Евгений Лукин - Три слова о войне

• Название: Три слова о войне
• Автор: Евгений Лукин
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-903463-34-3

Сборник повестей и рассказов о трех войнах.

Повесть «Немецкая девушка» показывает тихий ужас опустошенных территорий. Состояние войны не только снаружи, но и в душе каждого человека. Маленькие рассказы, из которых состоит произведение, написаны современным языком, позволяющим почувствовать реальный запах войны.

Повесть «Танки на Москву» отображает чеченскую кампанию без громких слов и морализаторства. Столкновение со смертью – как проверка человечности…

Сборник рассказов выдающегося сербского писателя Мамо Капора – о боевых действиях в Боснии и Герцеговине. Автор, не расставляя акцентов, просто фиксирует события и истории; получается пронзительная картина жизни современного человека в абсурдной нелогичной атмосфере войны.

Книга адресована широкому кругу читателей.

---

– Вот и пусть идут с голыми руками, – сказал майор, – и потом, это тюрьма. Здесь не политические, может, сидят. А воры какие-нибудь. Мы им автоматы, а они грабить пойдут. Вон, дай этому… он точно не вор. По глазам вижу. С автоматом его хоть не сразу убьют.

Тягунов дал автомат убитого часового заключенному, который казался совсем беспомощным. Он испуганно озирался по сторонам и все поправлял спадающие очки. Тягунов показал ему как стрелять. Через несколько секунд раздался выстрел. Тягунов, увидев, в кого выстрелил заключенный, кинулся к нему отобрать скорее автомат.

– Он что, охерел совсем?! – закричал майор. – Что он там лопочет?! Переведи.

– Он говорит, что автомат ему больше не нужен. Свою войну он уже выиграл.

Тут заговорил другой заключенный, который объяснил – Эрих оказался в одной камере с любовником своей жены. И тот, когда узнал об этом (Эриха он раньше никогда не видел), стал каждый день измываться над ним, рассказывая в камере о прелестях его супруги, описывая свою с ней связь в самых интимных деталях. Несколько раз несчастный обманутый муж, вынужденный терпеть унижения, пытался прервать садистски забавляющегося любовника своей супруги, но тот был гораздо сильнее, да и вся камера с большой охотой слушала скабрезные подробности чужой интимной жизни.

Тягунов перевел это майору.

– Оружие им, сукам! – воскликнул тот. – Что-нибудь еще посоветуешь мне, под трибунал пойдешь, ясно?

– Так точно, товарищ майор, – ответил Тягунов.

Глава тридцатая Операции

Гюнтера, а вместе с ним второго полевого хирурга и двух его ассистентов, перестрелял Хорст, жизнь которому они спасли ценой ампутации правой ноги. Хорст считал, что при отступлении они просто спешили и сделали из него инвалида только потому, что хотели поскорее закончить свою работу, а не оттого, что не было другого выхода. Если бы в пистолете было шесть патронов, а не пять, то Йозеф тоже бы не остался в живых. Но последний патрон Хорст оставил для себя. Жить на костылях он не хотел. Сначала Йозеф считал свое спасение чудом. Но вскоре он пожалел о том, что остался жив. Операции, кроме него, больше делать было некому. А раненых становилось все больше. Йозеф один, вместо хирурга и ассистентов пытался спасти очередного раненого, чувствуя полную свою беспомощность. Они все умирали, и только очень немногим удавалось помочь. Йозефу не хватало знаний, опыта, сил. И он еще хотел после войны стать врачом или даже хирургом!

Это ощущение беспомощности, когда от тебя зависит чужая жизнь, а ты ничего не можешь сделать… Ненависть к собственным глазам, которые слипаются, когда держишь в руках скальпель. Он чувствовал себя виноватым в этих смертях. Невыносимо было думать, что он не столько спасает людей, вернее, пытается спасти, сколько мучает их перед смертью. Делать операции одному – невозможно. Когда Йозеф застрелился, многие сочли это не только слабостью, но и предательством.

