Фридрих Антонов - Слово о полку Игореве. Переводы, статьи, пояснения

• Название: Слово о полку Игореве. Переводы, статьи, пояснения
• Автор: Фридрих Антонов
• Жанр: Прочая документальная литература

В этой книге приведены два перевода Слова о полку Игореве, а также пояснения и комментарии к древнему тексту. Переводы: свободный поэтический и близкий к первооснове (строго научный). Здесь также приведено более 85 принципиально новых пояснений и комментариев к древнему тексту. Впервые введено понятие Великой Трояновой (Русской) земли. В этой книге также назван истинный Автор Слова о полку Игореве, представитель дома тысяцкого Рагуила – Овлур.

---

Слово о полку Игореве

(Перевод близкий к первооснове)

То нелепо будет, братья,
начинать старинными словами
горьких повестей
песнь о походе Игоревом.
Игоря Святославича!
Пусть начнётся эта песня
по былинам наших дней.
Не по выдумкам Бояна.
Ибо вещий тот Боян,
когда хотел кому-то песнь творить,
то растекался он мыслью по дереву,
серым волком по земле,
сизым орлом под облаками.

Помнил, воин, первых времен усобицы!
Тогда пускали десять соколов на стадо лебедей!
И та, которую всех прежде настигали,
та первою и песнь слагала
старому Ярославу,
храброму Мстиславу,
зарезавшему Редедю перед касожским войском,
красному Роману Святославичу.

Боян же, братья,
не десять соколов на стадо лебедей пускал,
а свои вещие персты на живые струны возлагал,
они же сами князьям славу рокотали.

Начнем же, братья, повесть сию
от старого Владимира до нынешнего Игоря.
Игорь стянул свой задум крепостью своею,
и заострил сердце своё мужеством,
исполнился ратного духа,
и в бой повёл свои храбрые полки
на землю Половецкую,
за землю Русскую.

О Боян, соловей старого времени!
Если бы ты про сей поход прощебетал,
скача, соловушко, по мысленному дереву,
летая умом под облаками.
Свивая славы обаполы сего времени!
Рыща тропою Трояновой
через поля и горы…

Пел бы ты песнь Игорю,
того (Гота) внуку:
«Не буря соколов занесла через поля широкие —
стаи галок летят к Дону великому…»
А не запеть ли было тебе,
вещий Боян, Велесов внуче:
«Кони ржут за Сулою —
звенит слава в Киеве…?»

Трубы трубят в Новгороде,
стоят стяги в Путивле —
Игорь ждёт милого брата Всеволода.
Говорит ему буй-тур Всеволод:
«Один брат, один свет светлый – ты, Игорь!
Оба мы – Святославичи!
Седлай, брат, своих быстрых коней,
а мои уж готовы, оседланы.
Уже под Курском. (Уже в пути!)

А мои куряне – опытные воины:
под трубами рождены, под шлемами взлелеяны,
с конца копья вскормлены.
Пути им ведомы, овраги знакомы,
луки у них напряжены, колчаны отворены,
сабли изострены.
Сами скачут словно серые волки в поле,
ища себе чести, а князю славы».

Тогда взглянул Игорь на светлое солнце
и видит от него тьмою все свое войско покрытым.
И сказал Игорь дружине своей:
«Братья и дружина!
Лучше убитому быть,
нежели пленному быть.
Сядем, братья, на своих быстрых коней,
да посмотрим на синий Дон».

Пало князю на ум желание,
а жалость ему знамение заступила
отведать Дона великого.
«Хочу, воины, копье испытать
о край поля Половецкого.
С вами, русичи, готов голову свою положить.
А любо напиться мне шлемом из Дона».

Тогда вступил Игорь-князь в золотое стремя
и поехал по чистому полю.
Солнце ему тьмою путь заступало,
Ночь, стонучи ему грозою, птиц побудила.
Громкий свист, резанул и смолк —
див кличет в верху дерева,
велит послушать землям далёким:
Волге, и Поморью, и Посулью,
и Сурожу, и Корсуню,
и тебе, Тмутороканский идол.

А половцы путями не готскими
побежали к Дону великому,
скрипят телеги в полуночи,
кричат лебеди распуганные:
«Игорь к Дону войско ведёт!»
Уже бед его ждут птицы сутками,
волки грозу вещают по оврагам,
орлы клекотом на кости зверей зовут,
лисицы лают на червонные щиты.
О, Русская земля, ты уже за холмом!

Долгой ночь была. Заря свет зажгла.
Дымкой степь покрылась,
смолкнул щебет соловья.
Говор галок пробудился.
Русичи великие поля щитами красными перегородили,
ища себе чести, а князю славы.

