»{236}. И лидер крупнейшей либеральной партии России П. Милюков предложил … помощь немцев. Американский историк бесстрастно констатирует: «Человеком, который сделал очень многое, что бы примирить немцев и Добровольческую армию, был П. Милюков, лидер партии кадетов»{237}. Тот самый П. Милюков, который за год до этого обвинил в измене немцам царское правительство, а затем провозгласил крестовый поход против немецких наемников – большевиков.

Немцы дали не только деньги, по словам историка П. Кенеза, «приход немцев радикально изменил ход Гражданской войны в Южной России. Свергнув режим большевиков, немцы дали возможность Белому движению реорганизоваться»{238}. Однако на формальный союз с немцами добровольцы не пошли. Свое отношение к Германии ген. М. Алексеев, по словам Деникина, определил в начале мая 1918 г.: «Союз с немцами морально недопустим, политически нецелесообразен. Пока – ни мира, ни войны»{239}. Добровольцы стремились сохранить «чистоту риз», связывая все свое будущее со своими союзниками по Антанте. И последние давали их в лице представителей великобританской и французской военных миссий, прибывших в Новочеркасск уже в первой половине января 1918 г. и заявивших, что «пока союзники могут помочь нам только деньгами»{240}.

Многие считали надежды добровольцев на союзников по Антанте ошибкой, например, активный участник событий, бывший член Государственного Совета В. Гурко заявлял: «Можно было думать, что Добровольческая армия наконец уразумеет, что в основу международной политики должны быть положены не чувства, а сухой, черствый расчет», для «русских интересов использовать сохранившиеся у нее (Германии) силы, для свержения большевиков… Думать, что Державы согласия оценят нашу Дон-Кихотскую лояльность и окажут нам за нее реальную бескорыстную помощь, было более чем наивно…»{241} Ген. Н. Головин вообще требовал прямой оккупации немецкими полками Кубани. И негодовал, что «по-прежнему немец считался непременно врагом, а бывшие союзники – непременно друзьями, только думающими о благе России. В таких условиях разумное суждение было невозможно»{242}.

Помощь от немцев добровольцы предпочитали получать опосредованно при помощи Войска Донского. Характер этих отношений наглядно проявился несколько «позже, когда донское руководство попыталось реабилитировать себя в глазах союзников, Добровольческая армия сравнивала их (казаков) поведение с поведением проститутки, которая пытается продать себя тому, кто заплатит больше». Казачий ген. Денисов на это отвечал: «Если Донское войско – проститутка, продающая себя тому, кто может заплатить, то Добровольческая армия – сутенер, который живет и питается тем, что она зарабатывает»{243}. Атаман П. Краснов добавлял: «Да, джентльмены, репутация Добровольческой армии чиста и безупречна. А я, донской атаман, беру грязные немецкие снаряды и пули, мою их в чистом Дону и отдаю их чистенькими Добровольческой армии. Стыд за это дело остается за мной»{244}. Известный полковник М. Дроздовский был более откровенен, в своем дневнике он писал: «Между нами и немцами сложились странные отношения, мы вели себя как союзники, сотрудничали, помогали друг другу…»{245}.

Интересно в этой связи выглядела попытка ген. Н. Головина оправдать удар Белой армии Юга России в тыл Красной армии, сражавшейся с немцами: «ген. Деникин решает использовать свое нахождение в тылу большевистских войск, дравшихся против немцев, не для того, чтобы окончательно сокрушить эти кадры Красной армии, а только для набега на ближайшие железнодорожные станции с целью пополнить истощенные запасы»{246}.

На «союзное» обеспечение армия Юга России перейдет только после подписания перемирия на Западном фронте. «Военное снабжение (от “союзников”) продолжало поступать, правда, в размерах, недостаточных для нормального обеспечения наших армий, но все же, по словам А. Деникина, – это был главный, жизненный источник их питания»{247}. Г. Гинс выражался более определенно: если бы не союзники, «русские воска не имели ни оружия, ни снабжения, ни денег»{248}. Один из командующих Красной армии А. Егоров в этой связи имел все основания заявить, что: «деникинщина оказалась преимущественно одной из форм интервенции»{249}.