Глава тридцать первая Учитель музыки

Если в городе кончают с собой даже старики, то значит, дела совсем плохи. 67-летний Эрнст Латтман, тот самый, который учил юного Йозефа видеть гармонию в любом звуке, проверил, крепкой ли получилась петля. Он понял, что сойдет с ума от этих ужасных звуков – разрывов снарядов, сирены, призывающей бежать в бомбоубежище, выстрелов на улицах…Из них не сложить гармонию музыки, это не осколки, а что-то совершенно иное, чудовищное, из другого мира. Мира, в котором не знают, что такое музыка.

Именно в ту минуту, когда Латтман проверил, крепкой ли получилась петля, в дверь постучали. Еще до того, как они заговорили, учитель музыки понял, кто это. Он прекрасно знал, как выглядит немецкая военная форма. Это были чужие солдаты. Один из вошедших увидел проигрыватель и подошел к нему. Взял пластинку. Улыбнулся. Увидев эту улыбку, Латтман вздрогнул. Значит, есть надежда? Если они любят музыку, то город может спастись. Значит, они не звери, как об этом предупреждают газеты. Учитель подошел к проигрывателю, протянул пластинку. Брамс. Человек в военной форме поставил ее. Раздались первые звуки Музыки, и учителю показалось, что в комнате стало светлее. Значит, можно говорить, понимать друг друга без помощи слов, на божественном языке музыки.

Человек раздраженно снял пластинку и бросил ее на пол. Учитель протянул ему другую. Девятая симфония. Туда же. Лоэнгрин, Сметана… Все в раздражении бросалось на пол, сразу же как только начинала звучать музыка. Пластинок больше не было. Но этот человек, не отходивший от проигрывателя, увидел в углу одну пластинку, взял ее, поставил. И вдруг зачарованно улыбнулся. Дослушал до конца. Поставил еще. Обыскав квартиру, они ушли, взяв с собой проигрыватель и одну пластинку.

Эрнст Латтман подошел к петле. Он понял, что у его города нет никакой надежды. Пластинка, которая случайно оказалось у него, была чудовищно примитивным рекламным диском текстильной фирмы, которую дарили при покупки ткани.

Латтман все забывал ее выбросить.

Глава тридцать Вторая баян

Когда Вернер был еще жив, то, приехав в отпуск в родной Берлин, привез дочери в подарок русский баян.

Тягунов часто рассказывал о своем баяне: «У матери память обо мне. В письмах писала, что посмотрит на него, и сразу мирное время вспомнит. Когда я, мальчишка еще, на баяне… А суки эти, фашисты, когда поселок наш заняли… И мать бросилась, не могла мой баян отдать, умоляла не отнимать. А они ее – из автомата. Сестра видела. У нее на глазах прямо. Мать… Из автомата».

Тягунов не думал, что услышит звуки своего баяна, когда подойдет к самому Берлину. Слишком большим было расстояние от маленького русского поселка до столицы Германии. Но, услышав, как в доме, мимо которого он проходил, играют на баяне, он понял, почувствовал, что это именно его баян, который стоил жизни матери. И Тягунов выпустил целую автоматную очередь в открытое окно. Раздались крики. Тягунов вбежал по лестнице, стал стучать в дверь. Там долго не открывали. Потом все-таки открыли. Перед ним стояла женщина с остекленевшими глазами. Тягунов увидел девочку в крови, лежавшую на полу, руками все еще сжимавшую баян. Он узнал его. Он не ошибся. Тягунов растерянно смотрел на девочку.

– Извините, – сказал он женщине по-немецки.