Рано в пятницу
потоптали поганые полки половецкие
и, рассыпаясь стрелами по полю,
помчали красных девок половецких,
а с ними золото, шелка
и дорогие бархатные ткани.
Покрывалами, плащами и шубами
стали грязь устилать и в болото метать,
и топтать кружевное узорочье.
Красный стяг, белая хоругвь,
красный бунчук на серебряном древке —
храброму Святославичу!

Дремлет в поле Олегово храброе гнездо —
далече залетело!
Не было оно на обиду порождено
ни соколу,
ни кречету,
ни тебе, чёрный ворон,
поганый половчин!
Гзак бежит серым волком,
Кончак вслед за ним едет к Дону великому.

На другой день утром рано
кровавые зори свет извещают:
чёрные тучи с моря идут,
хотят закрыть четыре солнца,
а в них трепещут синие молнии.
Быть грому великому!
Идти дождю стрелами с Дона великого!
Тут копьями столкнуться,
тут саблями сразиться
о шлемы половецкие,
на реке на Каяле,
у Дона великого!
О, Русская земля! Уже не холмистая ты.

То ветры, Стрибожьи внуки,
веют с моря стрелами
на храбрые полки Игоревы.
Земля гудит,
реки мутью текут,
пылью поля покрывает.
Стяги вещают:
«Половцы идут от Дона и от моря,
со всех сторон русские полки обступили!»
Дети бесовы кликом поля перегородили,
а храбрые русичи загородились красными щитами.

Яр-тур Всеволод!
Стоишь в обороне,
прыщешь на воинов стрелами,
гремишь о шлемы мечами булатными!
Куда поскачешь, тур,
своим золотым шлемом посвечивая,
там лежат поганые головы половецкие,
посечены саблями калёными шлемы аварские,
тобою, яр-тур Всеволод!

Что те раны, дорогие братья?
Когда забыл почесть, и жизнь,
и града Чернигова отчий золотой престол!
И своей милой жены, красавицы Глебовны,
привычки обычные.

Были века Трояни,
минули года Ярослава,
были походы Олеговы,
Олега Святославича.
Тот Олег мечом крамолу ковал
и стрелы по земле сеял.
Вступит, бывало, в златое стремя он
в городе Тмуторокани,
так тот звон слышал
старого великого Ярослава сын Всеволод,
а Владимир по утрам уши затыкал в Чернигове.

И Бориса Вячеславича гордыня на суд привела,
и на Канины зелёную траву поклала
за обиду Олегову,
храброго и молодого князя.
С той же Канины
Святополк со скорбью забрал отца своего
между венгерскими иноходцами
в святую Софию, в Киеве.

Тогда, при Олеге Гориславиче,
сеялось и прорастало усобицами,
гибло добро Даждьбожьих внуков,
в княжьих крамолах года сокращая враждующим.
Тогда по Русской земле редко пахари пахали,
но часто вороны каркали,
делёж учиняя над трупами
и галки свой крик поднимали,
желая лететь на обжорство.

То было в те битвы и в те походы.
А такого сраженья не слышали!
С утра и до вечера, с вечера и до утра
летят стрелы калёные,
гремят сабли о шлемы,
трещат копья булатные
в поле далеком, среди земли Половецкой.
Чёрная земля под копытами
костьми, как молвят, засеяна,
а кровью полита —
горем взошли они в Русской земле.

Что шумело, что звенело,
давеча, рано пред зорями?
Игорь полки заворачивал —
жаль ему милого брата Всеволода.
Бились день,
бились другой,
третьего дня, к полудню, упали стяги Игоревы.
Тут братья разлучились на берегу быстрой Каялы.
Тут кровавого вина не хватило,
тут пир закончили храбрые русичи,
сватов напоили, а сами полегли
за землю Русскую.
Никнет трава жалостью
и дерево с горем к земле приклонилось.

Уже, братья, невесёлая година настала,
уже силам Степи обидно стало.
Обида в силах Даждьбожьих внуков
вступила девою на землю Трояни,
заплескала лебедиными крыльями
на синем море у Дона,
и, плещучи, уменьшила достатка часы.

Усобица князей – от поганых погибель!
Говорит брат брату:
«Это моё и то моё же».
И стали князья про малое – «се великое!» молвить,
а сами на себя крамолу ковать.
А степняки со всех сторон приходят с победами
на землю Русскую.
О, далече залетел сокол,
птиц побивая —
до моря!
А Игорева храброго войска не воскресить!

