Юрий Коваль - Поздним вечером ранней весной

• Название: Поздним вечером ранней весной
• Автор: Юрий Коваль
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1988

Сборник маленьких рассказов, всего четыре цикла.

Цикл «Алый»: рассказы о жизни на погранзаставе; «Алый», «Елец», «Козырек», «Особое задание», «Белая лошадь».

Цикл «Чистый Дор»: о жителях деревни Чистый Дор.

Цикл «Листобой»: рассказы об обской природе и лесных жителях; «Капитан Клюквин», «Серая ночь», «Лабаз», «Лесник Булыга», «Белозубка», «У кривой сосны», «Картофельная собака», «Гроза над картофельным полем», «Листобой».

Цикл «Про них»: о родной деревне и ее жителях.

---

БАБОЧКА

Рядом с нашим домом лежит старое, трухлявое бревно.

После обеда вышел я посидеть на бревне, а на нем – бабочка.

Я остановился в стороне, а бабочка вдруг перелетела на край – дескать, присаживайся, на нас-то двоих места хватит.

Я осторожно присел с нею рядом.

Бабочка взмахнула крыльями и снова распластала их, прижимаясь к бревну, нагретому солнцем.

– Тут неплохо, – ответил ей я, – тепло.

Бабочка помахала одним крылом, потом другим, потом и двумя сразу.

– Вдвоем веселей, – согласился я.

Говорить было вроде больше не о чем.

Был теплый осенний день. Я глядел на лес, в котором летали между сосен чужие бабочки, а моя глядела на небо своими огромными глазами, нарисованными на крыльях.

Так мы и сидели рядом до самого заката.

СНЕГИРИ И КОТЫ

Поздней осенью, с первой порошей пришли к нам из северных лесов снегири.

Пухлые и румяные, уселись они на яблонях, как будто заместо упавших яблок.

А наши коты уж тут как тут. Тоже залезли на яблони и устроились на нижних ветвях. Дескать, присаживайтесь к нам, снегири, мы тоже вроде яблоки.

Снегири хоть целый год и не видели котов, а соображают. Все-таки у котов хвост, а у яблок – хвостик.

До чего ж хороши снегири, а особенно – снегурки. Не такая у них огненная грудь, как у хозяина-снегиря, зато нежная – палевая.

Улетают снегири, улетают снегурки.

А коты остаются на яблоне.

Лежат на ветках и виляют своими яблочными будто хвостами.

«ЛЕС, ЛЕС! ВОЗЬМИ МОЮ ГЛОТЬ!»

Заболело у меня горло.

Стал я его лечить горячим молоком и медом, паром разварной картошки.

– А ты в лес сходи, – сказала Пантелевна. – Стань на поляне да и крикни изо всех сил: «Лес, лес! Возьми мою глоть!» Может, и возьмет. Только сильней кричи-то и рот пошире открывай.

Обулся я, оделся потеплей, пришел в лес. Стал на поляну, разинул рот и крикнул изо всех сил:

– Лес, лес! Возьми мою глоть!

Не шелохнулся лес, и я не понял – взял он или не взял.

Стал я снова кричать, и орал ужасно, и рот разевал, чтобы лес мог поглубже в меня проникнуть.

«Ну и глоть у тебя, брат», – думал, наверно, лес, глядя на мои старания.

Вернулся я домой, залез на печку греться, а сам все думал: «Взял он или нет?»

Давно это было. И теперь я живу в городе, и горло у меня не болит. И ничего у меня не болит. И вообще я здоров как бык.

Весело гуляю среди каменных домов, а про себя всегда думаю: «Лес, лес! Возьми мою глоть!»

РУСАЧОК-ТРАВНИК

Мы были в саду, когда в рогатых васильках, что росли у забора, вдруг объявился заяц. Русачок. Увидевши нас, он напугался и спрятался в рогатых васильках. Да и мы все замерли и только глядели, как блестят из рогатых васильков заячьи глаза.

Этот русачок родился, как видно, совсем недавно. Таких зайцев и называют «травник» – родившийся в траве.

Русачок-Травник посидел в рогатых васильках и пошел по саду. Шел, шел и дошел до Николай Василича. А Николай-то наш Василич как раз в рогатых васильках лежал. Русачок-Травник подошел поближе и стал глядеть на Николай Василича.

Николай Василич и виду не подал, что он Николай Василич. Он спокойно лежал, как может лежать в рогатых васильках поваленная береза.

Русачок-Травник вспрыгнул на Николай Василича и, устроившись у него на спине, почистил лапой свои усы. Потом слез на землю и вдруг увидел пушистые малиновые цветы. Обнюхал каждый цветок, пролез через дырку в заборе и скрылся.

Тут уж Николай Василич зашевелился, потому что он был все-таки не поваленная береза, а живой человек. Но только, конечно, особый человек – по которому зайцы «пешком» ходят.

ОРИОН

Ни весною, ни летом не выходит на небо Орион.

Да ведь летом и без Ориона неплохо: тепло, на деревьях листья и цветы.

Осенью, когда наступают долгие и темные ночи, наконец-то восходит Орион.

Три звезды, наклоненные к земле, это – пояс Ориона, на котором и висит его меч. Четыре звезды по бокам – его руки и ноги.