Кадры армии были пополнены за счет принудительной мобилизации. «Занятие нами новых территорий…, – вспоминал в этой связи Деникин, – дали приток офицерских пополнений. Многие шли по убеждению, но еще больше – по принуждению»{250}. Высадка французов в декабре 1918 г. в Одессе и Севастополе, в которых нашли убежище тысячи офицеров, возродила надежды Деникина на привлечение их в ряды добровольцев. Однако за генералом последовали лишь единицы. Представитель Деникина был вынужден издать приказ о всеобщей мобилизации офицеров{251}. «К осени практически все офицеры, еще не вступившие в армию, были призваны по мобилизации. Этот контингент (меньшей численности, чем добровольцы), – вспоминал П. Петров, – был, естественно, гораздо худшего качества: часть призванных офицеров была пассивна, слаба духом. Были случаи, когда такие офицеры, отправляясь на фронт, просили выдать им удостоверения, что они служат по мобилизации»{252}. Качество офицерского состава, подтверждал ген. А. Шкуро, резко ухудшилось, к тому же «Первые добровольцы – горячие патриоты и идейные беспартийные сподвижники ген. Л. Корнилова – были уже выбиты»{253}.

Дальнейшее развертывание армии Юга России уперлось не в ограниченность материальных ресурсов, а в отсутствие доброкачественных пополнений. Чем дальше продвигалась Белая армия, чем большую территорию захватывала, тем больше теряла свою боеспособность. «Большевикам гораздо легче потерять тысячу человек, – замечал в этой связи М. Дроздовский, – чем нам сто. Укомплектования поступают крайне туго… Строевые начальники обязаны дрожать над каждым человеком… иначе они останутся без войск… Впереди, кроме освобождения Кубани, армии предстоит много более широкая задача – с чем пойдет она ее решать?»{254}. «Для меня было ясно, что чудесно воздвигнутое генералом Деникиным здание зиждется на песке, – вспоминал П. Врангель, – Мы захватили огромное пространство, но не имели сил для удержания его за собой. На огромном, изогнутом дугой к северу фронте вытянулись жидким кордоном наши войска. Сзади ничего не было, резервы отсутствовали. В тылу не было ни одного укрепленного узла сопротивления»{255}.

«Мы “отвоевали” пространство больше Франции, – восклицал В. Шульгин, ставший офицером, – мы “владели” народом в сорок миллионов с лишком… И не было “смены”? Да, не было. Не было потому, что измученные, усталые, опустившиеся, мы почти что ненавидели тот народ… за который гибли. Мы, бездомные, безхатные, голодные, нищие, вечно бродящие, бесконечно разлученные с дорогими и близкими, – мы ненавидели всех. Мы ненавидели крестьянина за то, что у него теплая хата, сытный, хоть и простой стол, кусок земли и семья его тут же около него в хате… – Ишь, сволочь, бандиты – как живут! Мы ненавидели горожан за то, что они пьют кофе, читают газеты, ходят в кинематограф, танцуют, веселятся… – Буржуи проклятые! За нашими спинами кофе жрут! Это отношение рождало свои последствия, выражавшиеся в известных “действиях”… А эти действия вызывали “противодействие”… выражавшееся в отказе дать… “смену”. Можно смеяться над “джентльменами”, но тогда приходится воевать без “смены”…»{256}

Ген. Шкуро в своих воспоминаниях приводил слова казака-кубанца: «Мы воюем одни. Говорили, что вся Россия встанет, тогда мы отгоним большевиков, а вот мужики не идут, одни мы страдаем… Где новые корпуса, которые обещали? Все те же корниловцы, марковцы, дроздовцы, да мы, казаки…»{257}