Потом кличут карнаи: «Огня!»
И помчали по Русской земле,
жар в людей швыряючи,
в огненных рогах.
Жены русские заплакали, заголосили:
«Уже нам своих милых лад
ни в мыслях помыслить,
ни в думах подумать,
ни очами увидеть.
А золотом и серебром
и вовсе не позвенеть».

Застонал, братья, Киев тугою,
А Чернигов от напастей.
Тоска разлилась по Русской земле,
печаль густо течёт среди земли Русской.
А князья сами на себя крамолу куют,
а кочевники рыщут с победами по земле Русской,
и дань берут по «белой» от двора.

Те два храбрые Святославичи —
Игорь и Всеволод,
Уж вражду пробудили роздорами.
Ту, что унял, было, отец их Святослав
грозной, великой, киевской грозою!
Говорят, потрепал своими сильными полками
и смертоносными мечами,
наступил на землю Половецкую!
Притоптал холмы и овраги,
взмутил реки и озёра,
иссушил потоки и болота,
а поганого Кобяка, из Лукоморья,
от железных великих полков половецких,
словно вихрь выхватил!
И свалился Кобяк в граде Киеве,
в гриднице Святослава.

Тут и немцы, и венеды,
тут и греки, и морава
поют славу Святославу,
укоряют Игоря,
утопившего богатство на дне Каялы,
реки половецкой,
русское злато рассыпавши.
Тут Игорь-князь, пересел из седла золотого
в седло кочевничье.
В городах над стенами уныние
и всюду поникло веселие.

А Святослав мутный сон видел в Киеве на горах.
«В ту ночь, с вечера, – говорит, —
покрывают «они» меня чёрным покрывалом
на кровати тисовой.
Черпают мне синее вино с отравою смешанное,
сыплют из пустых колчанов степных пастухов
крупный жемчуг на лоно.
И усыпляют меня.
Уж и доски без «кнеса» в тереме моем златоверхом.
В ту ночь, с вечера,
слетелись шумные вороны
и каркали у Плесньска на оболони,
оглашая дебри Кисани,
и шлеею тянулись до синего моря».

И сказали бояре князю:
«То, князь, горе ум помутило!
То два сокола слетели
с отчего золотого стола,
поискать города Тмуторокани.
(Хотелось напиться шлемом из Дона!)
Уже соколам крыльца подрезали
поганых саблями,
а самих опустили в пута железные.

Темно стало в третий день:
два солнца померкли,
оба багряные столпа погасли,
а с ними молодые месяцы,
Олег и Святослав, тьмою покрылись —
На реке Каяле тьма свет покрыла.
По Русской земле помчались половцы,
Как гепардово гніздо.
Потом они, в степях бескрайних скрылись,
как будто в море погрузились,
И великое буйство подали хинови!

Уж сменилась хула на хвалу,
обернулась неволя на волю.
Вот и диво спустилось на землю:
это готские красные девы
запевают у синего моря,
звенят русским золотом,
славят время Бусово,
жаждут мести за Шарукана.
И мы, дружина, жаждем веселия!»

Тогда великий Святослав
произнес золотое слово,
со слезами смешанное,
и сказал:
«О, дети мои,
Игорь и Всеволод!
Рано вы начали Половецкую землю мечами губить,
а себе славы искать.
Но без чести одолели,
без чести и кровь язычников пролили.
Ваши храбрые сердца
из стали булатной кованы,
а в буйстве закалены.
Что же вы сделали моей серебряной седине?

А уже не вижу властью сильного,
и богатого, с огромным войском,
брата моего Ярослава,
с черниговскими былями:
с могутами,
и с татранами,
и с шельбирами,
и с топчаками,
и с ревугами,
и с ольберами.
Те без щитов —
с засапожниками,
кликом полки побеждали,
звеня прадедовой славою!
Но вы сказали: «Поборемся сами!
И старую славу сами похитим,
и новую сами поделим!»

А дивно ли, братья, старому помолодеть?
Когда сокол в силах бывает —
высоко птиц побивает,
не даст своего гнезда в обиду.
Беда в том, что князья мне не помощники.
В ничто годины эти обратили.
Это в Римах кричат под саблями половецкими,
а Владимир израненный,
горе и печаль сыну Глебову!

Великий князь, Всеволод!
Не мысленно тебе
прилететь бы издалеча
отчего золотого стола поберечь!
Ты можешь Волгу веслами расплескать,
а Дон шлемами вычерпать!
Если бы ты был,
была бы чага по ногате,
а пленники – по резане.
Ты можешь также и посуху
ударить живыми «ширширами» —
удалыми сынами Глебовыми!

