Владимир Коршунков - Дорожная традиция России. Поверья, обычаи, обряды

• Название: Дорожная традиция России. Поверья, обычаи, обряды
• Автор: Владимир Коршунков
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-00091-095-5

В книге исследуются дорожные обычаи и обряды, поверья и обереги, связанные с мифологическими представлениями русских и других народов России, особенности перемещений по дорогам России XVIII – начала XX в. Привлекаются малоизвестные этнографические, фольклорные, исторические, литературно-публицистические и мемуарные источники, которые рассмотрены в историко-бытовом и культурно-антропологическом аспектах.

Книга адресована специалистам и студентам гуманитарных факультетов высших учебных заведений и всем, кто интересуется историей повседневности и традиционной культурой народов России.

---

Очень показательный случай. И дорога, и опасения относительно разбойников, да и борьба с заразной болезнью опять же. Правда, у Чехова всё заканчивается курьёзом:

«Мужик, спавший около печки, вдруг заворочался и сбросил с себя полушубок, и фельдшер, к великому своему удивлению, увидел того самого незнакомца, которого встретил когда-то на Змеиной балочке. Волосы, борода и глаза у этого мужика были чёрные, как сажа, лицо смуглое, и вдобавок ещё на правой щеке сидело чёрное пятнышко величиной с чечевицу. Он насмешливо поглядел на фельдшера и сказал:

– За левую вожжу брал – это было, а насчет оспы сбрехал, сударь. И разговору даже насчет оспы у нас с тобой не было»[122].

Этот рассказ поначалу так и назывался – «Черти». Он был опубликован в первоапрельском номере газеты.

В повести М. Н. Загоскина «Вечер на Хопре» (1834, 1837) один из героев уверял своих собеседников в том, что чудесные явления объясняются самым естественным образом. И, что характерно, он приводил в пример дорожные ситуации: «Разве не случается видеть наяву предметы, которые существуют только в одном расстроенном воображении нашем? Испытайте не поспать несколько ночей сряду, и вы увидите наяву такие диковинки, какие не пригрезятся вам никогда и во сне. Поговорите об этом с курьерами, которые скачут день и ночь, не имея времени соснуть ни на минуту. Я сам однажды видел на большой дороге, обсаженной одними липками, целые улицы огромных палат и дворцов, а, кажется, не спал, и даже, чтоб не задремать и не свалиться с тележки, пел песни и разговаривал беспрестанно с ямщиком»[123].

Придорожные кресты

Тверской краевед В. Лебедев, путешествовавший в начале XX в. по Яренскому и Устьсысольскому уездам тогдашней Вологодской губернии, писал: «…Здесь часто встречаются деревянные кресты, поставленные без всякого повода»[124]. Выходит, что изобилие крестов на Русском Севере бросалось в глаза путешественнику, хотя утверждение, будто они ставились «без всякого повода», не вполне точно. Вернее было бы сказать, что поводов было много, и, на взгляд стороннего человека, эти поводы могли показаться не слишком значительными.

Шведский дипломат П. Петрей (1570–1622), живший в России в начале XVII в., в своей книге о Московии писал: «У крестьян, у которых в иных областях нет церквей, есть какие-то большие деревянные кресты в три или четыре аршина вышины, освящённые и благословенные священником, с вырезанными на них некоторыми стихами из Псалмов Давида: поселяне, живущие в деревне и не имеющие церквей, совершают перед ними своё богослужение, также утренние и вечерние молитвы»[125]. Петрей верно заметил, что кресты эти в отдалённых местностях в некоторой степени заменяли собою церковные здания, то есть были часовнями. Однако кресты могли иметь и другое назначение.

Известно, что было множество крестов обетных, то есть воздвигнутых по обету, по обещанию. Например, в благодарность Богу и святым за исцеление, прекращение падежа домашних животных и т. п. Изучавшая народную культуру Русского Севера С. И. Дмитриева отмечала, что многие обетные кресты в районе Мезени ставились местным русским населением по обочинам дорог и на перекрёстках. В тех краях распространены истории о страшных привидениях, которые появлялись на перекрёстках или обочинах дорог. Спасением от этих привидений и служили кресты. В д. Русома Лешуконского района Архангельской области записан такой вот типичный рассказ: «Крест стоял около бора. Там его поставили потому, что на том месте блазило (мерещилось. – В. К.). Там видели всякого: лешего, лешачих» и т. д.[126]

На Севере, в районе Сольвычегодска, обетные кресты тоже можно было встретить прежде всего при дорогах. Фольклористам об этом рассказывают так: «А ставили это, чтобы вот шли путники, дак помолилисе да. Тут оно, ведь знаешь чего, будто это… ну, как это… хранит будто, благословение будто какое-то, чтобы чего-то порча не была, ли чего ли, то вот ставят. ‹…› А просто идут люди да помолятсе да положат там несколько копеек или рубь – у кого сколько». Или так: «У дороги, да. Ак вот люди-те как идут, которы верующие, те и помолятся крестику-ту»[127].