Орион – небесный охотник, и за ним идут по ночному своду два верных пса – Большой и Малый. А где-то внизу, под ногами охотника, спряталось маленькое созвездие – Заяц.

Не знаю почему, но мне в моей жизни важнее всего Орион.

Сколько в небе созвездий! И Большая Медведица, и Северный Крест, и Волосы Вероники, а я все жду, когда же появится Орион.

Нетрудно подождать два часа, если ждал целое лето.

Вот пройдут два часа, погашу в комнате свет и увижу в окно, как горит и сияет над нами вечный небесный охотник – Орион.

СИРЕНЬ И РЯБИНА

Мне кажется, что сирень и рябина – сестры.

Сирень – весенняя сестра.

Рябина – осенняя.

Весной – за каждым забором кипящий сиреневый куст. А плодов у сирени и нет никаких, так, стручочки ржавенькие.

Рябина тоже весной цветет, но какие у нее цветы?…

Никто их не замечает. Зато уж осенью – за каждым забором рябиновые гроздья.

Кисти сирени и гроздья рябины никогда не встречаются. Кто думает весной о рябине?

Кто вспомнит осенью сирень?

Редко, очень редко вдруг в августе снова зацветет сиреневый куст. Будто хочет поглядеть – хороша ли нынче рябина?

Срублю себе дом и посажу у крыльца сирень и рябину.

Справа – сирень, слева – рябину, а сам посередке сяду.

ПЫЛШЫКЫ

– Пылшыкы пришли, – сказала Орехьевна.

– Кто? – не понял я.

– Ты что, оглох, что ли? Пылшыкы.

«Что за жуть такая? Что за пылшыкы?» – подумал я и выглянул в окно.

По деревне шли два здоровенных мужика в телогрейках, перепоясанных веревками, за которыми торчало по топору. Один нес на плече двуручную пилу.

– Эй, матки-хозяйки, – сипло покрикивали они, – кому попилить-поколоть?

– Спасибо, батюшки пылшыкы-колшыкы, – отвечали хозяйки, – все попилено-поколено.

– Сейчас весна, – говорили другие, – на лето много ли надо дров? Осенью приходите.

– Жалко пылшыков, – сказала Орехьевна. – Работы нету. Ладно, пускай у нас пилят. А я им картошки наварю. Будете за картошку пилить, батюшки пылшыкы?

– За картошку попилим, за капусту поколем, – торговались пильщики.

Полдня возились они и ладно работали, попилили-покололи у Орехьевны все дрова. Сели картошку есть с квашеной капустой.

– Я уж вам капусту постным маслом полью, – хвалилась Орехьевна.

Долго ели пильщики, а потом полезли на сарай и легли на крыше передохнуть.

– Пылшыкы на крыше спят! Пылшыкы на крыше спят! – кричали ребятишки, бегая под сараем.

– Эй, пылшыкы! – кричали им прохожие. – Вы чего это на крыше спите?

Пильщики не отвечали. Им, видно, с крыши не было слышно.

– Пригрелись на солнышке – вот и спят, – отвечала Орехьевна. – Сейчас весна, самое время на крыше спать, на земле-то – сыро.

– Да ты бы их в доме положила.

– Вот еще! Может, им и перину вспучить?!

Отдохнули пильщики и пошли в другую деревню пилить-колоть, а я полез на крышу, на их место.

Хорошо, тепло было на крыше. Пахло старыми сухими досками и почему-то медом.

«Да, – думал я, задремывая, – не дураки были пильщики. Наелись картошки – и на крышу!»

ШАТАЛО

Пошла по воду Орехьевна, но тут же воротилась.

Грохнула в угол коромыслом, брякнула пустыми ведрами.

– Ну, аньдел мой, сам иди!

– Что такое?

– Он опять сидит.

– Кто?

– Шатало черное.

– Ну и что? Сидит, никого не трогает.

– Ну да! Не трогает! Я только к колодцу, а он передо мной дорогу перебежал.

Я взял ведра и пошел к журавлю-колодцу.

В белой рубашоночке, которая сияла из-под черного костюма, Шатало и впрямь сидело на дороге.

Заприметив меня, Шатало выгнуло дугой спину, томительно потянулось и сказало: «Мррру я, мррру…»

– Врешь – не умрешь, – сказал я, – сиди спокойно, дай воды набрать.

«О, мррру я…» – ответило Шатало и, лениво поднявшись с места, пересекло дорогу перед моим носом.

Волей-неволей я остановился – переходить Шаталью тропу не хотелось. С другой стороны улицы Шатало внимательно глядело, что я буду делать.

– Плевать я на тебя хотел, – сказал я, – не верю в кошачьи приметы.

И я пересек невидимый путь Шаталы и пошел к журавлю-колодцу. А колодец у нас и вправду чистый журавель. Так всегда наклонится, что достанет носом в самую середину земли. И всегда принесет воды чистой, сладкой, средиземной.

Повесил я на нос журавлю ведро, нырнул журавель в глубину земли, а вынырнул без ведра.

– Тьфу ты пропасть… провались. Ну, Шатало!…

Оглянулся я – а Шатало сладко потягивается.

«Мррру я, мррру…» – мрет от удовольствия.

Сбегал я домой за «кошкой», привязал ее к носу журавля. Шарил-шарил в глубине земли – нашарила «кошка» ведро. «Кошка»-то моя – это три стальных крюка.