Ты, буй Рюрик и Давыд!
Не ваши ли воины
золочеными шлемами в крови плавают?
Не ваша ли храбрая дружина
ревёт, как туры раненые,
саблями калёными
в поле далеком?
Вступите, господа,
в золотые стремена,
за обиду сего времени,
за землю Русскую,
за раны Игоревы,
храброго Святославича!

Галицкий Осмомысл, Ярослав!
Высоко сидишь на своем златокованом троне!
Подпер горы угорские своими полками железными,
заступив королю его путь,
затворив ворота Дунаю,
временем ловко туда и обратно играешь,
суды судишь до Дуная.
Грозы твои по землям текут,
отворяешь ворота Киеву,
стреляешь с отчего золотого стола
к султанам за землями.
Стреляй, господин, Кончака,
кочевника некрещённого,
за землю Русскую,
за раны Игоревы,
храброго Святославича!

А ты, буй Роман и Мстислав!
Храбрая мысль носит вас! И ум свой – в дело!
Высоко ты на дело летаешь (Роман),
как сокол тот в воздухе носишься,
желая птицу в буйстве одолеть.
Есть у вас и «железные панцири» (воины),
Под шлемами латинскими.
От них дрогнула земля и многие страны:
Хинова, Литва, Ятвяги и Деремела.
И половцы копья свои побросали,
а головы свои посклоняли
под ваши мечи! Под булатные!
Но поздно, князь!
Игорю померкнул солнца свет
и дерево не от добра листву обронило.
По Роси и по Суле
города поделили,
а Игорева храброго войска не воскресить!

Дон тебя, князь, кличет
и зовет князей на победу!
Ольговичи, отважные князья,
созрели на брань!

Ингварь и Всеволод!,
и все три Мстиславича!
Прекрасного гнезда шестикрыльцы!
Иль вы не в битвах власть свою добываете?
Где ж ваши золотые шлемы
и копья польские, и щиты?
Загородите Полю ворота
своими острыми стрелами
за землю Русскую,
за раны Игоревы,
храброго Святославича!

Уже и Сула не течёт серебряными струями
к городу Переяславлю,
и Двина болотом льётся,
оным грозным Полочаном.
Все под кликами поганых.
Один Изяслав,
сын Васильков,
позвонил своими острыми мечами
о шлемы литовские,
приласкал славу деду своему Всеславу,
а сам под красными щитами,
на кровавой траве,
обласкан был литовскими мечами.
И на смертном одре, с женою прощаясь, сказал:
«Дружину твою, князь, птиц крылья прикроют,
а звери кровь оближут».

И не было тут брата, Брячислава,
и ни другого – Всеволода.
Один изронил жемчужную душу
из храброго тела через златое ожерелье.
Уныли голоса, поникло веселие,
трубы трубят городенские.

Ярослав и все внуки Всеслава!
Опустите стяги свои!
Вложите мечи свои на битву поднятые,
уже выскочите из дедовой славы!
Вы же своими крамолами
стали поганых наваживать
на землю Русскую,
на добро Всеславлево.
С раздоров тех сталось насилие
от земли Половецкой!»

На седьмом веке Трояни
бросил Всеслав жребий о девице желанной:
подперся хитростями – на коней,
и прыгнул к граду Киеву.
Коснулся концом древка копейного
золотого престола киевского
и помчался от них лютым зверем,
в полночи из Белграда, окутавшись синей мглой.

Утром ударил таранами,
взломал ворота Новгороду,
разбивши славу Ярослава.
И прыгнул от них до Немиги с Дудуток.
На Немиге снопы стелют головами,
молотят цепами булатными,
на току жизнь кладут,
веют душу от тела.
Немиги кровавые берега
не благом, как молвят, засеяны —
засеяны костьми русских сынов.

Всеслав-князь людей судил,
города князьям рядил,
а сам в ночи волком рыскал.
Из Киева дорыскивал до кур Тмуторокани,
великому Хорсу волком путь перебегал.
Ему в Полоцке позвонят, бывало, заутреню
рано у святой Софии в колокола,
а он в Киеве тот звон слышал.
Вещая душа была в его теле!
Но часто беды претерпевал он.
Ему вещий Боян правдивую припевочку
со смыслом сочинил:
«Ни хитрому, ни ловкому, ни птичке проворной
суда божьего не минуть».

О, стонать Русской земле,
вспоминая старое время и первых князей.
Того старого Владимира
нельзя было пригвоздить
к горам киевским.
А теперь разбогатели:
«И стали одни стяги Рюриковы,
а другие Давыдовы».
«Но порознь им хоботы пашут…» —
поют копьеносцы про них.

На Дунае Ярославны голос слышится,
как далекая кукушка рано кличет.
«Полечу, – поёт, – кукушкой по Дунаю,
омочу шелков рукав я в Каяле-реке,
утру князю кровавые его раны
на могучем его теле».