Но та, казалось, не услышала его. Она была в халате. Судя по мокрым волосам, только вышла из ванной. Тут халат ее нечаянно распахнулся, и Тягунов увидел, что женщина накинула его на голое тело. Взгляд его скользнул по ее голой груди, уткнулся в мокрые волосики между ног. Он подошел к ней, обхватил руками. Сначала она подумала, что он хочет утешить ее, прижать к себе, и ей неприятно было, что этот человек думает, что сейчас ее можно утешить. Но в следующую секунду руки его сбросили ее халат на пол. Потом рывком прижали к себе. А потом, схватив за волосы, поставили на четвереньки. Лицом к окну. Чтобы не видеть мертвую девочку. Она будет мешать.

Глава тридцать третья Расстрел

Эльза опять очень сильно заболела. Из-за Лени. Я не думала, что Лени способна на такое. Это чудовищно. Придя домой с работы, я не застала дома Лени и Эльзы. Мама сказала, что они куда-то уехали, и она пыталась не пустить Эльзу, но Лени оказалась сильнее. Правда, она заверила маму, что все будет в порядке. Когда они вернулись, Эльза вся дрожала, как будто ее долго били, и испуганно оглядывалась по сторонам, словно вошла не в собственный дом, а в чье-то чужое жилище, где кто-нибудь сейчас набросится на нее из-за угла.

– Там… там…, – она больше не могла выговорить ни слова. Оказалось, что Лени возила ее смотреть расстрел. Узнав об этом, мама упала в обморок, и, придя в себя, сказала Лени, чтобы она убиралась вон.

– Хорошо, – ответила Лени, – только русские уже входят в город. Все солдаты на фронте. Нас могут спасти только новые отряды. А из кого их собирать, вы не подумали?! Выйдите на улицу, сейчас и у десятилетнего мальчишки – оружие. И правильно, что для них устраивают показательные расстрелы. Их приучают к мужеству. Чтобы они не боялись убивать. Сейчас приходится быстро учиться. Когда враг у города, никто больше не имеет право на детство. Каждый ребенок прежде всего немец. А немец обязан защищать свою великую страну. И Эльза тоже будет воевать. Она уже большая.

– Вон, – повторила мама.

– Я чувствую, что здесь, возможно, гнездо изменников. Теперь я понимаю, как были правы те, кто в свое время, приказал арестовать вашего мужа.

Видя, что мама сейчас опять упадет в обморок, я закричала:

– Хватит! Уходи отсюда! Убирайся!

Обернувшись уже на пороге, Лени сказала:

– Я надеюсь, что в вас обеих говорит трусость, а не предательство. И я верю, что Эльза окажется смелее и благоразумнее вас. Я научила ее стрелять.

Глава тридцать четвертая Любимый человек

Наш магазин закрылся. Никто больше не хочет покупать красивые платья. По радио передают, что русские насилуют даже монахинь. И красивое платье сейчас можно надеть только в безумии. Теперь я не отхожу от Эльзы ни на минуту. И когда опять начинают бомбить наш город, больную сестренку с температурой 38 приходится поднимать с постели и тащить в бомбоубежище. Она просит разрешения остаться, говорит, что ей очень плохо. Трудно объяснить ребенку, что его могут убить. Она все спрашивает меня, зачем «это» сделали с теми людьми. Она говорит «это» вместо «убили» или «расстреляли». И я, кажется, только сейчас понимаю, как мне страшно. Жить столько времени, несколько лет, зная, что в любую секунду над городом могут опять появиться самолеты и начать сбрасывать свои проклятые бомбы. Они хотят убить всех нас. Ты проходишь по улице, идешь завтра той же дорогой, но уже мимо руин. Нет еще одного дома. И то, что на этот раз бомба попала в чей-то чужой дом, только случайность. Которую скоро исправят. Слишком часто над нашим городом появляются самолеты. Они кружат над Берлином, как хищные птицы. Берлин для них – падаль, которую они скоро склюют. А ведь было время, еще не так давно, когда можно было без страха поднимать голову к небу. Я хочу жить. Да, я хочу жить. Я хочу выйти замуж. Просыпаться рядом с любимым человеком. Я хочу иметь детей. И знать при этом, что никто не может, не имеет права их убить.