О. В. Голубкова, исследовавшая кресты на Севере, в том числе у коми-зырян, тоже указывала, что кресты бывали при дорогах, при въездах в деревни, на пути, ведущем к местному кладбищу. Они как бы прикрывали подъезды к селениям, не пропуская «лешаков» и прочую нечисть, «ходячих» покойников, болезни людей и скота. Кроме того, придорожные кресты (и тряпочки-подношения с вышитыми на них крестиками, которые развешивались на них), возможно, могли восприниматься и как своего рода памятные намогильные знаки. По словам информанта, «эти тряпочки с крестиками – памятки похороненным здесь от родственников, которые живут далеко и не могут навещать родные могилки. Проходя мимо, посторонние люди увидят крестики, и от этого души умерших чувствуют, что родные о них помнят»[128]. Сходные наблюдения сделаны Н. М. Ведерниковой в ином месте европейского Севера – в архангельском Кенозерье и И. А. Филипповой на берегу озера Пустого в Верхнеуральском районе Челябинской области, где в Девятую Пятницу собираются верующие для поклонения Табынской иконе Богоматери[129].

Наблюдавшие за «культурным ландшафтом» Пинежского района Архангельской области А. А. Иванова и В. Н. Калуцков подсчитали, что наибольшее количество таких местночтимых народных святынь, как часовни и кресты, было расположено именно при дорогах, а находившиеся в деревнях, в полях, лесах, при реках и в иных местах часовни и кресты численно им уступают[130]. И в других изученных ими местах Русского Севера «дорожных» (по их определению) крестов бывало множество. С их помощью «освящалось» пространство[131]. Вообще у восточных славян обычай ставить обетные кресты (как и часовни) на перекрёстках и распутьях хорошо известен[132]. Придорожные часовни, как замечала изучавшая их в Кенозерье Архангельской области Г. Н. Мелехова, «видимо, родственны памятным и обетным крестам…»[133]

А. И. Куприн в рассказе «Лесная глушь» (1898) передавал впечатления от охоты в Полесье. «Нам оставалось до деревни не более полуверсты, и мы подходили уже к большому деревянному кресту, стоявшему на пересечении зуленской и печаловской дорог. Эти кресты, с прибитыми наверху их, сделанными из дерева орудиями страданий Христовых – копьём, лестницей, молотком и тридцатью сребрениками, – всегда можно увидеть на перекрёстках полесских дорог. Снизу на эти кресты молодицы и девки вешают сшитые ими по обету пёстрые фартуки и полотенца, что придаёт кресту своеобразный – дикий и живописный вид»[134].

Сибирский историк В. Н. Курилов, обнаруживший в «Дозорной книге Тюмени и Тюменского уезда» (1700) свидетельство о воздвигнутом в XVII в. в Тюменском уезде на пересечении дорог деревянном кресте, высказал предположение, что этот крест не был ни обетным, ни поклонным. То есть он вообще никак не ассоциировался с сакрально-религиозной сферой. «Всё было проще: это была выразительная веха на развилке дорог». Мотивация установки старинного придорожного креста виделась ему как вполне светская и функциональная – просто «выразительная веха» на распутье. Курилов, однако, признавал, что такого рода кресты становились почитаемыми, хотя это, по его мнению, уже вторичное явление[135].

Да, путеводное, приметное значение придорожных крестов хорошо известно и самим жителям, и исследователям. Например, Н. М. Ведерникова замечала: «Бытовая функция таких крестов очевидна. Это – путевые метки, не позволяющие сбиться с пути». И при этом далее она, подобно иным учёным, указывала, что перекрёсток (росстань) – «место знаковое в народной топографии»[136]. И действительно, даже если первоначально некоторые придорожные кресты ставились в том числе ради указания места – как «выразительная веха», но и место установки (в случае с тюменским крестом это развилка дорог), и сам этот предмет (крест), с его безошибочно определяемой и значимой формой, сразу предусматривали возможность и даже в некотором смысле неизбежность сакрализации. А «ситуация пути», «мифология пути», опасные дорожные реальности тому явно способствовали.

В пинежской д. Немнюга фольклористы записали рассказ о том, что происходило возле местночтимой святыни – немнюжского креста: «И видали девок в красных сарафанах. Пугало всё. У меня у самой был случай. Я мужа поехала провожать. Обратно еду. И всё лошадь идёт-идёт. Бежит лошадь. Ну, ладно. А сумерки. Едет обоз мне навстречу. Едет обоз. Вот качают головами лошади. Скоро больше всё. Надо мне сворачивать: заденут за мою оглоблю. Всё. Я хочу свернуть. Свернула – и лошадь дырк! Вот-вот-вот больше! Кое-как я лошадь стянула, свернула чуть-чуть. Не сворачивает она в сугроб. Мне не выехать. Лошадь-то как стегнула, она как упряднула, и лошадь не может тянуть воз-от. Я одна в санях. Потом, как я отвернула, она как вскочит, как будто что-то спало. И лошадь у меня как понеслась-понеслась! Я обернулась – никого не было, никаких лошадей, ничего. Потом как-то пересилила. А вижу: управляют, стегают, и лошади вот качают, тянут возы и обоз. Несколько лошадей»[137].