Ярославна рано утром
плачет в городе Путивле,
на стене высокой стоя, говорит:
«О, ветер, ветрило!
Ты зачем, господин, сильно веешь?
Ты зачем мчишь хиновские стрелы,
на своих невесомых крыльях,
на воинов моего мужа?
Мало ли, тебе говорю,
в верху, под облаками веять?
Качая корабли на синем море!
Так зачем же, господин мой,
ты веселие мое
разметал по ковылю?»

Ярославна рано утром
плачет в городе Путивле,
на стене высокой стоя, говорит:
«О Днепр Славутич!
Ты пробился сквозь пороги,
через землю Половецкую.
Ты лелеял на себе Святославовы челны,
аж до войска Кобякова.
Так верни же, господин мой,
мужа моего ко мне,
чтобы я к нему не слала
слёз на море рано».

Ярославна рано плачет
во Путивле, на стене,
приговаривая:
«Светлое и пресветлое солнце!
Всем тепло и красно от тебя!
Так зачем ты, господин мой,
распростер свои лучи
на мужа воинов, в поле безводном,
жаждою им луки стянув,
тугою им колчаны заткнув?

Плещется море в полуночи,
Волны идут в тумане —
Игорю-князю бог путь указывает
из земли Половецкой,
в землю Русскую,
к отчему золотому столу.

Погасли вечером зори.
Игорь спит,
да не спит,
Игорь мысленно поля замеряет
от великого Дона,
до малого Донца.
Коней в полуночи Овлур свистнул за рекой,
тем свистом велит князю разуметь:
«Что князю Игорю пора бежать!»

Застучала земля,
зашумела трава,
зашатались шатры половецкие!
А Игорь-князь метнулся горностаем к тростнику
и выплыл белым гоголем на воду!
Бросился на борзого коня,
соскочил с него он буйным волком,
и помчался к Лугу Донца,
и полетел он соколом в тумане,
сбивая гусей и лебедей,
к завтраку, обеду и на ужин.

Когда Игорь соколом полетел,
тогда Овлур волком побежал,
труся собой студёную росу.
Надорвали они своих быстрых коней.

Говорит Донец:
«Князь Игорь!
Немало тебе величия,
а Кончаку нелюбия,
а Русской земле веселия!»

Отвечает Игорь:
«Донче!
Немало и тебе величия,
Качавшему князя на волнах,
стлавшему ему зелёную траву
на своих серебряных берегах,
одевавшему его тёплым туманом
под сенью зелёных дерев,
Стережа его гоголем на воде,
чайками на струях,
чернядьми на ветрах».

«Не такая, скажу тебе, речка Стугна,
ничтожный поток имеет,
но как пожрёт чужие ручьи и потоки (от ливней),
да как расширится к устью…
Юного князя Ростислава утопила на дне,
при тёмном береге…
Плачет мать Ростислава
по юному князю Ростиславу.
Никнут цветы от жалости
и дерево с горем к земле наклонилось».

То не сороки застрекотали —
по следу Игоря едут Гзак с Кончаком.
Тогда вороны не кричат,
галицы молчат,
сороки не стрекочут,
змеи только лишь шуршат.
Дятлы стуком к реке путь указывают.
Соловьи веселыми песнями рассвет предвещают.

Молвит Гзак Кончаку:
«Если сокол к гнезду летит,
соколича расстреляем своими золочёными стрелами».
Отвечает Кончак хану Гзе:
«Если сокол к гнезду летит,
мы сокольца опутаем красною девицей».
И сказал тогда Гзак Кончаку:
«Коль опутаем красною девицей,
то не будет нам ни сокольца,
не будет и красной девицы.
И начнут нас птицы клевать
в поле Половецком».

Пел Боян и про: «Иду на вы!», —
Про  Святослава.
Песнотворец дней старинных Ярослава.
Пел он это же и для жены Олега-князя:
«Тяжко тебе голова без плеч,
худо и телу без головы.»

Русской земле без Игоря.

«Солнце светит на небе,
Игорь-князь в Русской земле» —
девицы поют на Дунае,
вьются голоса через море до Киева.
Игорь идет по Боричеву
к святой богородице Пирогощей.
Страны рады, грады веселы.

Пели песни старым князьям,
а теперь молодым споём:
«Слава Игорю Святославичу!
Буй-туру Всеволоду!
Владимиру Игоревичу!»
Здравье князьям и дружине!
Тем, кто шел за христианство
на поганые полки!
Князьям слава и дружине!
Аминь!

Слово о полку Игореве (Древний текст)